Змеиный крест (СИ) - Вилкс Энни Страница 47

«Черный герцог здесь!» — прошептал кто-то за его спиной.

У дальнего окна Даор заметил серое пятно простой одежды Сина и замедлил шаг. Директор Син обернулся, словно почувствовав тяжелый взгляд, и кивнул герцогу. Даор в знак приветствия тоже чуть склонил голову, активируя давно окружавшие его щиты. За спиной Сина вежливо приподнял бокал ожидавший своей очереди поприветствовать друга Келлфер.

Син сделал навстречу Даору несколько шагов. Воздух вокруг обоих клубился от напряжения, которое мало кто замечал, а если бы заметил, то истолковал бы неправильно. Старший директор Приюта Тайного знания и черный герцог Даор Карион не были врагами, а подобные предосторожности были почти этикетом.

Какая-то девушка попыталась сделать вид, что натолкнулась на герцога, затанцевавшись. Даор сделал шаг в сторону, и она растерянно остановилась, хлопая глазами. Даор вспомнил Юорию и смерил девушку взглядом, в котором, он знал, читалась угроза, и ее и след простыл.

— Герцог Карион, я рад, что вы пришли, — вежливо поблагодарил его Син, неторопливо приближаясь. — Вам не нравится шум. Выйдем во двор?

Герцог кивнул, не отвечая. Будто не заметивший невежливости Син даже не скривился, провожая Даора к незаметной двери между зеркалами. Даор этой двери не помнил.

Через узкий проем они вышли во внутренний двор. Пейзаж был захватывающим. Герцог подумал вдруг, была ли здесь Алана, и что бы она сказала, увидев уходящую отвесно вниз пропасть по дальнему краю круглой площадки. Син заметил эту тень замешательства и истолковал ее по-своему:

— Вы не могли помнить этого места. Сюда нельзя никому, кроме наставников и послушников перед выпуском.

Голос Сина звучал иронично. Как и Син, сделав вид, что не заметил этой тонкой насмешки, Даор кивнул на устроившегося под голыми ветвями раскидистого каштана Роберта. Тот лежал на спине и смотрел в черное небо, освещенное со стороны здания разноцветными сполохами.

— Роберт, оставь нас, пожалуйста, — обманчиво мягко проговорил Син.

Мужчина перетек в сидячее положение и воззрился на потревоживших его покой. На лице его была отстраненная улыбка.

— Сам великий черный герцог, — протянул он вальяжно, и от ярости сила заискрилась у Даора на кончиках пальцев. — Прошу прощения. Я пьян, и я ухожу. Хотя тут хорошо. Зовите меня, если я вам понадоблюсь, когда я снова вам понадоблюсь.

Он встал, сверкая расшитым серебром камзолом, оправил собранные волосы и шутливо поклонился.

— Роберт, прекрати, — негромко сказал Син. — Он не пьян, конечно, — обратил Син уже к герцогу. Это его пост, он охраняет эту границу. Не сочтите за оскорбление.

— Я понял, — холодно ответил герцог. — К делу, директор.

Здесь, среди глухих каменных стен и неподвижных деревьев, было свежо, очень тихо и достаточно темно. Син предложил Даору сесть, но герцог лишь покачал головой. Тогда директор встал прямо напротив него.

— Я рад, что вы нашли время посетить Приют. Праздник — лишь повод, чтобы…

— Война против шепчущих, — улыбнулся ему в лицо Карион, с удовольствием заметив мимолетную тень удивления в сапфировых глазах. Любой другой содрогнулся бы, увидев оскал черного герцога, но Син не поменялся в лице. — Рассказывать мне ничего не нужно, эту часть мы можем пропустить. Вы хотите моей помощи? Я окажу ее, потому что она в моих интересах.

Син наклонил голову.

— Вы хорошо осведомлены. Как я могу помочь осуществлению ваших, — он выделил это слово, — интересов?

— Это оставьте мне, — произнес герцог Даор. — Все это не срочно. Знаю, пар-оольцы со всей их армией не могут выйти из столицы, кто-то запер целый город, стены которого пронизаны защитными артефактами как эта гора серебром. Я хочу знать, как это было сделано — это цена временных услуг ста двадцати шепчущих, работающих на меня. Это — и прощение моей глупой племянницы.

Син усмехнулся.

— Насколько я знаю, герцог Карион, у вас в подчинении не меньше трех сотен. И все — сильнейшие воины.

— Я готов рискнуть на вашей войне ста двадцатью из них, — ответил Даор.

— Нашей, — поправил его директор.

— Вашей, — повторил Даор твердо.

— Хорошо. Я покажу, как запечатал город. Что касается племянницы, пусть извинится перед Келланом, и инцидент считаем исчерпанным.

Герцог Даор задумчиво посмотрел на протянутую ему руку, не торопясь пожимать ее. Кровавый камень жег его сквозь подкладку камзола, но когда он сжал узкую ладонь Сина, резко похолодел. Это было досадно: камень не сработал. Даор разочарованно кивнул директору.

— Мне нужно идти.

— Мы соберемся здесь в десять, — оповестил его Син. — Я буду ждать вас. Мы все будем. Я буду говорить остальным, что ваши шепчущие присоединились к нам.

Даор ушел, не оглядываясь. Его не волновали слова Сина, не волновала предстоящая встреча с другими герцогами. Война была всего лишь делом, которое он хорошо знал и которое любил. В ней не было ничего сложного. Война могла и подождать.

57. Даор

Она была одета слишком просто для такого события: простое платье цвета миндаля, никаких украшений, туфли на низком каблуке, ни одной шпильки в коротких волосах. Но в отличие от большинства гостей, на Алане, явно старавшейся оставаться незамеченной, сам собой останавливался взгляд. Стоило ему лишь раз глянуть на толпу внизу — и ее маленькая фигурка притянула его внимание как магнит завладевает металлом. Даор удовлетворенно улыбнулся: значит, пришла. Змеиный крест был почти теплым, стремясь к хозяйке. Даор погладил его сквозь воздух, аккуратно, будто касался ее светлой кожи.

То, что она была здесь, стояла перед ним, казалось ему чудом. Сон о девочке, сбежавшей от него и от разбойников, был явью, она была в сорока шагах от него, и теперь можно было вновь заговорить с ней. Но уже не как безымянному торговцу, изрезанному и покалеченному ягуарами в горах, и не как испугавшему ее таинственному магу. Теперь он мог и хотел быть собой.

Даор смаковал этот момент как хорошее вино. Ему нравилось наблюдать за девочкой, как понравилось бы услышать аромат перед глотком. Алана стояла в нижней части двухъярусного зала совсем одна, она ни с кем не заговаривала и держалась скованно. Зная, что она вряд ли посмотрит вверх, а даже если посмотрит, не сможет заметить его сквозь толпу, Даор с улыбкой рассматривал Алану, отмечая каждое ее движение, каждый взгляд. Она была даже миниатюрнее, чем он запомнил: вряд ли ее макушка достала бы ему даже до плеча. Ее короткие мягкие волосы все так же трогательно обрамляли живое лицо, только теперь срез был ровнее, и она не хваталась за волосы, ища косу. Ему понравилось, что она не стала убирать их, скрывая длину. Даор с удовольствием убедился, что на руках и шее ее не осталось синяков. Нет, не такая, какой он ее запомнил: эта светящаяся девочка была намного красивее той, что никак не выходила у него из головы.

Вот Алана поправила волосы и прислонилась к стене. Очевидно было, что ей не по себе находиться среди знати и шепчущих. Девочка была чуждой мишуре, этому шуму, карнавалу лицемерно улыбающихся и пьяных лиц. Чуждой разряженным в пух и прах маркизам, размалеванным как шлюхи женщинам, дурным от веселья послушникам. Даора радовало, что она не вписывалась в мир, к которому так или иначе относились все знакомые ему знатные женщины. Сам он был таким же чужим здесь, только Алана в отличие от него, была уязвимой и стеснялась своей простоты. «Было бы чего стесняться, — подумал Даор, ближе подходя к перилам. — Того, что ты искреннее их всех в этом простом платье и с короткими волосами».

Она искала кого-то глазами среди гостей, оглядывалась, нервно теребила узкий рукав, поправляя его. На секунду ее пытливый взгляд пересекся с его. Девушка удивленно моргнула, пытаясь понять, откуда знает его лицо, но Даор был слишком далеко, и она повернулась в другую сторону. Даор пошел к лестнице, не отводя взгляда от девочки. Вот она взяла бокал, сделала глоток и смешно поморщилась: явно не привыкла пить спиртное. К ней подлетела похожая на сине-зеленую бабочку светловолосая девушка, Алана чокнулась с ней бокалами, что-то говоря, и внезапно расцвела озорной улыбкой, какой герцог не видел на измотанном пленом лице. Алана сделала вид, что салютует, и обняла вторую девушку, все так же смеясь. Даор отвел взгляд, поймав себя на том, что тоже улыбается. То непривычное чувство тепла, разгоравшееся в груди и раньше, сейчас согрело его целиком. Это было теплее, чем объятия прекраснейших рабынь, ярче, чем триумф победы.