Вера Чиркова - Глупышка (СИ) Страница 46

— То есть, — пораженный этим простым объяснением, уставился на нее герцог, — они все при тебе?! И много там всего?

— Минут на пять продержаться, если внезапно нападут, хватит, — серьезно ответила девушка, — но это все в большинстве не смертельное, а ошеломляющее.

Олтерн вспомнил жуткое, в багрово-синих разводах лицо тихони, с которого как будто недавно живьем содрали кожу, и почувствовал, как по спине скользнул холодок при мысли о том, сколько таких сюрпризов может встретиться в монастыре тишины. Похоже, правильнее будет отложить его проверку на самый крайний случай.

— Идем, — не желая больше затрагивать эту тему, сухо кивнул советник и шагнул к двери, ничуть не удивившись, что она тут же оказалась впереди.

Пусть идет, где хочет, но вот как её представить гостям? Телохранительница — действительно звучит неудачно.

— Секретарю скажите, что я ваш новый сопровождающий писарь, — от самой двери оглянулась тихоня, словно угадав его мысли, — имя можете называть смело.

Значит оно не истинное, утвердительно кивнув в ответ, задумался герцог, хотя этого и следовало ожидать. Кто же из женщин возьмется за такую работу под собственным именем?! Впрочем, это вовсе не недостаток, зато реакция и сообразительность у нее как у хорошо тренированного стряпчего. И значит, пока он не прогадал и не переплатил, хотя, если честно, ничего и не потерял. Просто отдал уже подписанные указы, до времени затерявшиеся в его столе. Ну а насчет будущего контракта решит все с утра, хотя уже точно уверен, что отпускать глупышку, или нет, тихоню, из замка он не собирается.

По коридору они прошли так, как она хотела, и вскоре Олтерн понял, что если отбросить ложное самолюбие, никогда особенно его не волновавшее, то следует признать, что девчонка права. Она приостановилась всего один раз, и он уже готов был усмехнуться, что ей со страху что-то померещилось, но тут из неприметной дверцы черного хода, которым пользовались лакеи, вышел один из слуг, с корзинкой цветов в руках. Фрейлинам, жившим в противоположном крыле этого этажа, меняли букеты каждый день.

Кабинет находился этажом ниже, занимая не одну, а сразу три просторные комнаты и примыкающую к ним умывальню. Стол и кресло герцога находились в среднем помещении, и пройти туда можно было из комнаты секретаря, вторая дверь из которой вела в умывальню. Позади кабинета Олтерна располагалась его личная библиотека, в которой не было ни познавательных книг, ни любовных романов. Только своды законов и правил, да исторические труды серьезных ученых, заслуживающие доверия и внимания советника.

Монашка подождала, пока Олтерн представит ее Занберу, уже почти двадцать лет бессменно служившему герцогу секретарем, и скромно устроилась в кресле, выбрав то, где ее не сразу обнаружил бы вошедший в дверь.

Некоторое время Занбер спокойно записывал указания господина, и подавал на подпись заготовленные указы и письма, затем вскользь поинтересовался, не скучает ли госпожа Эсталис, и не трудно ли ей написать несколько простых писем по заготовленному образцу.

— Она будет сопровождать меня на приемах и балах, и записывать то, что у меня самого в такие моменты нет возможности писать, — строго заметил герцог, знавший за секретарем привычку всех подразделять по почерку и скорости написания писем.

— Если мне доверят, я с удовольствием напишу, — кротким голосом произнесла тихоня, в душе посмеиваясь над недоверчивым секретарем.

Пользуясь тем, что герцог занят чтением важного послания от командира тайной стражи, Занбер лично принес Эсте маленький столик и стопку бумаги и девушка принялась за работу, стараясь писать не слишком быстро и красиво. Иначе секретарь обязательно найдет для нее работу, которую Эста вовсе не горит желанием выполнять.

Переписывая письма, она старательно делала вид, что полностью занята делом и жалела, что не сможет снять вуаль и состроить сосредоточенное лицо, чтоб убедить зрителей, что полностью поглощена работой. Однако и без этого по обрывочным фразам и прозрачным намекам увлекшимися своими делами мужчин, скоро поняла, что герцог опасается за свою жизнь не от скуки.

Когда принесли чай и неизменные свежие булочки с изюмом, которые Олтерн имел обыкновение есть со свежим медом и маслом, тихоня успела оказаться возле стола на несколько секунд раньше лакея. И словно случайно протянуть руку с приготовленным письмом как раз в тот момент, когда поднос оказался на столе.

Салатный камень в ее браслете, один из самых ценных, остался нежно зеленого цвета, и девушка поспешила извиниться и отступить, радуясь, что те, кого так боится герцог, пока не приступили к окончательной части своего плана.

Однако, к радости монашки, очень скоро выяснилось, что Олтерн тоже не собирается пренебрегать правилами безопасности. Достав из кармана уже знакомый ей артефакт, советник проткнул игрушечным узеньким лезвием каждую булочку и обследовал остальную еду.

И только после этого отпустил настороженно ждущего конца проверки лакея.

— Эсталис, вам не трудно будет налить нам чай? — стальные глаза смотрели на девушку испытующе.

— Извините, ваша светлость, но обязанности слуг я не выполняю, — твердо сообщила монашка, складывая на край секретарского стола выполненную работу.

— Тогда вам придется остаться без чая, — проворчал возмущенный такой наглостью Занбер, берясь за чайник, — потому что я тоже не слуга и наливаю его светлости по дружбе.

— Ну а мне налейте в оплату за написанные письма, иначе я вам больше и одной буквы не напишу, — Эста пользовалась безнаказанностью работника, чей срок контракта стремительно истекает, чтоб определиться в отношениях со старым секретарем, бывшим, судя по сплетням, большим любителем читать наставления новеньким писарям и лакеям.

— Мне кажется, — словно для себя, тихо буркнул секретарь, — она не очень годится в сопровождающие писари, совершенно не умеет себя вести.

Однако советник сделал вид, что не расслышал этого ворчания, отлично понимая, что девчонка задевает Занбера неспроста. Но вот зачем ей это нужно, пока никак не мог понять, все остальные слуги и фаворитки, знавшие о доверительных отношениях герцога и секретаря, обычно пытались всячески задобрить брюзгливого чиновника.

Эста вернулась на свое место, и уселась с самым кротким видом, чинно сложив на коленях ручки, с которых так и не сняла перчаток, и вскоре Олтерн раздраженно понял, что все удовольствие от чаепития убивает эта гордо застывшая фигурка. И ведь не был он особо чувствительным или совестливым, мог спокойно смотреть, как наказывают преступников и прихлебывать вино, но почему-то сейчас сам ощущал себя преступником. Занбер тоже выглядел непривычно мрачным, поглощая булочки, которые успел полюбить за двадцать лет.