Драконова Академия. Книга 4 (СИ) - Индиви Марина Страница 50

Тьма в глазах погасла, золото тоже. Лицо его снова превратилось в непроницаемую маску.

— Я так больше не могу, София, — спокойно произнес он. Настолько противоестественно спокойно, что сразу становилось понятно, какую черную мощь он прячет внутри. — Я люблю тебя, но видеть твое равнодушие и пренебрежение — настоящая пытка. Может быть, я сам это заслужил, не спорю. Но я не готов с этим жить. Когда все только начиналось, когда ты призналась мне в нашу брачную ночь, мне казалось, я с этим справлюсь. Справлюсь с тем, что ты смотришь на меня как на чудовище и отворачиваешься всякий раз, когда никто не видит. Увы, я значительно слабее, чем думал.

Соня, ожидавшая дальнейших расспросов, высоко вскинула голову.

— И что ты предлагаешь? — спросила она.

— Я оставлю тебе это поместье. Ты можешь жить здесь одна. Можешь приглашать кого угодно. Можешь звать новых фрейлин, можешь упиваться своим одиночеством — все, как решишь ты. Если я буду тебе нужен, просто позови. Если тебе понадобится хоть какая-то помощь — ты в любую минуту можешь обратиться ко мне. Но терпеть такое отношение, твое пренебрежение и отчужденность я больше не могу. И не стану.

— Хорошо, — быстро кивнула она, чувствуя странный горьковатый привкус разочарования.

Непонятно с чего.

Вот вроде же радоваться должна, но почему-то не радуется. Напротив, после слов Сезара стало еще более тоскливо. Тоскливо и одиноко. Он не уходил, словно ждал чего-то, какого-то продолжения после ее «хорошо», но она молчала. Молчала достаточно долго, и тогда Сезар кивнул.

— Хорошо, — подтвердил он.

Развернулся, чтобы уйти.

В этот момент низ живота пронзило странной тянущей болью. Словно на каждом шаге Сезара в нее ввинчивался арбалетный болт, все глубже, глубже и глубже. Соня вцепилась в край комода побелевшими пальцами, скользнувшими по светлому дереву и сорвавшимися вниз. Она пошатнулась, начала заваливаться, ваза все-таки рухнула, разбросав осколки, брызги и пестроцветы по мебели и по полу.

Следующая вспышка боли была такой острой, что потемнело перед глазами, а потом Сезар ее подхватил. То ли она на мгновение потеряла сознание, то ли просто потерялась, потому что осознала себя уже на кровати, его ладонь — на щеке, в его глазах плескалось такое море тревоги, что ей стало еще страшнее.

— София, — обеспокоенно произнес он, — София, что случилось? Что у тебя болит?

Его ноздри едва уловимо шевельнулись, Сезар дернулся, посмотрел куда-то. И она, проследив его взгляд, приподнялась на локтях, чтобы увидеть расползающееся по синей форменной юбке кровавое пятно.

Сезар Драгон

Их с Софией отношения с самого начала катились дракону под хвост. Все пошло не так, еще когда он с первого взгляда влюбился в ее улыбку — в абсолютно обезоруживающую улыбку, такую искреннюю и светлую, какой она никогда не была до той злополучной дуэли. По большому счету, Сезар вообще плохо представлял, какой она была, может быть, просто мало ее знал, но образ Софии Драконовой, ей же и созданный, рушился с каждым днем на глазах. С каждым днем он все отчетливее понимал, что влюбляется и падает в эту девушку, в эту невероятную молодую женщину, как в бездну, но ничего не предпринимал. Лгал себе. Лгал ей. Лгал Женевьев. Уверял себя в том, что долг наследного принца важнее, а в итоге… в итоге он сам, своими руками разрушил все, что только можно.

Когда он начал терять надежду? Сезар и сам толком не знал. Каждый день, просыпаясь рядом с ней в поместье — рядом и невыносимо далеко — в соседней спальне, он надеялся, что сегодня что-то изменится. Но ничего не менялось. Подарки она выбрасывала, на свидания не соглашалась. Для всех она была его женой, как и обещала, но стоило им остаться наедине, как все рушилось. Стена между ними вырастала до небес, и преодолеть ее не могла помочь никакая магия. Все его усилия оборачивались прахом. Все их разговоры за столом сводились к обсуждению светских тем: таким в самом деле мог бы быть династический брак. Единственным связующим их звеном оставались эти простенькие цветы, пестроцветы.

Их София никогда не выбрасывала. Каким-то десятым чувством, с помощью какого-то глубинного знания Сезар догадался подарить ей их. И цветы в самом деле остались в ее комнате, а не отправились за окно или куда похуже. Однажды к нему прибежала горничная, которая обнаружила драгоценности в мусорном ведре. Надо было видеть ее глаза.

Впрочем, до слуг и их пересудов Сезару дела не было. А той, до кого ему было дело, не было дела до него.

Он украдкой ловил ее образы: в легком персиковом летнем платье, когда она сама сияла в том поле, как цветок, будто в один миг преобразившись. Увидев ее такой, Сезар на мгновение подумал, что все переменится, но потом София обернулась, заметила его и погасла. Словно это проклятое пустое поле с цветами давало ей силы, а он отнял!

Он хотел подарить ей поездку на Эллейские острова, но и этот подарок оказался отвергнут. София отвергала все, что было связано с ним, любую мелочь. Или любую роскошь. Кроме этих несчастных цветов! Или счастливых цветов. Которые дарили ему надежду, что таяла в его сердце с каждым днем.

Возможно, именно поэтому когда с ним связался Люциан, он уже заранее был на взводе. Стоило злиться на себя, а он злился на него. За то, что может быть с Софией, за то, что она нормально с ним разговаривает, на нее — за то, что окатывает холодом всякий раз, когда он пытается поговорить, на весь мир. Возможно, именно поэтому получив от Люциана запрос, он сухо поинтересовался:

— Что?

Связь по виритте могла быть в виде сообщений, которые запечатлевались в памяти артефакта, а могла быть голосовой в режиме реального времени. Голос передавался на артефакт Люциана, Люциан отвечал, и его ответ приходил к нему. Эту разработку Эвиль Ларо уже не увидела, она только начинала над ней работать, когда их с мужем несправедливо обвинили. Доделывали технологию уже лучшие артефакторы Даррании после ее смерти, они же добавили возможность видеть того, с кем говоришь по схемам матери Ленор.

Сегодня Люциан говорил из какой-то ниши, что на него было вообще не похоже: он никогда ничего не скрывал в принципе. Свои проколы и ошибки его брат называл «выбором тэрн-ара», да и в принципе с самооценкой у него проблем не было.

— Я тоже рад тебя слышать, Сезар.

— Учитывая, что ты вернулся несколько дней назад, а нашел время связаться со мной только сейчас, я делаю вывод, что братские чувства тут ни при чем.

— Ты что, обиделся, что ли?

— Ты скажешь, что тебе от меня надо?

— Не мне, а твоей жене. Твоей жене нужно от тебя внимание, Сезар! Она ходит по краю, а ты этого не замечаешь.

«Почему никто не замечает, никогда не замечал, что по краю хожу я?»

Ярость внутри полыхнула черной, тягучей тьмой, и тут же погасла, приглушенная привычным контролем.

— Тебе не кажется, что это не твое дело? — Уж точно не Люциану его учить, как ему строить отношения с Софией!

— Не кажется. Потому что сегодня твоя жена чуть не плакала в моих объятиях, забив на то, что на нас смотрят все.

Нет. Про контроль говорить было рано. Скручивающаяся в груди узлом тьма снова раскрыла когтистые крылья.

— Она поругалась с лучшей подругой. Ей плохо. Ей настолько плохо, Сезар, что ты даже представить себе не можешь. Какого у вас там вообще происходит?!

— А вот это совершенно точно не твое дело, — почти прорычал он. — Если тебе больше нечего мне сказать, на этом закончим.

Люциан даже ответить не успел, когда он прервал связь. А спустя несколько мгновений уже был в Академии, разыскал Софию. Умом он прекрасно понимал, что между ней и Люцианом ничего нет, нет и быть не может, но разум — это одно, а черная страсть — другое. Теперь он понимал, о чем говорит Валентайн. Понимал и едва сдерживался, помня о том, что произошло, когда он не сдержался.

Наверное, этот момент и стал последней каплей. Тем самым переломным жалящим в самое сердце поражением, когда Сезар решил сдаться. Потому что он смотрел на нее — и сходил с ума. От безумного желания обладать ей, сделать ее своей по-настоящему, а не только велением магического ритуала, от которого толку ноль. Глядя на свою жену, он вдруг в отчаянии понял: сколько бы он ни сдерживался, сколько бы ни душил в себе эти сводящие с ума чувства, рано или поздно он может сорваться снова.