Чудесная чайная Эрлы - Варвара Корсарова Страница 51

Путь предстоял неблизкий. Неожиданно потемнело. Небо затянули тучи и дым фабричных труб. По улицам прошелся резкий ветер и поднял кучи мусора. Обычная погода для Ферробурга.

Я повыше подняла воротник и поежилась.

Как примет меня Трубар? Я не видела его больше года. Он слыл отшельником и редко выбирался в город. Никогда не заглядывал в мою лавку на чашку чая. Да и не пил он чая – предпочитал напитки покрепче. Трубар единственный из моих друзей не явился поддержать меня в беде, хотя бы на словах.

Впрочем, другом назвать его сложно. Он был тяжел в общении, вел беседу только о том, что касалось работы в его саду. Резко обрывал мою девичью болтовню. На меня же после открытия чайной навалилось столько хлопот, что я редко вспоминала о своем первом работодателе. Пожалуй, ученицей я оказалась неблагодарной.

Город закончился, потянулись окраины, известные как «Пырейники». Сюда переселялись старые рабочие, когда больше не могли тянуть лямку в цехах, потеряв силы и здоровье, отдав годы жизни на то, чтобы заводчики и ферромаги набили кошельки. Небольшие земельные участки давали старым работягам сводить концы с концами. Многие выращивали овощи и держали птицу.

Дома тут стояли неказистые, из серого пористого камня, но окружавшие их садики радовали ухоженностью. Местные жители не стеснялись ночами воровать золу из заводских цехов, чтобы удобрять землю, и это приносило плоды. Однако не без сюрпризов. Зола из печей сохраняла остаточные свойства заклинаний ферромагов. Поэтому удобренные ей грядки порой давали странный урожай – капусту с обугленными листьями, картофель твердый, как чугунные болванки, или горох с кручеными как проволока побегами.

Дом Трубара стоял на отшибе. Я прошла по узкой тропинке через пустырь, продралась сквозь заросли репейника, вышла на опушку – и застыла.

Кое-что изменилось. Три года назад, когда я ходила к Трубару работать в его саду, забора не было. Теперь участок Трубара окружала живая стена из переплетенных голых веток. Она выглядела неприступно и намекала, что посторонним хозяин не будет рад.

Я подошла к изгороди, потрогала узловатую ветвь. Совершенно непонятно, откуда все взялось. Когда-то Трубар посадил вокруг участка тонкие прутики. Они не могли успеть вырасти в эти мощные кусты. Что это вообще за кустарник? Туя? Ползучий орешник?

Не похож. Ни у одного из известных мне растений нет чешуйчатой коры с металлическим отблеском.

Щенок задрал лапу и щедро оросил непонятный кустарник – чем бы он ни был, для его собачьих нужд он годился.

Через скрипучую калитку наша компания прошла внутрь. Здесь было все как обычно: кособокая оранжерея, сколоченная из разномастных досок, ровные ряды клумб. Трубар выращивал цветы на продажу. Он уже убрал клумбы к осени – осталась лишь рыхлая черная земля да несколько засохших стеблей.

Там и сям возвышались небольшие холмики с едва заметными ямками. Раньше подобного в саду Трубара не водилось.

Я поворошила ногой один из холмиков, земля осыпалась, зашевелилась, и я отпрыгнула с диким криком.

Из почвы выполз дождевой червь. Но какой! Это был мой оживший кошмар. Сперва я приняла его за змею, потому что длиной он был не менее локтя. Его тело лоснилось, как каучуковое, а на самом конце, где у червей, предположительно, имеется морда, блестело нечто, напоминающее каплю металла.

Занта зашипела и начала подкрадываться к монстру, прикидывая, как его лучше ухватить. Щенок залился истошным лаем.

Определенно на участке Трубара творилось нечто странное!

Хлопнула дверь дома, на шум вышел хозяин.

– А, Эрла! Ждал, что ты придешь, – окликнул он меня так, словно мы расстались лишь вчера.

Трубар сложил руки на груди и угрюмо уставился на меня. За этот год ветер и солнце еще больше загрубили его кожу, да и морщин на его лице прибавилось, а вот характер его ни капли не изменился.

– Здравствуйте, господин Трубар. Простите, что не проведала вас раньше. В последнее время у меня было немало забот.

– Наслышан. Проходи.

Он кивнул на скамью у стены. В дом не позвал.

Я села. Занта продолжала охоту на червя, а щенок устроился у моих ног.

– Это кто? – Трубар кивнул на собаку.

– Подарок для вас. Но не обижусь, если откажетесь. Щенок сообразительный, здоровый, хорошей породы. Я назвала ее Аза. Вам не помешает компания.

– К компании я не стремлюсь, но от подарка не откажусь. Спасибо, – Трубар потрепал Азу по загривку; та оценивающе посмотрела на садовника и завиляла хвостом.

– Хороший пес не помешает. В последнее время много подозрительного люда бродит; теперь будет кому растолковать им, чтобы сюда не совались, – Трубар усмехнулся, достал трубку, набил табаком и закурил. – Ну, рассказывай, – велел он. – Зачем пришла? Уж точно не затем, чтобы справиться о моем здоровье.

С Трубаром было и легко, и сложно. Он немногословен и не терпит, когда ходят вокруг да около. С одной стороны, это экономит время. С другой стороны, воспитанный человек, приученный перемежать речь пустыми приятностями, с непривычки теряется. Говорить просто и прямо куда сложнее, чем прятаться за заученными вежливостями.

Да еще пока говоришь, старый садовник смотрит на тебя прищуренными глазами, и не поймешь, как: то ли по доброму, то ли с насмешкой.

– Вы уже знаете, что меня обвиняют в преступлении?

Он кивнул.

– Был суд и будет второй. Мне дали срок найти доказательства моей непричастности.

Трубар многозначительно хмыкнул и выпустил облако дыма.

– Я веду собственное дознание и опрашиваю всех, кто может пролить свет на несчастье с Бельмором.

– А я-то чем тебе помочь могу?

– Для начала скажите, что вас связывает с Магной Бельмор. Я удивилась, когда услышала, что вы дружны. Говорят, вы любовники.

Я не без удовольствия выпалила последнюю фразу. Посмотрим, насколько Трубар готов к прямым словам, или у него все же есть свои условности.

Он нахмурился, выколотил трубку о скамью и тут же принялся набивать по новой.

– Ты можешь себе представить, чтобы такая, как Магна, любила такого, как я?

О, Трубар все же может выдавать обтекаемые ответы, отвечать вопросом на вопрос!

Я оценивающе глянула на него. Мысленно я называю его «старым садовником», но он далеко не стар – во всяком случае, моложе Бельмора. Типичный трудяга: кряжистый, плотный, с грубоватым обветренным лицом, но не лишенным приятности. Заскорузлые от вечного труда руки, кожа испещрена мелкими ожогами – следы работы с раскаленным металлом. Но Трубар