Сердце Дэва. Искатель - Елена Майская Страница 5

Нюра терпеливо завязывала ремешки, оправляла юбки, оценивала. Но когда примерка пошла на четвёртый круг, а к бордовому платью они так и не прикоснулись, Нюра спросила:

— А энто чего? Не по нраву, аль так?

— По нраву, но к нему карсет…

— Корсет, не корсет, но энти оба три не подходют, — уверенно заявила Нюра.

— Почему это? Мне вот это голубое нравится, — пригладила Мила платье, что было сейчас на ней.

Небесно-синее, с широкой юбкой и просторными рукавами, с бантом на груди. Сейчас такие все модницы носили, а Мила ещё никуда в нëм и не выходила. Как его пошили в начале года, так оно в шкафу и висело.

— Как баба на самоваре, ей-богу!

— Ничего ты не понимаешь! — вспыхнула на миг Мила.

— Я, госпожа, может и тëмная баба, но вижу, что это какое-то убожество. А как вижу, так и говорю. А как говорю, так вы не серчайте, госпожа, я ж не смыслю ничего в модах столичных.

— Извини, Нюр. Я просто вся на нервах. Не понимаю, стоит ли вообще идти на этот приëм, — призналась Мила и грузно рухнула на пуфик. — Так и хочется отказаться от всего, закрыться, зашторится и с книгами наедине остаться.

— А чего это за приëм? Может, и не стоит на него идти, коли сердце не лежит.

— Приëм даëт Императорский Совет Искателей, я не могу его пропустить.

— Неужто это из-за осколка? Жаль, Афанасий Фëдорович пропал. Он бы туда точно пошëл. И вам бы спокойнее было, и он бы жив здоров оказался.

— Именно из-за папы мне туда и надо попасть.

— А-а-а, поняла! — обрадовалась Нюра. — Хотите потрясти их, чтобы уже работать начали? Это правильно, без этого они не хочут работать.

— Да, это точно, — грустно произнесла Мила.

— Так а чего ж не так?

— Меня пригласил туда не очень приятный человек, и я боюсь, что он решит, что я к нему неравнодушна. А я не хочу, чтобы он думал что-то такое, потому что он мой преподаватель, и будет этим пользоваться.

Нюра растерянно уставилась на Милу и с трудом переваривала услышанное. А потом неуверенно предположила:

— То есть он вам безразличен, а вы ему нет?

— Откуда мне знать, что он обо мне думает? Ты разве мужчин не знаешь? У них вечно сначала глаза видят, а уж потом мозги включаются.

— То есть вы думаете, что он ещё сам не знает, что вы ему не безразличны?

— Нюра, не бери в голову. Я сама уже не знаю, что я думаю, — тяжело вздохнула Мила.

Но Нюра не сдавалась:

— Просто, если он вам неприятен и безразличен, то и не стоит с ним общаться. А если приятен, но безразличен, то может и хорошо бы тудой сходить. Глядишь, чего и получится. Авось, не каждый кавалер в такие места вхож.

— Ну что мне теперь, на каждого чиновника вешаться? — гордо вздëрнула подбородок Мила.

А Нюра залилась звонким смехом, прикрыв ладонью рот. Даже всхрюкнула.

— Хватит хохотать! Неси лучше корсет, пока я не опоздала.

Мила не любила корсеты. Стоило немалых усилий, чтобы не потерять сознание, и приходилось постоянно держать под рукой нюхательную соль. А уж в летнюю жару, как сейчас, нигде не найти свежести. Но высокий свет требовал жертв.

Аристократы Империи обожали помпезность на старый манер. Балы, рауты, званые ужины. И всë с платьями, которые весят, как экипировка у солдата. И всë с с чопорным этикетом. Для вельмож это всё прихоть, примета высокого положения, а остальным приходится следовать правилам, чтобы не быть изгнанным из их общества.

Нюра помогла надеть корсет и с грубой силой натянула ремни. Мила ощутила, как удушье резко сдавило грудь, принялась судорожно глотать воздух, но тот не проникал глубоко. Минута-другая, и Мила привыкла.

— Вот это вот я понимаю! Красотища, слов нет! — произнесла Нюра, когда платье наконец было надето.

Нравилось оно и Миле. Она крутилась перед зеркалом, и никак не могла унять улыбку. Лëгкое, яркое, настолько изящное, что Мила превращалась в нëм в тот идеал, которого мечтала достичь: осиная талия и пышная грудь. Кожа и волосы вовсе казались белыми.

— Наверное, так и пойду. Только накраситься ещё надо. И причëску обновить. А времени всего ничего осталось. Ох! — Мила взглянула на часы, что висели на стене, и поняла: она бессовестно опаздывает.

В спешке Мила бросилась к туалетному столику и принялась краситься. Нюра тем временем вооружилась расчёской и взялась за причëску хозяйки.

Всего через час Мила преобразилась. Из миленькой студентки превратилась в роковую красавицу, перед которой весь высокий свет падëт ниц. По крайней мере, Нюра так и заявила, когда с приготовлениями было покончено.

— Ох, не знаю, — усомнилась Мила, разглядывая себя в зеркало. — Было бы больше времени, и не подумала бы в таком виде из дома выходить.

— Госпожа, вот чесслово, не воображу я такого мужчину, кто б вас увидел и при сознании бы остался.

— Ах ты подлиза! Не верю я тебе, Нюр, но делать нечего.

— И ничего я не подлизываюсь. Для чего мне подлизываться? Но вот Олег Петрович бы точно обомлел, если бы увидал вас сейчас.

— Не надо про него вспоминать, Нюра! — строго отрезала Мила.

— Неужто и впрямь в этот раз на совсем поругались?

— Иначе я бы стала принимать такое приглашение? Нюра, думай хоть иногда, прежде чем такие вопросы задавать.

— Простите, госпожа, впредь буду думать, — промямлила Нюра. — Просто нравы нынче такие странные. Особенно здеся, в Адамаре. На балы под моду старых времëн все рядятся, а в клубы как в публичный дом одеваются.

— Следи за языком. Нет ничего дурного, когда выходишь в низкий свет, приоткрывшись. Но высокий свет требует соответствия этикету. Никто ведь не смущается, когда моряк приходит на званый вечер в парадном мундире, а на корабле расхаживает, будто оборванец.

— Ох, не знаю я, госпожа. А в эфире то вовсе непотребства сплошные. Видала я записи, как безнравственные девицы там чуть ли не нагишом, прошу прощения, сидалищами вертят под музыку.

— Нюра, ты год уже в Адамаре. Неужели до сих пор не привыкла? А в эфире вообще лучше лишнего не смотри, иначе мигрень подступит.

— Это да, как подступит, так и не прогонишь. Хорошо, у нас в Кари такого нет. Живут себе спокойно. Как дома строги,