Немая (СИ) - Колч Агаша Страница 5

Родник был ухоженным. На кусте висел свёрнутый из бересты черпачок – не одна я здесь рукодельница-мастерица. Дно камнем выложено, вокруг листва палая и ветки сухие сметены, чтобы не осыпались и не мутили водицу.

Напилась. Вытащила из корзинки найдёныша. Хорошо бы ему имя дать. Понятно, что не смогу позвать в голос, но хоть ассоциация какая-никакая будет. А то ни породы, ни имени. Приподняла до уровня глаз.

«Зверь, тебя как зовут?» – спросила я мысленно.

– Пых! – ответил недовольный детёныш, свисая пушистой колбаской.

Пых?

– Пых!

Ну и ладно. Мне нравится. Пусть будет Пыхом. Потянулась, сорвала лист мать-и-мачехи, обильно растущей кругом, раскрошила на нём последний кусочек рыбки. Чтобы не была такой сухой, капнула немного воды.

«Ешь давай, Пых».

Зачавкал, заурчал, забавно хватая кусочки маленькой пастью и розовым язычком слизывая крошки и капельки воды с листа.

«Ты же, наверное, пить хочешь!» – беззвучно охнула я и подлила несколько капель воды на листик, а потом ещё и ещё, пока Пых не сел на попку, отвалившись от импровизированной кормушки.

– Пых, – устало выдал он, но не завалился на бочок, а пошатываясь – слаб ещё маленький – ушел в траву и там затих.

«Эй! Ты куда? Потеряешься, глупый», – кинулась я за ним.

Но когда увидела, зачем зверёк уединился, то успокоилась. Говорят, даже короли нужду справляют в одиночестве.

Вернулся мой подопечный слегка поскуливая. К шёрстке прилипло то, что должно было остаться в траве. Всё же плохо у малыша кишечник справился с непривычной едой.

«Эх ты, засранец маленький!» – взяла я малыша на руки задом наперёд. Зачерпнула воду в туесок собственной работы, сорвала несколько листьев мать-и-мачехи и отошла подальше от родника для водных процедур.

– Пых! – возмущался ребёнок неизвестной породы.

«Терпи!» – мысленно уговаривала его я.

– Пы-ы-ы-ы-ых! – орал он громче.

«Ну я же не делаю тебе больно. Чего ты так орёшь-то?»

– Пы-ы-ы-ы-ы-х! – ещё громче заливался зверёк.

– Ты пошто зверя мучаш? – вдруг раздался у меня за спиной скрипучий голос.

От неожиданности чуть не выронила Пыха. Осторожно обернулась и мысленно ахнула. На не замеченной мною тропе, опираясь на узловатую палку, стояла старуха, согнувшаяся под тяжестью большущего горба.

Почти не глядя вытерла пушистой стороной листа остатки влаги с чистой уже шерсти и, не выпуская зверёныша из рук, поклонилась, приветствуя бабусю.

– Чё молчишь-то? Спросили – отвечай. Али немая? – строго продолжала выговаривать мне горбунья.

Я кивнула, показала свободной рукой на горло и сделала отрицательный жест.

– Во-о-о-оно чё, – удивлённо протянула собеседница, а потом уточнила. – Но слышишь?

Кивнула.

– Откелича взялась здеся? – продолжила допрос старуха.

Пожала плечами и махула рукой в сторону реки. Видела, что карга не только рассматривает меня, но и прикидывает какой-то свой интерес. Надеюсь, она не хочет меня съесть. Тут Пых, которому надоело висеть на сгибе моей руки, завозился и заскулил. Я, не спуская глаз со старухи, отошла к корзинке, уложила зверька на подстилку, рядом пристроила уже пустую берестяную коробочку и прикрыла их полотенцем. Ухватила за ручку и выпрямилась, показывая всем своим видом, что готова идти дальше.

А ещё я с радостью осознала, что понимаю речь этой женщины. Не литературный русский, народный говор, но понимаю же.

Но старуха не торопилась звать меня за собой.

– Ты сама* чё ли здеся?

*сама – в некоторых местностях так говорят, имея в виду «одна».

Кивнула, но на всякий случай приподняла корзинку с Пыхом. В смысле, он со мной.

– А батька с мамкой твои дэ?

Опять пожала плечами. Ну, если конкретно мои, то на кладбище покоятся оба. А родители тельца, моим сознанием прихватизированного… Кто же знает, кто они и где сейчас.

– Ну шо с тобой робыть… – вздохнула бабка, – пийшлы, чё ли.

Она повернулась ко мне спиной, и я увидела, что на спине у неё не горб, а большой узел. В руке корзина, не чета моей, полная грибов, прикрытых листьями папоротника.

Была бы в нормальном теле, помогла бы бабке корзину тащить, чтобы за гостеприимство отблагодарить. Но эти ручки-веточки её, небось, и поднять-то не смогут. А, была не была!

Я догнала старуху и подёргала за рукав.

– Шо трэба?

Показала пальцем на корзину.

– Взяти хочаш?

Кивнула и показала на своё плечо.

Бабка, кряхтя, взвалила на меня ношу, под тяжестью которой я пошатнулась.

– Не журись, дэтына, тута недалече. Всего две складки пройти. Скоро дома будымо.

Складки?! Это расщелины, что ли? Два раза спуститься и два подняться, взвыла я от опрометчивого поступка. Но опомнилась. Где я тут горы видела? Значит, под словом «складки» бабуся нечто другое имеет в виду.

– Дэтына, ты не видстай, бо загубитыся во лисе. Складки вони дюже пидступны*, – предупредила старуха и неторопливо пошагала по тропе.

*пидступны – коварны, обманчивы.

Придерживая одной рукой бабкину корзину на плече, сделала осторожный шаг. Ещё один и ещё. Чувствовала себя нагруженным осликом, у которого судьба такая. Но я-то сама впряглась. Жаловаться не на кого. Под тяжестью ноши горбилась, но зато под ноги смотрела не отрываясь.

– Ступай сюды, – скомандовала моя провожатая, стоя на краю тропы.

Не задумываясь, шагнула следом. Легкий туман, чуть голова закружилась, и я уже в другом лесу на другой тропе. Воздух хвойный, горячий, колючие веточки ёлок, растущих вдоль тропы, стегали по ногам. Но осматриваться некогда. Видела только подол юбки впереди идущей старухи.

Так вот они какие, складки. Место, где знающий человек может пройти через пространство, как игла проходит через сложенную ткань. Был на одной стороне, шаг – и в другом месте вышел. Как интересно! Наверное, старуха далеко от того места, где мы встретились, живёт, если через складки ходит.

Ельник закончился. Мы шли вдоль поля. Солнце у горизонта почти. Отдохнуть бы, пот с лица смахнуть, воды попить. Но отупев от усталости, плелась следом, едва ноги переставляя.

– Сюды ступай, – ещё раз предупредила бабка, стоя у одной ей приметного места.

Послушно сделала шаг в чуть заметное марево. Ощущения те же: лёгкое головокружение и туман перед глазами, которые быстро проходят, стоит сделать пару шагов вперёд.

Вышли к опушке леса, растущего на возвышенности, с которой можно осмотреть окрестности. Вдали деревня немалая. Дворов сотня, наверное. Дорога по низине проходит, по которой в сторону деревни плетутся несколько лошадок, запряжённых в гружёные телеги.

– Не видставай! – окликнула бабка, и я, понимая, что иду из последних сил, потрусила на её голос.  

Вдруг где-то совсем рядом заорал петух. «Вроде на закате они не поют?» – подумала я сквозь пелену усталости. Подумала и забыла. Давайте уже придем или привал сделаем. Иначе упаду, придавленная тяжестью грибной, и больше не встану. Есть хочется, Пых скулит. Корзинка плечо так отдавила, что, похоже, всю оставшуюся жизнь кособокой буду.

– Слыш, кочет спивае? То дом близко. Как мене почуе, так зараз спивать починат, – рассказывала бабка, которую я почти уже не слышала.

Вдруг мне резко полегчало. Оказывается, стоим мы уже у крыльца дома, обнесённого высоким и крепким забором. Корзину старуха у меня забрала и в дом занесла. Я со стоном села на край ступеньки, пытаясь прийти в себя. Ноги и руки мелко подрагивали.

– На, попей, – хозяйка сунула в руки деревянный ковш. Я жадно глотала тёплую воду. Наверное, в ведре весь день стояла. А может, и вовсе с вечера, зачем-то подумала я, постепенно приходя в себя.

Пых скулил, и я вытащила его из корзины. Малыш был грязный и вонючий. «Горюшко ты моё! Что же мне теперь с тобой делать? Как лечить? Но сначала помыть надо», - вздохнула, осматривая двор. На углу дома для сбора дождевой воды стояла большая бочка, а рядом горшок глиняный с отбитым краем. Думаю, можно будет им воспользоваться. Вряд ли это «чистая» посуда.