И в болезни, и в здравии, и на подоконнике (СИ) - Коханова Юлия Страница 48

- Такого, что у тебя труп где-то лежит. Я правильно понимаю?

- Да. В доме у О’Коннора. В гостиной, - зачем-то уточнил Льюис.

- Не самое лучшее место для трупов. Сейчас мы поедем и все поправим. – Делла повела плечами и пошевелила руками, выясняя допустимые степени свободы. Негусто, но жить можно. – Акцио, футболка.

Верхняя в стопке, с балериной и матюками, неторопливо взлетела и поплыла по комнате. Подхватив футболку в воздухе, Делла встряхнула ее и попыталась надеть. А вот хрен там плавал. Левая рука, поднимавшаяся только до уровня плеча и только под определенным углом, уткнулась в складку. Делла потянула, дернула и запуталась окончательно.

- Да мать же твою!

Стоящий спиной к ней Льюис осторожно покосился из-за плеча.

- Ну что ты творишь? Давай сюда…

Старательно глядя только на танцующую балерину, Льюис расправил футболку, осторожно просунул руки Деллы в рукава, а голову – в ворот. Так же молча, быстро и аккуратно он натянул на нее джинсы и надел кроссовки.

- Вот. Можно же нормально, зачем руки ломать?

- Акцио палочка, - щелкнула пальцами Делла. – Я готова. Выдвигаемся.

Они вышли из госпиталя в обнимку, склонившись друг к другу, как влюбленная парочка. После нескольких дней вынужденной неподвижности Деллу ощутимо вело, и Льюис держал ее, крепко прижимая к себе. Он шел ровно, спокойным, размеренным шагом, но Делла чувствовала, как подрагивает окаменевшее от напряжения тело.

- Все будет хорошо, - она обняла Льюиса покрепче и похлопала по бедру – безо всякого сексуального подтекста, просто рука лежала именно там. – Сейчас мы все поправим.

В машине было холодно и сыро. В открытые окна влетали прозрачные иглы снега и сразу же таяли, оставляя крохотные влажные точки, отчего приборная панель казалась загаженной мухами.

- Подними стекла, уши продует, - потребовала Делла. – Термо! А теперь рассказывай подробно. Что именно произошло?

Льюис вцепился в руль так, будто пытался выломать его из стойки. По скулам у него ходили желваки, рот мелко подергивался.

- Я не хотел. Я не собирался его убивать. Приехал поговорить, вошел в дом и все было нормально. Но О’Коннор вообще не въезжал. Он вел себя так, как будто ему плевать, и я разозлился. И дал ему в морду. И правильно дал! Потому что так же нельзя, это подлость, О’Коннор не имел права, он не должен был врать, не про такое, это неправильно! А потом чертов мудак схватился за нож, и… оно просто произошло! Я знаю, я должен пойти в полицию и все рассказать, но я не могу, я не хочу в тюрьму, не могу, лучше застрелюсь нахуй, блядь, блядь-блядь-блядь!..

Главная проблема с человеком, который управляет машиной, заключается в том, что минет ему сделать можно, а обнять – нельзя.

- Стоп! – Делла накрыла жесткую холодную ладонь и потянула. Льюис послушно отпустил руль, управляя машиной только левой, и это, вроде бы, вполне соответствовало технике безопасности. Делла придвинулась как можно ближе и переплела пальцы, прижимая его руку к своему бедру. – Никакой полиции. Никакой тюрьмы. Никто не будет стреляться. Просто расскажи мне, что случилась, как и почему – подробно, как для тупых. Я нихуя не поняла.

- Да. Ладно, - Льюис судорожно, со всхлипом вдохнул. – Мы с О’Коннором пошли к зданию суда. Там судили учителя, он принес в класс оружие. Если бы в школу зашел террорист, то этот мужик пристрелил бы его нахер и получил медаль! Но террорист не зашел, поэтому вместо медали учитель получил увольнение и судебное преследование. Эти люди ведут себя так, как будто второй поправки не существует. Они не думают, откуда она взялась и зачем нужна. Не понимают, что оружие – это защита, единственная защита, и это единственный гарант гражданской свободы, потому что безоружные…

- Льюис!

- Черт. Да. Точно. Мы просто стояли на ступеньках и раздавали листовки, но подошел коп и потребовал, чтобы мы ушли. Но я читал законы. Разрешение требуется только для протестов и митингов. Нас было меньше двадцати человек, мы не загораживали вход, никому не мешали и не использовали аппаратное усиление звука. Так что мы все правильно сделали, и коп никакого права не имел нас прогонять. Я отказался уходить. Тогда коп… - Льюис запнулся и судорожно повел подбородком, вскидывая голову, как испуганная лошадь. - Коп обвинил меня в том, что я хочу отобрать его револьвер. Но я даже не думал! Да если бы я хотел, этот мудила жирный и почесаться бы не успел! Гандон. Только и может, что бродить по улицам и доебываться до порядочных граждан. И это при том, что уровень преступности в Нью-Йорке…

- Льюис, - сжала его ладонь Делла.

- Да. Все. Я понял. Коп завалил меня мордой вниз прямо на ступеньках. А я, блядь, вообще нихуя не делал! Даже не сопротивлялся! Если бы он просто отвел меня к машине, я бы пошел! Но нет, этот мудак не мог не выебнуться. А О’Коннор… он просто свалил. Бросил меня там. Одного. Я думал, он придет в участок, попытается хоть что-нибудь сделать – мы же были там вдвоем, вместе, это наше общее дело! – лицо у Льюиса стало обиженное и совершенно детское. – Так нельзя! Никто не бросает братьев по оружию, это неправильно!

- Конечно, неправильно. О’Коннор гандон, - согласилась Делла, и Льюис с облегчением кивнул.

- Вот именно! Я полдня просидел в камере. Все ждал, что этот мудак придет и внесет залог. Но хуй там. Тогда я начал думать, кому позвонить. Отцу нельзя. Ты в больнице. Друзьям… Я с ними лет сто уже не общаюсь. В общем, я позвонил Кертису. Тот мужик, который меня в Anvil обломал. Он еще встречи ветеранов проводит в церкви Святого Ионна. Это типа групповой терапии: бывшие солдаты приходят, разговаривают, рассказывают, как живут. Как по мне, херня, но многим нравится. Но это не важно, я про другое. Кертис сам ветеран и общается со многими полезными людьми. И он нашел личное дело О’Коннора. И знаешь что? Этот гандон никогда не воевал! О’Коннора призвали в армию в конце семидесятых, к тому времени Вьетнам закончился, и этот обмудок просто маршировал на базе и подметал плац. Не было никакого подвига, он не ездил под минометным обстрелом на склад, и не был ранен, и не лежал в госпитале. А медаль он купил. Нихуя не было, все ложь! – Льюис выдернул ладонь и саданул по рулю так, что внутри стойки что-то взвизгнуло. – Ни одного слова блядской правды! Я вернулся домой и обдумал все это. А потом поехал к нему. Пришел к О’Коннору и сказал, что все знаю. Сначала этот мудак отпирался, говорил, что меня обманули, улыбался и ссал мне в уши – опять! Как будто я настолько тупой, чтобы поверить! Но я спросил, как называлась вьетнамская авиабаза под Там Коу. Если бы О’Коннор служил, он бы знал. Но он не знал. Авиабаза, блядь, Чу Лай! Ебаный Чу Лай!

Льюис смотрел на дорогу, не мигая, на скулах у него пламенели алые пятна, а губы тряслись.

- О’Коннор сказал, что это неважно. Он пожал плечами, улыбнулся и сказал, просто рассказывает истории. Этот обсос даже не понял, чем же я так недоволен. Спросил: «Тебе что, не нравятся мои истории?». Но это не просто истории! – снова въебал кулаками по рулю Льюис. – Это не истории! Это, блядь, жизнь! Для меня это жизнь! Нельзя про такое врать! Нельзя просто взять и сказать: «У меня рак, я умираю», и потом заявить, что это ебаная история! Потому что это не история! И тогда я… Я ударил О’Коннора. – Льюис коротко дернул подбородком и сухо сглотнул. - Мы сцепились. О’Коннор схватил со стола нож и полоснул меня.

- Ты ранен? Куда? Какого хера ты молчал? – тут же взвилась Делла и осела под бешеным взглядом. – Ладно. Никакой мозгоебли. Но если ты не скажешь мне, где в тебе дырка, то ты мудак.

Обдумав что-то и взвесив на внутренних весах, Льюис кивнул.

- Справедливо. Левый бок, поверхностная. Просто глубокая царапина.

- Поняла. Продолжай. О’Коннор тебя поцарапал, и ты?..

- Отобрал у него нож и пырнул в живот. Я даже не собирался, оно само как-то получилось, на рефлексах. Как будто нож сам ему в кишки влетел. А потом… Потом меня переклинило. Я бил и бил, не знаю, сколько раз, я просто не мог остановиться, как будто мозги закоротило. И он умер. Я убил О’Коннора, – скривившись, словно от сильной боли, Льюис шарахнулся затылком о подлокотник и вцепился зубами в ладонь. – Я убил человека!