Мэгги Стивотер - Мэгги Стивотер Превращение Страница 42

Сердце бухало в груди, хотя я по-прежнему не боялась бурого волка. Я присела на корточки и обхватила колени руками, внезапно обессилев не то от этого знания, не то от лихорадки.

Откуда-то из кустов с шумом выпорхнула стайка птиц; мы с бурым волком вздрогнули от неожиданности. Причина испуга пернатых — серый волк подкрался поближе. Он был крупнее бурого, но не такой смелый; в его глазах поблескивал интерес, но уши и хвост, когда он приблизился, выдавали настороженность.

Следом за серым показался черный волк — я узнала в нем Пола, за ним еще один, которого я не знала. Они походили на стайку рыб — постоянно соприкасались, толкались, общались без слов. Вскоре волков уже было шесть; все они держались на расстоянии, наблюдая за мной, принюхиваясь.

Внутри меня шелохнулось безмолвное нечто, вызвавшее тот приступ лихорадки и заставлявшее мою кожу источать этот запах. Боли не было, но присутствовало ощущение какой-то неправильности. Теперь я поняла, почему мне так хотелось к Сэму.

Мне было страшно.

Волки окружили меня кольцом; моя человеческая сущность вызывала у них опаску, но пробуждавший любопытство запах пересиливал. Наверное, они ждали моего превращения.

Но я не могла превратиться в волчицу. К добру или к худу, мое тело оставалось таким, каким оно было, как бы яростно нечто внутри меня ни скреблось, пытаясь вырваться наружу.

Когда я в прошлый раз оказалась в этом лесу в окружении волков, я была добычей. Беспомощная, распростертая на снегу под тяжестью собственной крови, смотрящая в зимнее небо. Они были животными, а я — человеком. Сейчас эта грань почти стерлась. Я не чувствовала с их стороны угрозы. Лишь обеспокоенное любопытство.

Я осторожно переступила с ноги на ногу, пошевелила затекшими плечами, и один из волков заскулил, тоненько и тревожно, точно волчица, пытающаяся втолковать что-то детенышу.

У меня возникло ощущение, будто лихорадка внутри меня поднимает голову.

Изабел как-то пересказала мне слова ее матери, работавшей врачом, о том, что смертельно больные пациенты иногда каким-то шестым чувством угадывают свою обреченность, еще даже до того, как им становится известен их диагноз. Тогда я только посмеялась недоверчиво, но теперь понимала, что она имела в виду — потому что сама это чувствовала.

Со мной творилось что-то очень неладное, что-то такое, справиться с чем были бессильны врачи, и волки знали это.

Я сидела на корточках под деревьями, обняв колени руками, и смотрела на волков. Так прошло несколько долгих минут, потом крупный серый волк, не сводя с меня глаз, припал к земле, очень медленно, как будто опасался в любой миг передумать. Это выглядело очень неестественно. Не по-волчьи.

Я затаила дыхание.

Тогда черный волк перевел взгляд с меня на серого, потом снова на меня и тоже опустился наземь, положив голову на лапы. Его взгляд был по-прежнему устремлен на меня, уши настороженно подергивались. Один за другим все волки улеглись на землю, окружив меня тесным кольцом. В лесу было тихо, волки тоже молчали, терпеливо дожидаясь вместе со мной чего-то неведомого, для чего ни у них, ни у меня не было слов.

Вдали зловеще и протяжно закричала гагара. Их крик всегда казался мне жалобным, как будто они звали кого-то, не надеясь, что этот кто-то отзовется.

Черный волк — Пол — потянул носом в моем направлении и тихонько заскулил. Этот звук казался негромким прерывистым отголоском крика гагары, нерешительным и тревожным.

Под кожей у меня что-то натянулось и вспухло. В моем теле словно разыгрывалась какая-то незримая битва.

Окруженная волками, я сидела на земле, глядя, как солнце медленно клонится к горизонту и удлиняются серые тени сосен, и гадала, сколько еще времени мне осталось.

25

В конце концов волки все-таки ушли.

Я осталась сидеть в одиночестве, пытаясь ощутить каждую клеточку своего тела, силясь понять, что происходит внутри меня. Зазвонил телефон. Изабел.

Я взяла трубку. Нужно было возвращаться в реальный мир, пусть даже он был не настолько реален, как мне хотелось бы.

— Рейчел была очень рада сообщить мне, что это ее, а не меня ты попросила взять для тебя домашнее задание и сделать копии конспектов, — без предисловия заявила Изабел, услышав в трубке мое «алло».

— Но ты же мало куда хо…

— Забей. Мне плевать, и вообще, можно подумать, у меня только и дела, что таскаться за твоей домашкой. Просто мне забавно, что она увидела в этом символ статусности. — Судя по голосу, Изабел это действительно забавляло; мне стало даже немного жаль Рейчел. — В общем, я звоню, чтобы узнать, заразная ты или нет.

Как я могла объяснить, как себя чувствую? Да не кому-нибудь, а Изабел?

Это было невозможно.

Я сказала ей правду, но не всю.

— Думаю, что не заразная. А что?

— Я хотела куда-нибудь с тобой сходить, но подцепить от тебя бубонную чуму мне не улыбается.

— Приезжай на задний двор, — сказала я. — Я в лесу.

Не знаю даже, чего в голосе Изабел было больше — изумления или недоверия.

— В лесу. Ну разумеется, как же я сразу не догадалась; где же еще может быть человек, который болеет. Я лично предпочла бы поехать куда-нибудь и устроить себе сеанс шопинг-терапии, но, думаю, прогулка по лесу будет полезной и в личном, и в социальном плане альтернативой. Теперь все детишки так делают. Захватить лыжи? Палатку?

— Приезжай сама, — сказала я.

— А что ты делала в лесу? — поинтересовалась она.

— Гуляла, — ответила я. Правду, но не всю.

Я не представляла, как рассказать ей все остальное.

Когда Изабел наконец приехала, ей пришлось не один раз прокричать мое имя и несколько минут подождать, пока я не вышла из темнеющего леса, но я даже не почувствовала себя виноватой, слишком уж была поглощена открытием, которое сделала в окружении волков.

— Разве ты не при последнем издыхании? — поинтересовалась Изабел, едва я показалась из леса.

Я двинулась в сторону дома; свою точку зрения я до мамы донесла, теперь можно было и возвращаться. К тому же, подумала я, она не станет лезть ко мне с серьезными разговорами, если я появлюсь не одна.

Изабел стояла у птичьей кормушки — руки в карманах, капюшон с меховой опушкой сдвинут на затылок. Пока я шла к ней, ее взгляд перескакивал с меня на белесоватое пятнышко застарелого птичьего помета на краю кормушки и обратно; оно явно не давало ей покоя. Выглядела она, как обычно, потрясно: рваная стрижка, умопомрачительно и безжалостно уложенная вокруг лица, ярко накрашенные глаза. Похоже, она в самом деле собиралась куда-нибудь со мной выбраться; мне стало стыдно, как будто я отказала ей из собственной прихоти. Ее голос был на несколько градусов холоднее, чем воздух.