Сколько стоит ваше сердце? (СИ) - Матуш Татьяна Страница 46

— А как "у нас" делается? — добродушно передразнила его женщина.

— Про такие дела мужчины договариваются, а бабы помалкивают, да слушают, что им умные люди скажут. Уразумела?

— Да уж где мне, — посмеиваясь, Тамире быстро чистила крупу на похлебку, поглядывая на воду — не собирается ли закипеть. Приправы были уже приготовлены и порезаны.

— Вот ты, — Катиаш обернулся к Маркизу, безошибочно найдя его в темноте, не иначе — по дыханию, — как старший мужчина в семье, отдашь мне свою мать в жены?

Маркиз вздрогнул, и чуть не уронил нож, который вертел в пальцах. Безобидная шутка приняла какое-то странное направление. Он поднял голову. Катиаш молчал, щурил глаза и никак не проявлял нетерпения.

Мать склонилась над котелком, пряча лицо.

Он обвел глазами убогую лачугу, откуда удрали даже мыши и набрал в легкие воздуха, чтобы сказать что-то резкое. Но неожиданно на его запястье легли легкие пальцы Эшери.

— Выйдем на пару слов?

Маркиз с облегчением подскочил. Катиаш посторонился.

После полутьмы домика, солнце показалось особенно ярким. Оно безо всякой жадности и жалости поливало склоны гор, превращая свою щедрость в наказание, как в сказке о золотоносной козе.

Драконье седло темнело на фоне слишком яркого неба, но тени не давало. Было еще не время.

— Что ответишь-то?

— Да спятил он! — взорвался Маркиз. Впрочем, помня о небывало остром слухе хозяина, взорвался шепотом, — С мозгами у него еще хуже, чем с глазами. Чтобы я свою мать в этом убожестве оставил!?

— А у нее самой спросить не хочешь?

Соображал Маркиз всегда быстро, этого у него было не отнять.

— Я чего-то не видел? Или чего-то не знаю?

— Не видел, — подтвердил Эшери и почти одними губами предложил, — посмотри сейчас. Только не шевелись, голову поверни потихоньку. И дыши ровно, диверсант из тебя — как из коня дворецкий.

Маркиз с любопытством чуть повернул голову. Скосил глаза туда, куда показывал Эшери. И опешил. Хорошо — с ног не упал.

Его мама, нежная красавица Тамире, жемчужина столицы и вечный камень раздора между тремя, а то и пятью богатыми купцами, а то и баронами… Гибкая Лоза Севера — вся, целиком, льнула к старому медведю и целовала его так, будто не было кроме них никого во вселенной.

А медведь, чтоб ему икалось, облапил ее по хозяйски и гладил по спине, словно уже приобрел все права!

— Мне это снится, — пробормотал Маркиз, — ну, хозяин, ну, зараза…

Серой молнией свистнул нож и вонзился в сухую землю в ладони от ноги Маркиза. Тот в обалдении посмотрел на "рыбку", на Катиаша, который продолжал лапать его мать, как ни в чем не бывало… И на Эшери, который беззвучно хохотал, не разжимая губ.

— А не подглядывай! — в сторону буркнул Катиаш, — нехорошо это.

— Пойдем отсюда, старший мужчина в семье, — фыркнул Эшери, — они и без нас договорятся. Глядишь, еще братик у тебя будет. Или сестричка.

Выходя со двора в полнейшем шоке, Маркиз чуть не споткнулся о пса, который опять улегся точно поперек тропы.

— Не понимаю! — громко заговорил он, когда деревня почти скрылась из вида, — зачем ей это! Я же уже вырос, я заработаю и на кусок хлеба, и на крышу над головой. Ей больше не нужно…

— Да влюбилась она. Чего тут понимать?

— В этого?!!

— А чем он плох?

— Эшери, он слепой нищий старик, а она — красивая молодая женщина. Это все — не для нее. Да если б он мог ее разглядеть по-настоящему, он бы сам близко к ней не подошел, издали любовался и облизывался!!!

— А она думает по-другому. Ты посмотри внимательнее, вспомни, какой мы ее привели в эту деревню. Она же расцвела тут. Еще аргументы есть? Только не "мне это не нравится", а по существу? Если нет — то пойдем.

— Куда? — пробормотал совершенно дезориентированный Маркиз.

— За вином, естественно. Свадьбу праздновать будем. Или ты хочешь родную и любимую маму на брачное ложе водой проводить?

— Убью, — тихо высказался Маркиз, — не знаю кого, но кого-нибудь убью обязательно.

— Да полно их будет, рука колоть устанет, — Эшери пожал плечами, и первый направился по тропинке вниз, ступая так ловко словно в предках у него были легкокрылые воздушные духи… Или хотя бы местные горные козлы.

— О, не извольте беспокоиться, господин генерал, — худой шатен, не смотря на жару, облаченный в шикарный костюм и даже с галстуком, прыгал вокруг нового наместника, как мамаша перезрелой дочки, к которой вдруг заглянули сваты. — Никто сюда не заходил, посторонних мы не пускаем. У нас хорошая охрана, и амулеты магические кругом, наместник приказал, аж по два золотых эра за них отдали.

— Не трещи, — оборвал генерал Рино, — ты говоришь, никто из посторонних на шахте не появлялся. А из своих?

— Из работников? — по-своему понял его управляющий, — так ведь праздники же. Святого Древнего Йохана празднуем, покровителя пастухов. У нас тут, видите ли, так исторически сложилось, что пастухи — самые уважаемые люди Кайоры.

— Пастухи — уважаемые люди? — изумился генерал, — Вы имеете в виду, которые коров пасут?

— И коз, господин генерал, — закивал управляющий.

— Что за глупость? Ну, да эта глупость нам на руку. Сейчас ты запустишь подъемник и поможешь нескольким моим бойцам спуститься в шахту. Думаю, двух десятков хватит. Они там одни не заплутают?

— Как есть заплутают, господин генерал, нельзя без проводника. Да еще вдруг на харгов наткнутся.

— Кто такие харги? — презрительно спросил новый наместник.

— Коты, господин генерал. Горные коты.

— Святые Древние! Пастухи у них уважаемые люди, а коты — опасные хищники. Понимаю, почему так легко удалось взять эту провинцию, практически, без единого сражения. Не понимаю одного, почему Священный Кесар, да хранит его Небо, так долго с этим тянул? Пойдешь с ними, проводишь парней…

И тут угодливый управляющий вдруг заартачился.

— Никак нельзя, господин генерал. Дни Йохана. В святые праздники под землю не спускаются!

— Что, коты поцарапают? — уже откровенно глумливо спросил генерал.

— Может, и коты, — насупился управляющий, — а только в святые дни никто под землю не полезет. Как хотите, уважаемый, можете и меня повесить, только до завтра я в шахту ни ногой.

— А ведь и впрямь — повешу!

— Воля ваша, — управляющий расстегнул один крючок на камзоле и распутал галстук, — не пойду!

— Повесить, — буркнул генерал, — и найти мне нормального проводника. Который кошек не боится.

Миновало почти три длинные клепсидры. Солнце, постепенно, катилось к Седлу Дракона, чтобы спрятаться за ним и подарить земле немного прохлады. Дважды или трижды из-за холмов, укутанных кленовыми и оливковыми рощами тянуло горячим и кислым дымом.

Треть посланного отряда появилась ближе к вечеру. Люди были измучены жарой и порядком злы. Многие из них оказались ранены. Никого они не привели.

В первой деревне на них посмотрели как на дурачков и богохульников и рассказали те же байки, про святых и кошек. Сержант попробовал настоять на своем и схватить нескольких жителей деревни, чтобы остальные были посговорчивее, но это дало какой-то странный результат: в них полетели ножи, серпы и прочий сельский инвентарь, да так ловко, что четверо солдат Священного Кесара сразу поздоровались с богами, а остальных не хило поцарапало.

Деревню они, конечно, тоже потрепали а под конец вообще сожгли, но на этом хорошее закончилось и началось странное.

Еще две деревни, на которые они наткнулись, оказались полностью пусты — даже стариков и собак не было. Они, конечно, и эти деревни пустили палом по ветру… Но к цели это их никак не приблизило.

А на обратном пути отряд попал в засаду и едва вырвался, оставив на тропе еще троих.

— Ладно, козопасы паршивые, — скрипнул зубами генерал и наместник, — берем тот анеботум, который приготовлен к отправке и перекидываем в Фиоль. Этот стручок сказал, что ящики у самого входа. Он, кстати, где? Еще не повесили?

— Нет, господин генерал.