В смысле, Белоснежка?! - Анастасия Разумовская Страница 41

– Отпусти королеву, и я попробую.

– А зачем?

Я быстро заморгала. Слёз больше не было, одна лишь злость. Вскинула голову, отстранилась.

– Ваша светлость, проводите меня в тронный зал, – велела ровным голосом, не оглядываясь на Бертрана.

Румпель поклонился, я подала руку, он почтительно её взял, и мы прошествовали прочь.

– Майя…

В голосе Бертрана прозвучала растерянность, но я проигнорировала его. Ты-то Кот, да я-то не кошка.

Тронный зал показался мне похожим на храм: два ряда колонн, с каждой свисают стяги. Колонны соединяли арки, покрытые позолоченной резьбой, а между ними на цепях свисали люстры, похожие на колёса. В целом было пышно и мрачно. Трон, покрытый сусальным золотом, высился под тёмно-вишнёвой бархатной сенью.

Меня встретили громогласным рёвом. Я прошла, стараясь держать осанку, и опустилась на трон. И началось…

Румпель, стоявший слева, чуть впереди от трона, представлял полки и тихо подсказывал мне, что говорить. Бертран, последовавший за нами, встал справа. Он молчал. Я была благодарна капитану за подсказки: голова быстро закружилась, и всё поплыло. Множество лиц, грохот чётких шагов, и много-много имён.

Когда прошли полки, последовали аристократы. Румпель повторял за церемониймейстером имя каждого, и, пока герцог или граф шёл к трону, тихо подсказывал за что и как нужно их наградить. Я совершенно перестала что-либо соображать. Мне было так плохо, как не было даже на свадьбе. Несмотря на объём зала, я истекала потом и задыхалась от нехватки кислорода.

А они всё шли и шли…

Сколько ж их… Нет, ну честно! Эрталии точно не помешала бы маленькая животворящая революция.

Я послушно повторяла какие-то тёплые, приветливые слова, кого-то награждала орденами, кого-то – поместьями, чинами и очень старалась не запутаться. Но язык буквально разбух во рту. И я не сразу поняла, когда всё завершилось. Бертран подошёл и первым предложил руку. И мне ничего не оставалось делать, кроме как опереться о неё. Боюсь, иначе я могла бы упасть.

Мне ещё раз покричали славу, и мы, наконец, покинули ужасное помещение.

– Майя, – тихо шепнул Бертран, когда мы направлялись к моим покоям, – нам надо поговорить.

Я сморщилась. О чём? «Ах, обмануть меня не сложно: я сам обманываться рад?».

– Потом. У меня голова болит.

– Что случилось?

Конечно, я поняла, что он имеет ввиду, но…

– Присяга. И я устала. Правда, очень устала.

Он остановился у дверей в мои покои, потеряно заглянул в моё лицо, пытаясь прочитать взгляд, но я отвернулась.

– Спокойной ночи, Бертран. Сегодня я не хочу никого видеть.

И закрыла дверь перед самым его носом. А затем сползла по ней вниз и уткнулась лицом в коленки.

Вот так странно… Вот вроде ты всё понимаешь, всё знаешь. Что никому нельзя верить, что мужчины всегда предают, что… И всё равно попадаешь всё на тот же, старый как мир, развод. Эх… Глупое, глупое сердце.

– Майя, – прошептала самой себе, – у тебя дочка. Это много. Это – смысл всей жизни. И нам никто больше не нужен.

А слёзы всё равно текли и текли. Наверное, это просто стресс от всего пережитого. И вовсе я не влюбилась. В кого? В этого мартовского кота?

Я обняла колени и принялась думать о том, как мне вернуться к дочке, а перед глазами мелькали образы: Анри с обнажённой шпагой, вопящая Белоснежка, Румпель с вертикальными зрачками, Илиана… Вот бы уснуть и проснуться в привычном мире. Встать, смолоть и заварить кофе, закинуть в кастрюльку кашку, или… И включить какую-нибудь старую добрую комедию. Только не «Три орешка для Золушки» или в этом роде. Знаю, что точно долго-долго никаких сказок смотреть буду не в состоянии.

Мир плавился и растекался, то обдавая меня жаром, то заставляя от холода стучать зубами.

А потом кто-то большой и тёплый взял меня на руки, отнёс и положил на постель. Заботливо снял туфли, корсет, платье, оставив одну сорочку. Лёг рядом и накрыл меня одеялом.

– Ненавижу тебя, – прошептала я, обняв его одной рукой.

– Ага, – ответил он тихо. – Спи.

Я уткнулась в его грудь и уснула.

***

Следующим утром я велела Чернавке позвать знахарку, госпожу Карабос.

Не буду больше ходить, где ни попадя. Судя по всему, ночью у меня был жар: волосы прилипли ко лбу, и понадобилось срочно менять сорочку и постельное бельё, они оказались влажными. Особенно наволочка. Тело ломило. Но хуже всего было то, что я совершенно не помнила, как оказалась в постели.

Меня действительно уложил спать Бертран? Или это всё-таки был сон? Я не знала.

Никаких следов его присутствия утром обнаружено не было. Может, я всё же добралась сама, а Кот мне лишь приснился?

Карабос появилась довольно быстро. Шаркая ногами, подошла к кровати.

– Королева, значит, – прошамкала. И взглянула на меня острым взглядом из-под косматых бровей. – Ваше величество…

– Доброе утро, госпожа фея. Ночью у меня был жар. Но я позвала вас не только поэтому. Вчера мне представляли армию и именитых людей. Однако есть те, кому я обязана больше. Вы, например. Чего бы вы хотели?

Фея пожевала дряблыми старческими губами и снова взглянула на меня.

– Чего может пожелать пожилая женщина? Покоя… Домик бы… свой. С садиком. Где-нибудь на лесной опушке… Но всё это мелочи. Главное моё желание – дожить до собственной смерти. Без всяких, знаете ли, там костров. У меня мигрень на треск дров, знаете ли, милая.

Я рассмеялась:

– Думаю, надо будет отменить запрет, который издал Его величество Анри. Мне думается, покойный супруг погорячился с кострами…

– Да уж. Погорячился, – она хмыкнула. – Это ты мудро поступаешь, что сначала о награде, а потом об одолжении. Чего хотела-то, говори. Королева…

– Хочу домой. К дочке. Ты знаешь, как мне попасть в Первомир?

Я спрашивала прямо,