Маяк на краю света - Ankaris Страница 5

Был вечер. Солнце ещё не зашло. Ни баржи, ни Лили не было видно. Лили уплыла ещё на рассвете с отливом, и я медленно сходил с ума от беспокойства. Хоть море, в отличие от меня, было спокойно. Уже и не сосчитать, сколько раз я выходил на берег и звал её.

Когда на остров опустились тёмно-синие сумерки и я зажёг маяк, Лили всё ещё не вернулась. Вот тогда-то я запаниковал. Оделся потеплее, прихватил керосиновую лампу, спустился в лодку и поплыл искать её меж торчащих всюду острых рифов.

Я всё грёб и грёб, уже не чувствуя онемевших пальцев. Луна стояла высоко над головой, освещая ровную водную гладь своим холодным серебром. Где-то очень далеко у горизонта на фоне чёрного неба я заметил светлые паруса шхуны. А может, как у заблудившихся в пустыне, то было лишь видением.

Не знаю, заснул ли я от бессилия или потерял и так измученное сознание, но, когда открыл глаза, обнаружил, что лежу в лодке, а на лицо опускаются крупные хлопья снега, похожие на пепел. Я поднялся на локтях и осмотрелся: кругом одно лишь море. Запад был устрашающе чёрным, и там, из-за горизонта, вздымались глыбы туч; восток светлел, но солнце ещё не взошло. Острова видно не было. Скалистых рифов тоже, но те, верно, уже скрылись под волной прилива. А потом, где-то невероятно далеко я заметил мерцающий огонёк маяка. Я поднялся на ноги и во всю глотку стал орать: «Лили!» Но горло за ночь прилично осипло, а сам я продрог настолько, что с трудом смог сжать ладони и взяться за вёсла. Думал, если непрестанно грести, вот-вот согреюсь. Чёрта с два! Зубы так и стучали. А маяк с каждым проплытым мною метром, казалось, нарочно удалялся. Ко всему прочему надвигался шторм. Ветер усилился, и лодкой стало сложнее управлять: её то и дело подбрасывало на вырастающих волнах. Небо окончательно заволокли тёмные тучи. Если солнце и взошло, его лучи не могли прорваться сквозь эту непроницаемую серость. Меня уносило прочь от маяка, и я уже ничего не мог поделать. Отчаянно уцепился за бортик и сдался на милость шторма. Но сил не было даже держать пальцы сжатыми. Снег сменил хлёсткий ледяной дождь. Я не понимал, текли ли по моим онемевшим щекам слёзы, или то была морская вода. Глаза щипало так болезненно, что, когда поодаль я вдруг заметил бирюзовый плавник, счёл его видением. Между ним и лодкой было десятка два метров, и даже несмотря на то, что меня несло прямо к плавнику, расстояние не сокращалось. Тогда я взялся за весла и подплыл ближе. Моей первой мыслью было: «Наверное, Лили спит», но когда очередная волна подбросила и её, и лодку, я увидел гарпун в её шее. На миг дыхание перехватило, и я инстинктивно потёр глаза. И ещё через мгновение без раздумий прыгнул в воду. Не представляю, откуда нашёл силы затащить и её, и себя в лодку. Принялся лихорадочно трясти её за плечи, но стеклянные глаза смотрели сквозь меня. Один конец гарпуна входил в шею под волосами на затылке, а выходил в районе ключиц, а там вместе с чешуёй кожа была содрана клоками.

Я отказывался верить в реальность произошедшего и не понимал, как такое могло случиться с ней, с нами. Положив голову ей на грудь, наивно пытался услышать биение сердца. Но внутри была тишина. Только волны неистово бились о лодку. Я обхватил Лили крепче, готовясь в любую секунду оказаться под водой. Лодка же, словно живая, ещё кое-как сопротивлялась натиску шторма. Слёзы вперемешку с солью моря выжигали глаза. Но я не хотел их закрывать, хотел смотреть своей смерти в лицо, или просто боялся, что, если веки опустятся, я увижу это самое лицо как раз там, в беспросветной темноте ледяной бездны.