Завещание фараона (СИ) - Митюгина Ольга Страница 5

Только на полу, возле дивана, высилась пушистая груда, золотясь в свете пламени.

Агниппа, в мешковатом наряде бедняка-еврея, стояла у окна и, чуть сдвинув штору, напряжённо всматривалась в ночь. В этой одежде, с длинными рукавами и в плотных штанах, девушка походила на мальчишку-подростка…

— Я вижу, ты готова, о царевна, — только и сказал советник.

— И не пожалела своих волос, — всхлипнула рабыня. — Такую роскошь — и отрезать!

— Молчи, — не оборачиваясь, уронила дочь фараона. — Волосы отрастут, а жизнь не вернёшь… Когда мы уедем, сожги их.

— Примета плохая, о пресветлая, — пискнула девчушка.

— Сожги, — не терпящим возражений голосом отрезала Агниппа. — Не время для суеверий.

— Мы чего-то ждём, госпожа? — спросил Мена.

Девушка глубоко вздохнула.

На секунду прикрыла глаза, собираясь с духом.

Благодаря богов, что Мена не догадывается о её слабости…

— Нет, Мена, — решительно ответила она, подходя к своему советнику. — Ждать нам здесь нечего. Идём! — она кивком головы указала на два небольших мешка, брошенных на диване. — Возьми, там деньги.

— Сколько?

— Четыре аттических таланта золотом.[3]

Мена восхищённо покачал головой. Девочка не постеснялась забрать все деньги, что казна отвела на её содержание…

— Великолепно. И я захватил с собой кое-что… конечно, не талантами, но два кошелька с золотом есть, — улыбнулся советник. — Ну, ещё серебро и медь на мелкие расходы…

Агниппа серьёзно кивнула.

— У меня тоже кошельки с серебром и медью за поясом. А в рукавах кое-какие украшения. Но только продадим мы их уже за пределами Египта и в крайнем случае. Хорошо?

— Верно. Колечки и ожерелья дорого стоят, но могут навести на наш след. Что ж, надо спешить. Помоги-ка мне! — велел Мена рабыне, протягивая один из мешков.

— Да хранят нас боги! — вздохнула царевна, решительно ступая в коридор. Советник и служанка последовали за ней.

…Рыжий свет светилен на стенах. Тишина и треск пламени. Пляска теней на лицах спящих охранников. Стук сердца в горле.

Наконец в лицо подул ночной ветер. Перед царевной распахнулись двери темницы.

Пофыркивая, снаружи ожидали кони.

— Один белый?.. Его же видно в темноте! — девушка недоумённо обернулась к советнику. Тот невозмутимо приторочил к седлу свой денежный мешок и обернулся к рабыне, забирая у неё другой, чтобы навьючить второго скакуна.

— Это лучшие кони во всём Египте, о пресветлая. На белом поеду я, вороной предназначен тебе.

Агниппа кивнула и легко запрыгнула в седло.

— Сожги мои волосы! — напомнила она рабыне и, тронув узду коня, последовала в темноту за своим верным советником.

Ночь укрыла всадников от глаз служанки…

…Агниппа чуть натянула повод, когда из мрака выступила громада ворот.

— Тихо, — прошептал советник. — Подожди здесь.

Мена подъехал к будке часовых, спешился и вошёл внутрь. И вернулся через несколько минут в сопровождении двух солдат и офицера.

— Открывайте, — вяло махнул начальник караула, рассеянно крутя в руках какой-то свиток.

Ворота бесшумно приоткрылись, и Агниппа, не дожидаясь приглашения, выехала из города. Спустя минуту её нагнал Мена.

— Что ты им сказал? — спросила девушка.

— О, я им всего лишь отдал приказ, заверенный начальником фиванской стражи, — лукаво улыбнулся старик. — Думаю, бедняга попотеет, пытаясь объяснить солнцеподобной, каким образом он у меня оказался!

Агниппа звонко рассмеялась, запрокидывая голову.

— Ну ты же не просто так считался одним из лучших лазутчиков фараона!

Старый воин негромко рассмеялся в ответ, и путники скрылись в темноте ночи.

Белое и голубое.

Белый мрамор потолка, голубой — стен.

Золото светильников.

Воздушная кисея драпри — над нишами, где прячутся музыканты.

Ковры, на которых кружатся персидские танцовщицы…

Стройная смуглая женщина лет двадцати двух утомлённо прикрыла глаза, вытянувшись на диване. Свет дробился в драгоценных камнях браслетов, скользил по иссиня-чёрным прядям, сиял в гранатах урея, венчавшего голову…

Кобра, готовая к броску.

Гранаты служили диадеме-змее глазами.

И гранаты украшали золотой пояс на изящной талии.

Белое платье из прозрачнейшего льна[4] окутывало грациозное тело…

Тени от длинных пушистых ресниц дрожали на щеках — пока красавица вновь не открыла очи.

Глубокие, миндалевидные, чёрные, под тонкими изогнутыми бровями…

И их надменный взгляд как нельзя подходил к чёткой, неумолимо правильной линии губ.

Великая царица Верхнего и Нижнего Египта, солнцеподобная Нефертити…

Венценосная со скучающим видом смотрела на танец. Никто, взглянув на её совершенную красоту и безмятежную позу, не сказал бы, что только сегодня утром эта женщина перенесла тяжёлые роды. Лишь бледность и круги под глазами могли указать внимательному наблюдателю на её усталость.

Похоже, Нефертити нечем было заняться. Лишь время от времени она поглядывала на падающие песчинки в часах — которые стояли на столике рядом, вместе с кувшином вина и блюдом с фруктами.

«Солнцеподобная, тебе ни в коем случае нельзя тревожить себя до тех пор, пока последняя песчинка не упадёт вниз», — так сказал жрец.

И едва эта последняя песчинка покинула верхнюю колбу, царица, сверкнув глазами, села. Резкое движение причинило боль — женщина сжала мгновенно побелевшие губы, чтоб сдержать стон. Взмахом руки Нефертити приказала танцовщицам удалиться.

Музыка стихла.

В наступившей тишине звонко прозвучали два хлопка, и на зов вбежала рабыня.

— Начальника стражи ко мне, — приказала царица. Голос её был глубоким, и в нём слышались металлические нотки.

Рабыня поклонилась и, пятясь, скрылась в дверях.

Потрескивало пламя в светильнях, да из коридора слабым эхом доносился приказ, что сейчас летел от часового к часовому: «Начальника стражи к солнцеподобной!»

Нефертити задумчиво созерцала длинные ногти на руках, потом — узор на позолоченной коже сандалий…

Наконец занавес входа распахнулся, и пред царственными очами предстал высокий плотный мужчина в длинной схенти [5] и кожаном нагруднике поверх тонкой рубашки, покрытой на плечах воротом с красными полосами — как полагалось всем военным.

Начальник фиванской стражи Ани.

Мужчина опустился на колени перед владычицей Египта, целуя пол.

— Солнцеподобная звала меня?

— Да, — последовал холодный ответ. — И мне пришлось ждать.

— О, прошу прощения, солнцеподобная. Я не ожидал вызова посреди ночи…

— Несомненно. Для начальника стражи полная неожиданность, что его может позвать царица.

— Прошу простить, солнцеподобная… — пробормотал воин.

— Я надеюсь, тебя задержало выполнение твоих прямых обязанностей. Я слушаю.

Ани невольно провёл языком по губам.

Бледнея под ледяным и бесстрастным взглядом.

— Что именно интересует мою госпожу?..

Глаза Нефертити сверкнули гневом, и она с ужасающим спокойствием проговорила:

— Неужели ты ничего не знал о дополнении к завещанию фараона? А, глаза и уши Фив?

— Я?.. Я… знал…

— Где сейчас Агниппа?

— В башне, о солнцеподобная… — в замешательстве вытолкнул солдат, уже понимая, что это — неправильный ответ.

— Иными словами, ещё на свободе! — брови царицы сошлись к переносице. — Почему?

— Но ведь твоя сестра неприкосновенна… я ждал приказа, о царица!

— Приказа?.. — царица закатила глаза. Гранаты в урее полыхнули пламенем: свет заиграл в них от движения венценосной. — Зная о дополнении?.. — Нефертити язвительно усмехнулась. — Воли Аменхотепа-Осириса для тебя недостаточно? Лучше бы тебе было честно признаться, что ты понятия не имел о ней!..

Стражник судорожно вздохнул.

— Твоя воля, о солнцеподобная, намного важнее для меня…

— Как я могла выразить тебе сегодня свою волю? Боги, верните разум этому человеку! Я сегодня была несколько занята. Я, знаешь ли, дала Египту наследницу! — Царица помолчала, успокаиваясь, а потом заговорила быстро и чётко: — Сейчас ты отправишь людей к Агниппе и Мена. Её советник очень опасный человек… Он умён — не в пример тебе, — храбр, опытен и верен ей, как пёс. И я боюсь, как бы мы не опоздали… Кстати, о Мена. Ты видел его сегодня?