Право на жизнь (СИ) - Сказкина Алена Страница 50

— Глупости, — возражает Харатэль. — Я люблю тебя, хочу защитить, именно поэтому, как ты изволила выразиться, пропадаю на советах. Я делаю все…

— Нет. Не любишь! — перебиваю я.

— Глупости, — повторяет сестра и неожиданно обнимает, скованно, неловко, ломая какой-то внутренний барьер, точно она боится допустить меня близко.

Харатэль очень изменилась после смерти матери. Стала чужой и холодной, недоступной, и тем удивительнее ее неожиданный порыв. Тщусь выпутаться из объятий, но сестра лишь крепче прижимает меня к груди и молчит, уткнувшись лбом в макушку.

Про Раскол, бойню в Великой Пустыне и остальное я узнаю много позже. Харатэль, под тяжестью долга, неожиданно обрушившегося на твои хрупкие плечи, как ты не сломалась, сестра? Почему не опустила руки перед обстоятельствами?!

Харатэль и Крис, у меня не получается быть такой же сильной, как вы. Я обещала стать настоящей эсой, опорой и поддержкой, но, надо честно признать, помощи от меня по-прежнему как от козла молока. Зато в моих силах хотя бы не взваливать новые проблемы на сестру, которой сейчас и так непросто приходится. Я буду ждать, пока не наступит последний час, и надеяться, что дождусь.

Великая Мать Narai, почему ты решила показать мне именно эти воспоминания?

***

— Зачем вы согласились? Хотите меня еще больше унизить?!

Обе леди Иньлэрт покинули особняк ранним утром, и Павайка воспользовалась случаем, чтобы бесцеремонно заявиться ко мне в спальню и выразить недовольство навязанной ей ролью компаньонки на предстоящем балу. Судя по выпаленным мне в лицо первым обвинениям и общей взвинченности, девчонка приняла обычную лень за мелочную месть.

Я могла бы объяснить, что к произошедшему в купальне мой поступок не имеет никакого отношения. Могла бы без лишних слов выгнать ее из комнаты. Но не сделала ни того, ни другого.

Потому что явиться к эссе, да даже просто к старшей и в открытую высказать недовольство… ее смелость и прямолинейность заслуживали уважения. Хотя источником подобной храбрости, скорей всего, стало отсутствие наказания за прошлый «бунт».

— Нет, — я спокойно (благо в этот раз успела принять эликсир вовремя) кивнула на кресло. — Сядь. Поговорим.

Павайка сжала губы, словно дикий звереныш, сдерживающий разъяренное рычание. Подчинилась, понимая, что иначе и смысла не было приходить. Демонстративно уставилась в окно.

Какое-то время я смотрела на девочку, раздумывая, что ей сказать.

Вернуться к вчерашней «лекции» о долге перед кланами? Или просветить, как общество и воспитание влияют на наши мысли и чувства? Мы с северным лордом знакомы всю мою сознательную жизнь и не могли не стать друзьями. Пусть это случилось и по чужой указке, я не жалела. Таким другом, как Исхард, можно только восхищаться. Но поверит ли Павайка, что в ее возрасте я тоже взирала с благоговением на навязанного мне сестрой и лиаро прекрасного принца?

Как она отреагирует, если я расскажу об Алике? О когте, пожертвовавшем собой, чтобы спасти своего Повелителя. О моем друге, который был мне также важен, как и Исхард, и которого я потеряла, потому что одной бестолковой эссе не хватило сил защитить всех.

Поймет ли? Или презрительно фыркнет?

Павайка сердито сопела носом.

Я могла бы пойти дальше и рассказать, что и в моем мире не все так просто, как выглядит, и в отличие от ее семейного гнездышка он не делится на черное и белое. Что приходится улыбаться сквозь слезы и идти на сделку с недругами для победы над еще более страшным врагом. В этом мире подлые поступки совершаются ради благих целей, а самые лучшие намерения могут привести к катастрофе.

Что взрослые тоже испытывают одиночество и сомнения. И подчас непреодолимым препятствием на пути к цели оказываешься ты сам, поставленный перед неразрешимым выбором между мечтами и совестью.

Что сваливать собственные проблемы на чужие плечи эгоистично и подло. А по-настоящему взрослеешь ты тогда, когда принимаешь полную ответственность за свои решения и перестаешь обвинять в неудачах других.

Возможно, не сразу, но она бы поняла. Одна из немногих, потому как еще не утратила до конца искренность, умела любить и ненавидеть.

Я могла бы, но не стану. Эта исповедь была больше нужна мне, чем ей. Плохая из меня целительница чужих душ, даже со своей никак не разберусь.

В конце концов, пусть мы обе и волнуемся за Исхарда, дружить не обязаны. Зато можем заключить временный союз, основываясь на выгоде.

— Глупо пилить сук, на котором сидишь.

Девочка таращилась в окно, словно бы и не слышала.

— Разве ты не хочешь пойти на бал?

Павайка зло обернулась.

— Изображая вашу тень?

— А что плохого в роли моей тени? Пусть ты и недовольна сим фактом, но я скоро, когда кончится война, стану законной супругой твоего кузена, — или умру раньше, но сообщать это собеседнице у меня не было причин. — К тому же не забывай, я эсса и обладаю некоторой властью, — ага-ага, весьма условной, но и это Павайке знать не обязательно. — Останешься ли ты рядом с Исхардом или нет, зависит и от меня… в том числе.

Девочка ошарашенно, впервые осознавая, открыла рот, снова стиснула губы. Наконец выдавила.

— Вы… не посмеете! На такую подлость даже вы не способны!

Я и сама не представляла, на что способна.

— Глупо держать в ближнем круге недоброжелателей. Либо мы сумеем договориться, либо распрощаемся.

— Вы!..

Да, к подобному повороту она оказалась не готова. Так и не найдя подходящих слов, Павайка, как ошпаренная, выскочила из комнаты, хлопнув дверью. Надеюсь, спустя пару часов, то есть когда уляжется первое возмущение и чувства перестанут затмевать разум, она все же обдумает мои слова. И согласится. А может, и нет: подростки упрямы и способны сами причинить себе вред назло взрослым.

Короткий диалог утомил неожиданно сильно. Как же иногда трудно общаться с птенцами! А главное… зачем?

Все, что мне сейчас нужно, ждать.

Наверное, то же самое ощущает приговоренный, когда узнает день казни. Сначала мысли сковывает оцепенение — невозможность принять и поверить в предрешенный рок. Потом его сменяет отрицание — узник бьется в отчаянии и ужасе, жадно цепляется за малейшую надежду на избавление. До третьего шага, безразличия, доходят не все.

За последний год я постоянно встречалась со смертью. Отравленный кинжал охотников — в тот раз Серая Госпожа подкралась неожиданно, не давая времени на осознание. Ночью в поместье Кагероса я дрожала от испуга, но долг перед кланом победил. Дальше было легче: встреча с Кадмией и соглашение с Юнаэтрой — я почти приняла неизбежное и рассматривала свою жизнь как монету, на которую сумею выкупить у судьбы благополучие тех, кто мне дорог.

Говорят, привычка побеждает страх.

Я слишком часто сталкивалась со смертью и потому устала… устала боятся, бороться, примирилась с неизбежным. Я сделаю то, что должна, и если в итоге южной эссе суждено исчезнуть из подлунного мира, не имеет значения.

Иногда мне чудилось, что я уже мертва.

Глава десятая

Ледяное пламя — я всегда считала эти слова просто красивой метафорой, одной из тех, что так любят использовать поэты вроде знакомой драконицы из восточного клана. Оксюморон. Парадокс, сочетание несочетаемого, слияние смысловых противоположностей.

Негреющий огонь. Жизнь, пойманная, замершая в одном мгновении.

Когда двери в большой зал раскрылись, и пахнущие хвоей сквозняки мазнули по обнаженным рукам, приветствуя и зовя внутрь, именно это определения первым пришло на ум.

Очарованная, я застыла на пороге, позабыв обо всем.

Огромное пространство было залито холодным сиянием. Бледно-голубой мрамор натерли воском до такой степени, что он, казалось, горел сам, отражая пламя свечей — белые звезды на кончиках тонких восковых спиралей. Сотни тысяч огоньков прятались среди пушистых ветвей голубой ели — величественной четырехсаженной красавицы, мерцали в многоэтажных хрустальных люстрах, спускающихся с потолка. Превращались в магический снег, что кружился по залу и бесследно исчезал, едва коснувшись пола.