Карен Чэнс - Прикоснись ко тьме Страница 52

– Которое теперь начисто забыто.

Мирча улыбнулся.

– Напротив. Светлые эльфы клянутся, что понятия не имеют об этих делах и что занимаются ими темные эльфы, – (Я нахмурилась. Судя по тому, что рассказал мне Билли, все как раз наоборот.) – Темные, разумеется, все отрицают. Но как бы то ни было, это не наше дело. Мы не станем ссориться с эльфами из-за простой алчности одного из нас, что мы и заявили их послу несколько часов назад. Антонио будет наказан, но на этом наша миссия заканчивается.

Меня это не удивило. Вампиры вообще мало интересуются другими существами и идут на переговоры только тогда, когда им самим что-то угрожает.

– Я видела только одну ведьму, – сказала я. – А что сталось с двумя другими?

– Должно быть, это были черные колдуньи, преследуемые кругом за совершенные преступления, – сказал Приткин, пристально глядя на меня. – Иначе они бы так быстро не скрылись. Наша колдунья мало что о них знала, поскольку те все время молчали. Но по ее словам, одна из колдуний тебя узнала и решила помочь в поединке с черным магом. А ты говоришь, что не знаешь их.

– Я их не знаю, – повторила я.

Я могла бы рассказать о Франсуазе; правда, мой рассказ получился бы странным и нелепым. Маги живут дольше, чем простые смертные, но даже если та женщина и была ведьмой, она давно должна была умереть от старости. Не говоря уже о том, как трудно запомнить лицо человека, жившего несколько столетий назад. И все-таки я ее узнала, а вот узнала ли она меня, это вопрос.

– И ты, разумеется, не знаешь некую пикси, которая помогала тебе освобождать твоих слуг? Известная личность, между прочим.

Этот допрос уже начал действовать мне на нервы.

– Нет, не знаю. И они вовсе не мои слуги.

– Вы говорили, что видели, как сожгли Франсуазу. – Луи Сезара, по-видимому, занимал только один вопрос.

Я промолчала. Зачем стараться, если мне все равно никто не верит?

– Что случилось с черным магом? Вы его убили? – спросила я.

– Что я вам говорил? Она даже не пытается все отрицать! – сказал Приткин, расхаживая по комнате большими шагами.

Мне не нужно было смотреть на его лицо, чтобы понять, как он взволнован, поскольку моя новая игрушка ударила меня по руке электрическим разрядом. Я не вскрикнула, но засунула руку глубже в карман халата, чтобы браслет не был виден. Что-то подсказывало мне, что Приткину он не понравится.

Томас поднялся со своего места и встал между нами, чему я была рада – по крайней мере, хоть какой-то барьер между мной и белым магом. Тони всегда говорил, что маги-воины очень опасны, потому что кровожадны и склонны к приступам слепой ярости. Понимая, что имею дело с наемным убийцей, состоящим на службе у могущественного вампира, я посерьезнела.

– Зачем мне все отрицать? Я вошла в его тело и тем спасла вам жизнь.

Конечно, я не ждала слов благодарности, мне было бы достаточно, чтобы он перестал смотреть на меня в упор.

– Я предпочел бы умереть, чем быть спасенным черной магией!

– В следующий раз мы будем иметь это в виду, – заметил Томас.

Я хихикнула. Нет, мне не хотелось никого раздражать, просто я умирала от голода и усталости и в тот момент мне и в самом деле было смешно. Однако Приткин был на этот счет другого мнения.

В дверь постучали.

– А вот и завтрак, – сказал Мирча и встал. – Давайте поедим, и страсти улягутся.

Молодой человек вкатил в комнату тележку, от которой исходил такой запах, что у меня потекли слюнки.

Через несколько минут я за обе щеки уплетала блины, сосиски, жареный картофель и фрукты. Завтрак был сервирован на изящном серебряном подносе, да к тому же на тончайшем китайском фарфоре с льняными салфетками, а чудесный кленовый сироп окончательно улучшил мое мнение о членах Сената. Я как раз наливала себе вторую чашку чая, когда Приткин скорчил гримасу отвращения. Сначала я не поняла, в чем дело; перед ним стоял точно такой же поднос, как и у меня.

– Тебя это ничуть не смущает? – резко спросил он. Только тут я заметила, что он не ест, а смотрит на меня с таким выражением, с каким я смотрела на крыс-оборотней. Я явно была ему противна. Поскольку рот у меня был занят, я только приподняла бровь. Приткин гневно махнул рукой.

– Посмотри вот сюда!

Нацепив на вилку сосиску, я оглянулась. Вампиры тоже ели, но отнюдь не блины. Есть твердую пищу они могут, что не раз демонстрировал Тони, но она не дает им сил. Жизненную энергию они получают другим способом, чем в данный момент и занимались. Очевидно, Луи Сезар был сыт, а может быть, верно рассказывали, что члены Сената столь могущественны, что едят всего один раз в неделю. Что же касается Рафа, Мирчи и Томаса, то они обедали – сатирами-оборотнями из заведения Данте.

Подобные сцены я видела не раз, пока жила у Тони. Пленники, захваченные живьем, отправлялись на съедение. Закон всех вампиров: любой ценой сохранять кровь, даже кровь оборотней. Кровь – величайшая ценность; кровь – это жизнь. Эту мантру я запомнила с детства – в отличие от Приткина.

Единственный, кто привлек мое внимание, был Томас, сосущий кровь из шеи молодого сатира, который показался мне странно знакомым. Я увидела карие глаза и темную шерсть на ляжках и между ног. Сатир был опутан толстыми серебряными цепями. Обычное дело, потому что у вампиров унижение составляет неотъемлемую часть наказания, однако мне показалось, что сейчас это излишне. Не знаю, что чувствовал юный сатир-оборотень – обычно они недолюбливают серебро, кроме того, сатиры предпочитают ходить голыми, поскольку считают, что одежда – это способ прикрывать физические недостатки. У этого юноши недостатков не было, а его тело реагировало на вампира обычным манером. Очевидно, это происходило у него непроизвольно; его лицо было так искажено страхом, что я не сразу его узнала – моего знакомого официанта из заведения Данте.

Я заволновалась, но не из-за сатира. Пусть получит свою долю наказания; впредь будет знать, что не следует испытывать терпение Сената, который, как известно, третьего шанса не дает. Меня взволновал вид длинных клыков, торчавших изо рта Томаса, и то наслаждение, с которым он поглощал кровь, смакуя ее, как лучшее вино. До сих пор не могу привыкнуть к мысли, что Томас – вампир.

Но, даже несмотря на отвращение, я не отвела взгляда. Выказывать эмоции, когда вершится наказание, – значит проявлять не только слабость, но и грубость, ведь наказание у вампиров всегда происходит публично и все обязаны на это смотреть. Я искоса взглянула на Мирчу. Он также получал удовольствие от пищи, однако в данную минуту Мирча волновал меня меньше, чем Томас.

– Я думала, ты не пьешь кровь оборотней, – сказала я, стараясь говорить как можно равнодушнее. Как-то раз Мирча присутствовал при казни одного оборотня и отказался от чести первым отведать его крови. – Помнится, ты говорил, что она горькая.