Я стала женой злодея - Анастасия Миллюр Страница 44

— Азалия, вернемся в столицу, — с тяжелым вздохом проговорил отец. — Все кончено.

Все. Кончено.

Два слова упали на землю, как две огромные каменные глыбы, вызвав землетрясение. Или это я дрожала?

— В сторону, — резко сказала я и пришпорила лошадь, даже не дожидаясь, пока отец отъедет в стороне.

Он едва успел отвести коня Ридриха в сторону, чтобы избежать столкновения, а я пригнувшись к холке лошади уже стрелой летела к замку.

Нет. Нет. Нет-нет-нет-нет-нет-нет.

Черт возьми, это не может быть правдой.

Я отказываюсь в это верить. Слышите?! Я отказываюсь!

До развалин замка я добралась в полубреду, едва ли осознавая действительность. Не помню, как я соскочила с лошади, и как добралась до тайного хода, ведущего в подземный ритуальный зал. Я даже не помню, как шла по темному коридору.

Все это слилось в один сплошной комок неразборчивых картинок.

Зато я отчетливо запомнила момент, в который поняла, что темной ауры не было. Раньше каждый камушек в этом месте пронизывала тьма, а сейчас? Ничего. Это подземелье ничем не отличалось от сотни других.

Рыдание подступило к самому горлу, и я зажала рот рукой, не давая ни единому звуку вырваться из горла. Нет. Нет. У меня нет поводов для расстройства. Ничего не случилось. Нет.

Боже, умоляю тебя… Это не может быть правдой.

На одеревеневших ногах я вышла из коридора. В огромном круглом зале горели свечи. Десятки свечей с беспокойно взмывающими вверх огоньками. Ничего здесь не изменилось. Неровная каменная кладка стен, узор на полу в виде пятиконечной звезды, алтарь с пустым серебряным кубком и острым кинжалом - все осталось прежним. Только вот… В глаза бросалась огромная лужа крови.

Боже, она была размером с целое озеро.

Следующие несколько шагов дались мне с большим трудом, ведь мир внезапно потерял очертания пространства. Исчезли шорохи подземелья. Тени от свечей по углам. В моем мире не осталось ничего кроме лежащего в крови Ридриха.

Его спутанные черные волосы упали на лоб, губы были плотно поджаты, глаза закрыты, и его кожа… Почему она была такой бледной? Разве бывает такая восковая белая кожа у живого человека?

Я опустилась рядом с ним на колени и потянулась к его лицу. Моя рука тряслась так, что мне не сразу удалось положить ладонь на его щеку. Очень холодную щеку.

Губы задрожали. А горло сжалось так, словно его перевязали узлом.

— Рид-дрих… — позвала я охрипшим голосом. — Что ты здесь делаешь, мой хороший? Не лежи на полу.

Откуда-то ему на лицо упали несколько прозрачных капель. И я осторожно вытерла их, но они падали снова и снова. Что это такое? Нужно укрыть его от дождя. Ридрих не любит пасмурную погоду.

Я аккуратно обхватила его затылок и, приподняв голову, прижала ее к своей груди, окутывая своими объятьями.

— Все хорошо, — бормотали мои губы, пока я бездумно пропускала короткие пряди его волос меж пальцев. — Все хорошо. Я подожду, когда ты проснешься. Ничего страшного, хороший мой. Поспи.

Почему все вокруг тряслось? Я никак не могла это понять. Обхватив Ридриха, я прижалась щекой к его макушке, и стала раскачиваться из стороны в сторону, убаюкивая мужчину.

— Все хорошо. Все хорошо, спи, хороший мой, — продолжала я, целуя его волосы. — Все хорошо.

— Азалия, — донесся до меня словно издалека смутно знакомый голос. — Азалия. Азалия!

Меня тронули за плечо, и я вздрогнула всем телом. Открыла глаза и увидела обеспокоенное лицо отца, в потемневших голубых глазах которого плескался страх.

— Азалия, поднимайся, доченька, — проговори он. — Отпусти его.

Папа говорил какую-то ерунду. Зачем мне подниматься? Зачем отпускать? Вместо этого я прижала к себе своего злодея лишь крепче.

— Я не хочу, чтобы он был один, когда проснется, — пробормотала я. — Возвращайся в столицу один, мы отправимся следом, когда Ридрих придет в себя.

— Азалия, — осторожно и мягко произнес Лендрис, опускаясь на колени рядом со мной и пачкая свою белую робу в крови еще больше. — Он не очнется.

Что-то внутри стало раздуваться. Легкие словно накачивали насосом, не давая мне ни сделать новый вдох, ни выдохнуть.

— Он сделал то, что должно, — продолжил отец. — Тьма становилась сильнее с каждым днем. Он представлял для тебя угрозу, его сущность требовала завершения таинства. Сейр Абенаж не мог рисковать и ждать того дня, когда ты призовешь Бога. Он не хотел подвергать твою жизнь опасности.

Эти слова не несли совершенно никакого смысла. Были пустыми, как воздушные шарики.

— Ты не должна была об этом узнать, — произнес Лендрис, всматриваясь в мои глаза. — Он специально запер тебя в темнице, чтобы ты возненавидела его, Азалия. Чтобы ты могла жить дальше. Не делай его жертву напрасной. Теперь ты будешь жить за вас двоих.

На губах появилась кривая улыбка.

Жить за двоих? Что за бред?

Ридрих жив. Жив. Просто в его груди торчит этот ритуальный кинжал. Просто он потерял много крови. Просто ранен.

Прикрыв глаза, я прижалась лбом к темноволосой макушке и, обратилась к источнику божественной энергии внутри себя. Она поддалась легко, словно только этого и ждала. Мгновение, и вот я уже ощутила присутствие своего духа.

Хорошо.

Резким движением, я вырвала из груди мужчины кинжал, и тут же прижала пальцы к открытой ране, направляя в нее всю силу, которая копилась внутри.

«Это невозможно, хозяйка, — прошелестело бесплотное божественное воплощение. — Невозможно исцелить мертвого».

— Он не мертв! — крикнула я, и эхо тут же подхватило мой голос и разнесло его по залу. — А если ты мне не поможешь, я призову другого духа. К черту тебя, иди прочь!

— Азалия… — предостерегающе проговорил отец.

— Замолчи! — рявкнула я на него, прижимая к себе Ридриха. — Если не собираешься помогать, не мешай.

— Азалия, тебе еще рано!.. — начал Лендрис твердым голосом.

Но я его уже не слышала и не слушала. Погрузившись внутрь себя, я использовала каждую капельку своей божественной энергии, складывая ее в единое намерение: «Исцели его».

Холод стремительно охватывал все мое тело. Он шел от кончиков пальцев к груди, полз по затылку и до рези в висках морозил голову. Дрожь родилась откуда-то изнутри вскоре охватила все тело. Меня колотило так, как будто я облитая ледяной водой стояла на сорокоградусной морозе. Это ощущалась ужасно, но еще ужаснее все будет,