Муж-озеро - Ирина Андрианова Страница 52

Она подошла и робко встала рядом: ионова улыбка разрешила ей. Мимо прошла компания дорого одетых парней — впрочем, в Москве ей все казались дорого одетыми — и один из них насмешливо покосился на пуховку Иона. Толпа в середине площади действительно поредела, и издалека снова показалось лежбище бомжей; они их видели, когда только пришли сюда. Это было грустное, больное место пространства, куда никто из прохожих не хотел смотреть. Танюша со странным мазохистским удовольствием разглядывала их, заранее готовясь ужаснуться тому, как алкоголь уродует совсем юные черты. В уличных бомжах ее больше всего пугало именно это. Однако, по счастью, бомжи попались взрослые — не моложе тридцати лет. Однако свою долю сладкого кошмара она все же получила: эти люди были явно южных кровей — видимо, таджики. Опустившийся от алкоголя таджик ужасал Танюшу немногим меньше, чем опустившийся от алкоголя ребенок. «Вырванные из своей родины по воле бездушных экономических обстоятельств, не сумевшие адаптироваться в другом мире и уничтоженные им», — пафосно подумала она, чтобы заглушить смертную тоску, которую внушало ей это зрелище.

— А я думала, что у них тут диаспоры… ну, что они поддерживают друг друга, не дают спиться… Переправляют на родину, в Таджикистан, если что.

— Эти-то? Это не таджики.

— А кто?

— Наши, молдаване. Нет у них никаких диаспор. И квасят, как русские. Спиваются на раз-два. Я тоже, знаешь… Словом, несколько лет назад был момент, когда мог стать таким.

Танюша с изумлением и страхом поглядела ему в лицо, словно ожидая, что оно начнет на глазах меняться, превращаясь в испитую морду бродяги-алкоголика. Но ничего такого не случилось: на нее по-прежнему смотрел молодой и красивый Ион. Она вопросительно рассмеялась.

— Это же неправда, верно?

Ион улыбнулся и обнял ее за плечо.

— Ладно, пошли, а то все-таки опоздаем на поезд.

— Ой, и правда, поезд!

Они побежали на вокзал, но, конечно же, не опоздали. Спустя полчаса поезд отъехал от перрона, увозя группу в полном составе. Более того, до отправления все успели спокойно разложиться и рассесться в ожидании еще одного праздничного ужина. И он был, этот ужин, разве что разговоры уже были не такими восторженными, как в первый раз. Дорога перевалила за вторую половину, и мысли теперь охотней цеплялись за ее конец, нежели за начало. Поход ушел в прошлое, а городская жизнь вот-вот должна была стать единственным настоящим. И вчерашние лыжники смиренно готовились к этому, с надеждой поднимая кружки «за то, чтоб не в последний раз».

Когда на следующий день они высыпали из вагона, увешанные теперь ненужными рюкзаками и лыжами, это уже не была группа Сереги. Это были отдельные Игорек, Данила, Петя, Ксеня, Мишаня, Оля — каждый со своими мыслями, спешащий поскорей уйти в свою жизнь. Серега посматривал на них с сожалением. Удастся ли ему снова когда-нибудь превратить их в группу? Дай Бог. Раньше ведь удавалось. На вокзальной площади (насколько же она была меньше, чем в Москве!) все начали по очереди прощаться, а потом расходиться в разные стороны к своим автобусам. Через несколько минут от девятерых осталось четверо: Серега и Оля — они оба жили недалеко от вокзала и ходили пешком — и Танюша с Ионом. Танюша искоса взглянула на Иона, как бы спрашивая, что ей делать. Он еле заметно кивнул.

— Ну, мы пошли. Счастливо! — Улыбаясь, он протянул руку Сереге.

— Пошли… вы? — удивленно повторил Серега, машинально пожимая протянутую руку. — Вы это… вдвоем пошли?

Танюша переглянулась с Ионом и впервые широко улыбнулась.

— Да, мы вдвоем пошли. Сережечка, огромное тебе спасибо за поход!

Она еще раз помахала рукой, и они зашагали к остановке, провожаемые изумленными взглядами. Их рюкзаки уже скрылись в толпе, когда Серега, наконец, выдавил:

— Это что же… Они чего, теперь вместе, что ли?

Оля пожала плечами.

— Ни хрена себе, как это они успели! А я и не заметил ничего. — Он постоял минуту, задумавшись. — …Ну ладно, пошли, что ли.

Глава 8. Субботник

— Привет, Танюш! — издали закричала Оля.

За два года она немного располнела, но была такой же хорошенькой. Рядом шла Ксеня. Подальше, за кустами, показались еще двое мужчин с рюкзаками, в которых Танюша не без удивления узнала Петю и Мишаню.

— Здоро́во, Танька! Ну, где тут твои горы мусора и полчища пьяных жлобов? — весело спросил Мишаня, подойдя поближе. — Нам докладывали, что тут ужас-ужас. А я только одного жлоба нашел.

— Какого? — спросила Танюша, от любопытства забыв о ритуале приветствия.

— Себя, а-ха-ха! — Мишаня громогласно заржал. — Себя, каким я буду вечером, когда напьюсь!

— Ой, не надо, Мишанечка! Обойдемся как-нибудь без этого! — Рассмеявшись, Танюша обняла его первым. Он тоже мало изменился, разве что плешь увеличилась, и в середине двойного подбородка теперь торчала кругленькая модная бородка, похожая на маленького ежика. — Я так рада, что вы приехали, ребята! Я же тут совсем одна.

— А пьяные жлобы как же?

— У меня с ними общаться не получается. Чувствую себя, как человек посреди муравьев…

Танюша так расчувствовалась, что на глазах ее выступили слезы, однако она не переставала улыбаться.

— Н,у рассказывай, как ты тут отшельничаешь, — властно произнесла Оля, сбрасывая рюкзак и оглядываясь. Судя по брезгливой гримасе, танюшина стоянка произвела на нее плохое впечатление. — Так ты в этом полгода живешь? — Она потрогала ткань убогой палатки. — Она же у тебя гниет!

— В следующем сезоне думаю новой обзавестись, — неуверенно сказала Танюша.

Повисло минутное молчание, которое никто не знал, чем заполнить.

— А я что?.. Как ты сказала, что хочешь субботник провести, так я и подумала — надо мол, Таньке помочь, — наконец, продолжила Оля, усевшись на бревне около холодного костровища. — Ты же у нас, можно сказать, за всех эту повинность волочешь… Природоохранный дауншифтер, так сказать.

— Лесная дева, а-ха-ха! Дриада! — подхватил Мишаня.

— Спасибо, ребята. Я, правда, вообще не ожидала, что вы сможете…

— Да ну что ты. Надо — так надо. И то ведь редко видимся. В последний-то раз когда было?

— Еще в прошлом году, зимой, когда сюда на лыжах ходили, — напомнила Ксеня.

Она, в отличие от Оли, немного похудела. Скулы запали, глазницы стали глубже. Она по-прежнему оставалась миловидной, хотя и заметно было, что тридцать ей уже