Эмерод - Яд Страница 51

Лицо, смутно знакомое, склонилось к ней. Слова очень ласковые и успокаивающие.

— Кэтрин, всё хорошо. Ты жива, и скоро всё будет в порядке. Не бойся.

Оливия… Кэтрин припомнила её имя. Хмурясь и опасаясь двигаться, она посмотрела по сторонам, пытаясь понять, где находится. Какая-то комната с роскошной обстановкой, рядом с кроватью — столик, на котором разложены бинты и склянки с медикаментами, издающими резкий запах, как в госпитале. Ах, вот что издаёт этот странный тикающий звук — часы. Большие напольные часы у стены напротив.

— Где Роберт? — слова сорвались сами собой, она даже не сразу сообразила, что произнесла их вслух. Снова боль в груди. Она почувствовала, как кровь отливает от лица.

— Здесь, но я его к тебе не пущу, — строгий голос Оливии. — Кэтрин, прости, но я должна снова ввести тебе опий.

— Нет…

Она слабо дёрнулась, снова пронзительная боль, и туман… Небытие.

Туман рассеивался постепенно. Звуки, сначала приглушённые, потом всё громче. Свет, проникающий через приоткрывшиеся веки. Сознание возвращалось к ней.

— Кэтрин, лежи, не шевелись, — голос Оливии.

— Я…

— Не говори ничего. У тебя сломаны рёбра, так что экономь воздух.

Несколько минут Кэтрин лежала молча и не двигаясь, пытаясь осознать слова Оливии. Почему она оказалась здесь? Что-то случилось? Но что? Кэтрин не могла вспомнить, мысли тотчас же заволакивал туман.

— Кэтрин, если будет очень больно, скажи. Я не хочу превращать тебя в наркоманку, но всё же лучше наркотик, чем терпеть боль.

Кэтрин чуть кивнула головой.

— Позови его, пожалуйста, — наконец прошептала Кэтрин.

— Не время.

— Я должна его видеть.

Оливия склонилась к самому её лицу. Лицо прекрасной женщины хмуро и напряжённо.

— Это сейчас лишнее. Немного придёшь в себя, и тогда — ради Бога.

Кэтрин снова немного полежала, чтобы отдышаться от усилий — говорить тяжело, грудь что-то сдавливает, и иногда возникает боль.

— Пожалуйста.

— Нет.

— Оливия…

У её лица возникла рука, держащая стакан с какой-то тёмной жидкостью.

— Выпей, это облегчит боль.

Оливия поднесла стакан прямо к губам Кэтрин, и та послушно сделала несколько глотков. Жидкость оказалась горьковатой, но не противной.

— Что случилось? Где он?

— Кэтрин, успокойся и поспи. Обещаю, что приведу его, как только ты будешь в состоянии.

— Я уже в состоянии…

Мысли становятся ленивыми и уплывают куда-то вдаль. Чем её опоили?

Она стоит на верхних ступенях бесконечной лестницы, уходящей далеко вниз, где клубится мутный серый туман. К ней навстречу идёт юноша — прекрасней его она ещё не видела. Он обнажён, протягивает к ней руку с изящными длинными пальцами и улыбается.

— Привет. Я Эдриэн, — говорит он чарующим голосом.

— Здравствуй, Эдриэн, — отвечает она и тоже поднимает руку. В её руке пистолет.

— Ты убьёшь меня? — Эдриэн, кажется, не испуган, скорее, ему любопытно.

— Прости, — её голос полон сожаления.

Раздаётся грохот выстрела. Пистолет падает вниз с громким отчётливым стуком, ударяясь о бесконечные ступени.

Кэтрин замирает на миг, а потом отворачивается от осевшего на пол тела. Роберт стоит около неё и смотрит на труп сына.

— Я должна была, — шепчет она, вовсе не уверенная в своей правоте.

Он переводит на неё взгляд, в котором она видит муку, какой ещё не знала.

— Не уходи, — она умоляет его.

Он отворачивается и спускается вниз, в клубы тумана. Кэтрин хочет бежать за ним, но не может. Она лежит на кровати, и каждое движение причиняет ей боль.

— Я люблю тебя! — в отчаянии кричит она ему вслед.

Он не оборачивается, и его фигура растворяется в тумане.

Кэтрин вздрогнула и очнулась. Она одна, на огромной кровати, вокруг полупрозрачный занавес. Откуда-то рядом резко тянет медикаментами.

— Оливия… — как же слаб её голос, никто не услышит её.

Полог приподнимается и показывается Франсина. Пожилая служанка смотрит с жалостью и осуждением.

— Не двигайтесь, — говорит служанка удивительно спокойно, без обычного резкого тона. — У Вас бандаж вокруг груди.

Да, что-то сдавливает грудную клетку, и временами сильно колет. Кэтрин вспоминает, что Оливия сказала ей, что у неё сломаны рёбра. Интересно, сколько? Глупый вопрос! Разве ей станет легче, если она будет знать их количество?

— Франсина, позови Роберта.

Служанка бросает недовольный взгляд и бурчит:

— Сейчас позову госпожу Оливию.

Кэтрин глубоко вдыхает, стараясь держать себя в руках. Кошмар… Ей приснился кошмар, но правда ещё ужаснее. Она убила его сына. Он не придёт к ней больше никогда. Иначе он был бы уже рядом. Нет, пока ей никто не сказал этого, она не будет в это верить.

— Кэтрин, ну как ты, милая? — Оливия говорит с ней так тепло. Кэтрин не понимает и в ступоре. Как Оливия, пусть ей хоть тысяча лет, может так тепло разговаривать с убийцей её племянника?

— Я хочу увидеть Роберта, — она умоляет, почти плачет. — Позови его, пожалуйста.

— Кэтрин…

— Оливия! — Кэтрин слышит истерические нотки в своём голосе. — Я хочу его видеть!

Слёзы, наконец, побеждают, и она громко рыдает, вздрагивая от боли в груди. Пелена застилает взор, она ничего не видит и не слышит.

— Кэтти! Кэтти! Я здесь, — доходит до неё сквозь шум в ушах.

Она мгновенно открывает глаза. Из-за слёз в них всё двоится, но она узнает его лицо. И успокаивается. Так, надо придти в себя, ей нужно всё сказать ему, он же ничего не знает.

— Роберт… Я…

— Успокойся, — он наклоняется к ней, но не так близко, чтобы его дыхание могло коснуться её. Кэтрин замечает это краем сознания, и страх сжимает ей сердце. — Ты скоро поправишься. Всё будет хорошо. Молодец, — говорит он, видя её героические попытки справиться с собой.

— Роберт… Прости меня! Я… Эдриэн… Он… Он жив?

Его глаза смотрят на неё сначала с непониманием, но потом вдруг светлеют, словно он понял, что её волнует.

— Да, Кэтти. Эдриэн жив и почти здоров. И ему сейчас гораздо лучше, чем тебе. Не думай о нём.

Словно гора упала с плеч. Нет, не гора с плеч, а камень с сердца. Она глубоко вздыхает и морщится от резкой боли.

— Либби, — голос Роберта глухой и напряжённый, — ей больно.

— Конечно, ей больно, — говорит Оливия с неодобрением. — У неё три ребра сломано, Роберт. Это болезненно.

Кэтрин ловит себя на мысли, что хочет задушить Оливию. Как она смеет так разговаривать с братом? Она, что, не видит, что её слова заставляют его страдать?

— Дай ей обезболивающего, — просит Роберт сестру, не отводя глаз с Кэтрин.