Драконова Академия. Книга 4 (СИ) - Индиви Марина Страница 43

Усилием воли Женевьев остановила эти мысли. Пожалуй, отец прав. Соглашаясь на этот брак, она заранее знала, что стало его причиной. Потом, когда поддалась чувствам, позволила себе мечтать о несбыточном, словно запустила в себе опасное заклинание, оплетающее ее день за днем. Дающее надежду, заставляющее грезить о большем. О чем — о большем? Сезар ей никогда ничего не обещал. Не говорил слов любви, ничем не показывал своих чувств. Даже в том объяснении, в котором фигурировал «воспитательный момент», в нем не было чувств. Он не сказал, что любит, а прощения просил не за то, что задел ее чувства, а за то, что это могло сказаться на репутации их помолвки.

Так что, возможно, она действительно развела драму на пустом месте. Поступила опрометчиво, на чувствах, а чувства — не лучший советчик.

— Хорошо, отец, — сказала она тогда. — Я пойду завтра с тобой к Фергану и принесу извинения за свою просьбу.

Взгляд Белавуарда немного, но смягчился.

— Слава Тамее, разум тебя не оставил. По крайней мере, не до конца. — Он все еще раздувал ноздри, но уже ощутимо расслабился. — Ступай. Навести мать и попроси прощения у нее. За то, что по твоей милости она не сможет даже подняться завтра.

Лоиза правда очень любила болеть, делала это упоительно и со вкусом. Как, впрочем, и все в своей жизни, но спорить с отцом еще и по этому поводу, возражать уже не осталось сил. В тот вечер Женевьев просто поднялась к матери, попросила прощения, а остаток вечера и ночи провела, лежа в постели и глядя широко раскрытыми глазами в потолок.

Ни двигаться, ни спать не хотелось. Даже усталость не брала свое, а стоило закрыть глаза — и она видела, как меняется лицо Сезара, как сползает его привычная уравновешенная маска, когда Люциан говорит о нападении на Драконову. Должно быть, со временем она сможет с этим смириться. Как сможет смириться с тем, что он будет возвращаться домой и пахнуть ей. Или любой другой женщиной — если отец прав, но все же, где-то глубоко внутри Женевьев знала, что не будет.

Только ей. Только Софией Драконовой. Он ей настолько пропитался при том, что между ними еще ничего не было, так что уж говорить о том, когда это что-то случится.

Женевьев не любила историю Эттианы Эзалийской, потому что не любила истории о любовницах. Она считала, что женщина, влезающая в семью, недостойна того, чтобы о ней рассказывали и превозносили. Пусть даже эта семья политическая. Всегда найдется оправдание тому, почему жена плохая, а разлучница вся такая хорошая. Всегда найдутся те, кто скажет, что тэрн-арха своего супруга не любит, что вышла за него из-за короны. Кто бы знал, что однажды она окажется на месте этой самой жены. Кто бы знал, как из-за этого горько…

Тамея смилостивилась над ней. Когда утром Женевьев уже собирали на встречу с Ферганом, хмурый отец сообщил, чтобы ждала дома и срочно ушел к тэрн-арху порталом. Вернулся он не просто хмурый, еще и злой, и сообщил, что Ферган меняет наследника, и что ей предстоит выйти за Люциана Драгона. Должно быть, недовольство отца объяснялось тем, что он боялся очередного потока возражений с ее стороны, но Женевьев, услышав о таком, испытала небывалое облегчение.

Люциан не вызывал в ней никаких чувств — разве что легкое раздражение временами, но она никогда не видела в нем будущего мужа. Тем проще было согласиться на такие перемены, потому что в случае с ним ей было все равно, сколько у него будет любовниц. Ей было даже все равно, как это скажется на ее репутации: все-таки расторжение помолвки с Сезаром Драгоном — это не то же самое, что опрокинуть на себя дорнар-скар на приеме.

Повезло и здесь. Одна из причин серьезных волнений отца, что смена наследника Даррании и новая помолвка обществом будет воспринята в штыки и неблагодушно, не оправдалась. Советники тэрн-ара и отца сработали сообща, и в результате двойной помолвки все ждали, чуть ли как явления Тамеи. Для Женевьев же предстояло новое испытание, но заключалось оно отнюдь не в Люциане Драгоне.

При одной только мысли о том, что Сезар на глазах у всех назовет Софию своей, внутри все сжималось. И он назвал, помолвка состоялась, и небо не рухнуло на землю. Рухнуло лишь что-то внутри Женевьев, придавив всей своей тяжестью сердце, сжимая его до крохотного комка, который снова смог нормально забиться лишь после слов Люциана:

— Женевьев, я не могу на тебе жениться.

Это прозвучало как хорошенькая пощечина раскачивающейся на ветру слабачке, раскисшей от того, что мужчина, который никогда ее не любил, сейчас с любовью смотрел на другую. Она пришла в себя от таких слов, мысленно благодаря Люциана за то, что сейчас он это сказал. За то, что вытряхнул ее из ее слабости и напомнил о том, кто она такая!

Женевьев Анадоррская! Сильная женщина, а не размазня, которая всю жизнь будет страдать по мужчине, который предпочел ей другую.

В портал она уходила с высоко поднятой головой.

Отец был в ярости, мать дома снова упала в обморок, но Женевьев было уже все равно. Она впервые за все это время по-настоящему выдохнула, а после вдохнула — тоже по-настоящему, полной грудью. Отстранившись от политики и от того, что происходило, она съездила отдохнуть на Эллейские острова, где собрала себя и свой образ заново.

Где впервые по-настоящему стала женщиной, и вот сейчас, глядя на перекошенное лицо отца, вопрошавшего об Эстре, эта женщина лишь приподняла брови.

— А должна была? — спросила легко, с той же небрежностью, с которой могла интересоваться погодой. — Занятия у меня начинаются завтра, никаких новостей от ректора не было.

— Твои занятия не должны начаться! — взревел отец.

Матушка побелела, слуги слились со стенами, а брат выронил ложку, которую вертел в руках.

— Ах, вот в чем дело, — спокойно произнесла Женевьев. — Ты говорил с Амильеной Эстре? Чтобы меня отстранили.

— Говорил! Но раз эта женщина не понимает по-хорошему…

— Нет, это ты не понимаешь по-хорошему, папа, — вперив в отца жесткий взгляд, произнесла она.

Матушка сдавленно вздохнула и принялась усиленно обмахиваться веером. Белавуард побагровел, но на сей раз Женевьев не собиралась уступать ему инициативу.

— С какой же формулировкой ты попросил ректора Эстре меня отстранить?

— С той самой, что это позор для нашей семьи! Работающая дочь!

— Вероятно, лучше было бы, если бы я с утра до вечера интересовалась нарядами, красотой и постоянно скульптурировала лицо у лучших магов, — хмыкнула Женевьев. — Прости, папа, но дочь тебе досталась с совершенно другими интересами, и, дабы не смущать вас своим присутствием и своей необычностью, я завтра же найду себе отдельное жилье.

Она аккуратно сложила салфетку, положила ее рядом с тарелками и поднялась.

— Сядь! — прорычал отец. — Сядь немедленно! Мы не закончили!

— Закончили, — ответила Женевьев, немного замедлившись на слабом возражении Лоизы:

— Дорогая! Но мы еще не поужинали!

— Поужинаете без меня, — она мягко коснулась плеча матери. — Я не голодна, мама.

Из столовой она выходила в точности так же, как из парка тэрн-арха. С широко расправленными плечами. С ощущением того, что все, что сейчас происходит — невероятно, бесконечно, неимоверно правильно.

Глава 20

Лена

С Ленор у нас толкового разговора не получилось. Просто по той причине, что пока разговаривать с ней нормально я была не готова, и прекрасно отдавала себе в этом отчет. Но кое в чем она однозначно была права: так дальше продолжаться не может, этот вопрос нужно решать. Причем решать здесь и сейчас, сидеть и ждать, что Ленор внутри меня сама рассосется — бессмысленно и беспощадно. Скорее уж, она разовьется. Во что-нибудь еще.

Поэтому утром я проснулась с твердым намерением поговорить с Валентайном по-деловому, оставив позади все женское немогунехочунебуду, а заодно и обиды с разочарованиями. Обиды обидами, разочарования разочарованиями, можно сидеть и дуться здесь на всех месяца два, закопаться в учебу и вообще из этой комнаты не вылезать, а можно вернуться к нормальной жизни и заниматься проблемой, которая есть. Она просто есть. Как факт.