Рейчел Уорд - Числа. Бесконечность Страница 41

— У меня нет времени.

Подносит руку к шее и снимает с себя шарф.

— Савл?..

Подлетает ко мне и начинает заматывать мне шарфом лицо. Сует пальцы мне в рот, силой разжимает челюсти и заталкивает шарф внутрь. Я мотаю головой в стороны.

— Нет, Савл! Нет!!!

Я сплевываю и кашляю, но он уже обматывает шарф вокруг моей головы.

— Кусай, — говорит он. — Кусай, если будет нужно.

Стаскивает меня вниз на траву и снова достает нож.

Молочу ногами, отодвигаясь от него, проезжая спиной по земле. Бесполезно. Он тут же хватает меня и садится мне на ноги.

— Не двигайся, — говорит он, — так будет меньше боли.

Мне снова двенадцать лет. Я вижу пустоту в глазах отца, который крепко сжимает меня, не давая шевельнуться. Они одинаковые: отец, Савл. Ненавижу их. Как же я их ненавижу. С отцом я не боролась, я слишком его боялась. Но сейчас я борюсь. Борюсь за свою жизнь. Борюсь за жизнь своего ребенка.

Он подносит к животу нож. Я пытаюсь схватиться за лезвие. Порезов не чувствую. Гнев затмевает боль. Он тащит нож из моих пальцев и снова заносит его над животом. Я снова не даю ему этого сделать. Он отдергивает лезвие и бросает его на землю рядом с собой. Затем берется за пряжку, расстегивает ремень и вынимает его из брюк. Вцепляется мне в запястья, на минуту слезает с моих ног и ремнем связывает руки за спиной. Опять плюхается мне на ноги и поднимает нож.

Я ничего не могу сделать. Гнев отступает, и на его место приходит абсолютный ужас.

— Пожалуйста, Савл, пожалуйста, не надо.

Слова звучат невнятно и приглушенно, но он мог бы легко прочесть их в моих глазах, если бы заглянул в них. Но он не смотрит на мое лицо. Задирает мне футболку, приспускает штаны и подносит нож к голому животу. Он сосредоточен и готов. На мгновение он замирает и даже кажется спокойным.

«Он не может так поступить. Этого не будет», — думаю я.

Он смотрит на мой живот, который туго натягивается от новой схватки. Когда лежишь вот так, боль усиливается в тысячу раз. Я плачу, слезы льются из уголков глаз и затекают в уши. На этот раз боль изменилась, в ней появилось что-то еще. Я чувствую, что пришло время тужиться.

Ему не придется резать меня. Ребенок уже рождается.

— Савл! Слезьте с меня!

Я не говорю, а рычу. Неужели до него дошло? Хватается за шарф и грубо опускает его мне на подбородок.

— Что такое?

— Я рожаю, рожаю! Пожалуйста, развяжите мне руки. Я сама справлюсь.

— Моим способом будет быстрее. Легче.

— Нет, нет, так гораздо опаснее. Вы можете поранить ребенка. Позвольте мне сделать это по-моему. Развяжите меня.

— Не развяжу. Я что, похож на идиота? — Бога ради! Что я сейчас могу сделать? Я же рожаю, как вы не понимаете, урод!

Инстинктивно он поднимает руку, чтобы дать мне пощечину, но в этот момент я начинаю пыхтеть, мучаясь от боли и позывов тужиться. Он так и застывает, не донеся руку до моего лица, и зачарованно смотрит на меня. Слезает с моих ног, но не отодвигается. Стоит и смотрит.

В прошлый раз я рожала одна. Бог мой, как бы я хотела остаться одна и теперь. Хотя нет, лучше бы рядом со мной был Адам. Все должно было быть не так. Я не могу думать о нем. Не могу думать ни о чем другом.

«Дышать. Дышать. Дышать». Это все, что я могу сейчас делать.

Плачет ребенок. Мой ребенок.

Он на руках у Савла. Его руки так залиты кровью, что кажется, будто на них натянуты красные перчатки. Чья это кровь? Ребенка или моя?

— Девочка, — говорит он, обращаясь к самому себе. — Хорошая, сильная девочка.

Ее глазки плотно закрыты, и она заливается плачем.

Я хочу взять ее на руки. Мне нужно подержать мою новорожденную дочь.

Пытаюсь высвободить руки, туго перетянутые ремнем. Вот узел чуть подался. Еще немного — и я вытягиваю одну руку, потом другую. Я отлежала их и теперь совсем их не чувствую. Шевелю пальцами, отчаянно желая, чтобы кровь скорее прилила к ним.

Поднимаю руки перед собой.

— Савл, — говорю, — дайте мне подержать ее.

Он вздрагивает и поднимает глаза, точно успел забыть, что я все еще тут.

— Лучше не надо, — говорит он. — Так тебе будет легче.

Встает и уходит.

Не верю своим глазам. Этого не может быть. Пытаюсь пошевелиться, но безуспешно. Боль придавила меня к земле. Вокруг лужа крови, гораздо больше, чем при первых родах. Живот продолжает сокращаться.

— Савл, что вы делаете? Куда вы? — Он не отвечает. — Ей нужна я, Савл! Ей нужна мать! Не уносите ее! — Пробую встать на ноги, но в глазах темнеет, и я падаю. Когда я поднимаю голову, Савл уже успевает отбежать метров на тридцать. — Савл! Савл! Вернитесь! Пожалуйста!

Встаю на четвереньки и ползу по траве, листьям и гравию. Еще одна схватка заставляет меня остановиться. Послед. А я и забыла о нем. Орган, который питал моего ребенка на протяжении беременности. Орган, который больше не нужен моему телу. Он тоже выходит из меня. Я не могу отсрочить это. Теперь я точно не догоню Савла.

Савл утащил моего ребенка, и мне его уже не остановить. Опускаю голову на землю. Я так устала и в таком ужасе, что нет сил даже плакать.

Адам

В туннеле я точно знал, где шли Сара и Мия. Я шел по их следам, хотя никаких отпечатков ног не видел. Выбравшись наружу, я вдруг понял, что дальше они могли пойти куда угодно. Снаружи оказался целый мир. Вряд ли они остались на склоне. Спустившись по полю и выйдя в город, я чувствую, что дело становится совсем безнадежным.

Пытаюсь представить, как бы поступили они. Укрылись поблизости или побежали дальше? Нашли тихий уголок или пошли туда, где есть люди?

Саре тяжело двигаться, да и Мия — не лучший в мире ходок, так что, скорее всего, обе они выдохлись достаточно быстро. Они могут быть в любом из этих зданий или прятаться между грудами щебня.

Шагаю по разрушенным улицам, то и дело переходя на бег. Даже сейчас понятно, что раньше здесь было красиво. Камень бледный, почти медового оттенка. Даже в тумане от него исходит ни на что не похожее свечение.

Я в городе Бат. В том месте, где умер мой отец, упав с крыши церкви и сломав шею. Ему было пятнадцать лет, меньше, чем мне сейчас. Как только я прочитал об этом в вырезках из газет, сохраненных бабулей, я прошерстил весь Интернет и нашел много фотографий. И вот я здесь. Зловещее такое ощущение, как будто пришел в обитель смерти. Пусть здесь никто больше не умрет. Пусть с моими девочками все будет в порядке.

Прибавляю ходу, перепрыгиваю через выбоины и трещины на дороге. Всюду стоят брошенные машины. Они могли спрятаться в одной из них. Останавливаюсь и заглядываю в каждую.

Бесполезно. Я как безголовая курица, которая носится по двору и уже никогда ничего не поймет.