Дж. Уорд - Зависть Страница 44

Эдди хрипло выругался и с силой вошел в тело женщины, ударяясь бедрами, его мошонка напряглась. Она выкрикнула, будто мощные толчки внутри принесли ее собственную эйфорию, их лица скривились, затем расслабились, и снова скривились. Когда Эдди, в конце концов, вышел из нее, его влажный член скользнул по ладони Эдриана. Прекрасно зная, что друг вполне способен еще на три-четыре раунда, Эд схватил твердый жезл и начал ласкать его, вернувшись к грудям женщины, свободной рукой поглаживая ее лоно.

Он был совершенно равнодушен, исполняя движения, заставив их обоих кончить снова, он взял контроль в свои руки, не вставая с туалета.

Развернув женщину, Эд опустил ее на колени перед Эдди и открыл ее рот, чуть надавив на челюсть. Взяв ее за затылок, он направил ее к блестящему члену друга, руководя ею, переместив хватку на зад Эдди.

Они оба были поглощены происходящим, поэтому он ускорил темп, вводя и выводя Эдди быстрее, заставляя ее брать больше и больше того, чего она желала.

Он знал, что Эдди перепих нравился больше, если Эд был рядом. Этот ангел никому не доверял, и секс приносил более приятные ощущения, если ты чувствовал себя в безопасности. Если начистоту, парень никогда не забывался, но он скорее расслабится, если рядом был Эд, и, глядя в зеркало, ангел наблюдал за своим другом. Эдди прикусил нижнюю губу и закрыл глаза, запрокинул голову, его тяжелая коса покачивалась, он держался за дверную ручку, и стена на противоположной стороне помогала ему сохранять равновесие.

Настало время для еще одного оргазма. Эд знал тело приятеля как свое собственное, поэтому остановил яростные толчки и схватил эрекцию Эдди, довершая начатое, пока женщина ждала оргазма, как порнозвезда, открыв рот и облизнув в ожидании пухлые губы.

Когда-то между ласками и заблестевшим лицом женщины, Эд почувствовал, что Девина ушла из клуба. И это не мираж. Ее физическое присутствие нельзя было подделать.

Но ее присутствие ощущалось с ними.

Пока Эдди, тяжело дыша, приходил в себя, женщина, стоя на коленях, провела пальцами по щекам и положила их в рот. Облизывая их, она опустила веки и посмотрела на Эдриана, приглашая к действию.

Глядя на нее, Эд пытался вдохнуть, но в груди был какой-то груз, который отказывался исчезать, и почему-то единственное, что он мог видеть, это кончики ее ненастоящих черных волос, разбросанных по грязному кафелю.

Исступленные, голодные глаза девушки давали неверное представление о ее слабости: за этим отчаянным взглядом скрывалась потерянная душа, пустота, слишком сильно напоминавшая ему о самом себе.

Над ней, на стене висел ящик с бумажными полотенцами, его содержимое словно язык вываливалось из матовой серебристой головы.

Он заботливо взял ее за подбородок и выдернул белое полотенце. Эд осторожно вытер ее нежную бледную кожу.

— Не сегодня, — хрипло произнес он. — Не сегодня, малышка.

Она моргнула, сначала растерянно, затем — печально. Но именно это и происходит, когда тебя заставляют остановиться и внимательно посмотреть на себя: не все зеркала были сделаны из стекла, и не всегда нужно отражение, чтобы хорошо присмотреться к себе. Правда — нечто, что ты носишь точно как костюм из плоти, который стесняет и сдерживает душу, пока ты не освободишься и уже не сможешь это игнорировать.

Наклонившись вперед, он взял ее бюстье с раковины, и она как ребенок подняла руки вверх, чтобы он мог сковать ее обнаженные груди.

Помогая ей, Эдриану казалось, что он заботится о самой разбитой части самого себя… и все это время Эдди наблюдал за происходящим своими красными глазами.

— А теперь иди, — сказал Эдриан, покончив с последней застежкой. — Иди домой… где бы он ни был.

Девушка ушла на нетвердых ногах, но не из-за секса или алкоголя, и когда дверь закрылась, Эдриан снова сел на унитаз, положил руки на бедра и уставился в пол.

«Я внутри тебя, Эдриан. Я прямо там, обернулась вокруг твоего сердца».

Странная ночь, чтобы осознать свою болезнь, но с другой стороны, когда ты долгое время живешь с чем-то, как правило, привыкаешь к симптомам, свидетельствующим о смертельности заразы.

У него рак. Внутри. Он начал развиваться давным-давно, — опухоль, которую никто не мог видеть. Он впустил Девину в тот первый раз, когда обменял частичку себя на что-то, необходимое в войне, и с тех пор она забирала все больше, дюйм за дюймом.

Ему не за что было ухватиться, чтобы не впасть в грядущее забвение, даже Эдди не поможет в этом.

И будь они все прокляты, она проделывает то же самое с Джимом.

Взглянув на лучшего друга, он услышал, как произнес:

— Эдди, я умираю.

Загорелая кожа ангела посерела, но он ничего не сказал. Черт, несомненно, его удивило лишь то, что Эд на самом деле поднял эту тему.

— Я не доживу до конца этой войны. — Эд прокашлялся. — Я просто… не выдержу.

Глава 19

Когда Рэйли свернула на подъездную дорожку к миловидному дощатому дому в колониальном стиле, Век провел рукой по челюсти, жалея, что не успел побриться, прежде чем выехать из Главного управления. Хотя, легкая щетина была меньшей из его проблем. Он прекрасно знал, что под глазами залегли мешки, и на лице появились морщины, которых не было там неделю назад.

Век посмотрел на свою напарницу.

— Спасибо тебе за это.

Она так открыто и честно улыбнулась, что его моментально парализовало: Рэйли определенно не относилась к тем женщинам, которым требовалась целая тонна косметики, чтобы лицо засияло… все дело в том, кем она была внутри, а не в щеках или ресницах. А это выражение? От него слабели колени.

Причину сияния он тоже знал — скорее всего, она светилась потому, что любила место, куда они направляются, и людей, с которыми собирались поужинать: чем дальше они уезжали от работы, тем ближе становились к этому дому, и тем воодушевленней и радостней казалась она.

— Твои родители давно здесь живут? — спросил Век, когда они вышли из машины.

— Всю мою жизнь. — Рэйли посмотрела на большой дуб, росший во дворе, невысокий белый забор и темно-красный почтовый ящик. — Это было великолепное место для детства. Я могла ходить в школу через задний двор, и в радиусе шести кварталов было полдюжины ровесников. И, знаешь, мой папа был директором школы… он все еще там работает… поэтому мне казалось, что он каждый день со мной, и так до самого колледжа. Веришь или нет, это хорошее ощущение.

Если присмотреться, улица была совсем не похожа на ту, где жили Бартены. Здесь обитали представители среднего класса, в лучшем смысле этого слова — люди, которые тяжело работали, до безумия любили своих детей, и, конечно же, устраивали соседские вечеринки и минипарады для ребятишек на Четвертое июля[91]. Черт, даже случайный лай собаки вызывал слышимую ностальгию.