Прикосновение варвара - Руби Диксон Страница 52

Я откидываюсь на спинку импровизированного стула, потирая шею, и смотрю на экран, пытаясь сообразить, не пропустила ли я чего-нибудь. Я показала алфавит. Цифры. Я даже добавила немного сленга, как только вспомнила его. Значит… все готово?

Такое ощущение, что сегодня мой день рождения.

Я срываюсь со своего места и бросаюсь к дверям, ведущим наружу. Я распахиваю их и выхожу на заснеженный пандус, ища своего парня. Конечно же, он направляется обратно к кораблю с большой добычей, перекинутой через плечо. Удивительно, что он, кажется, всегда знает, когда я готова сделать перерыв, потому что всякий раз, когда я ищу его, он прямо там. Как будто он знает.

Я машу ему, чтобы он подошел, и когда его взгляд останавливается на мне, на его лице появляется улыбка. От его улыбки захватывает дух, и я чувствую, как мое мурлыканье усиливается, когда он немного быстрее подбегает ко мне. Я практически подпрыгиваю от возбуждения, когда он подходит к двери. «Все готово», — жестикулирую я, а затем указываю на компьютерный терминал на стене.

Его брови хмурятся, пока я не указываю на терминал, и тогда его взгляд загорается. С широкой ухмылкой он бросает свою добычу у двери. Очевидно, что это не так важно, как языковые вопросы. Он берет меня за руку, и мы бросаемся к компьютеру, как взволнованные дети. Я практически дрожу от предвкушения, что глупо, но для меня внезапно стало очень важно, чтобы мы могли общаться на всех уровнях.

Он говорит, и я наблюдаю, как двигаются его губы, крепко держа его за руку. Он ждет мгновение, а затем снова говорит, а затем сжимает мои пальцы. На полу загорается красная точка, и я с любопытством смотрю на нее, прежде чем поднять взгляд на Рокана. Он жестом указывает на точку на земле, а затем указывает на свой глаз, затем делает знак «говорить». Ладно, я помню, что компьютер говорил что-то о загрузке в глаз или что-то в этом роде, так что, должно быть, поэтому он показывает на свой глаз. Я немного сбита с толку жестом «спать», который он делает следующим, но, может быть, ему нужно будет вздремнуть потом? Эта мысль заставляет меня нервничать — мне не терпится выплеснуть все слова, которые я хранила, — но он знает эту систему лучше, чем я.

Рокан подносит мою руку к своему рту и целует костяшки пальцев, затем жестом показывает, чтобы я оставалась на месте. Он подходит к красной светящейся точке на полу и что-то говорит компьютеру. Из потолка появляется механическая рука, и я так занята, уставившись на нее с удивлением, что не понимаю, что она делает, пока лазерный луч не попадает прямо в лицо Рокана, и он падает.

— Рокан! — Я не осознаю, что выкрикиваю его имя, пока мое горло не заболит от силы моего крика. Я бросаюсь к нему, кладу его голову к себе на колени и глажу по щеке. — Рокан? — повторяю я, пытаясь разбудить его. Он без сознания, его большое инопланетное тело распростерто на полу. Его бедный, кривой хвост безвольно повис, и мне хочется разрыдаться. — Я действительно надеюсь, что это то, что ты имел в виду под «сном», — говорю я ему, поглаживая его бархатистую щеку. Я смотрю на экран компьютера, вмонтированный в стену, но, похоже, там не происходит ничего необычного. Тем временем механическая лазерная рука аккуратно втыкается в потолок и исчезает, как будто ее там никогда и не было.

Я снова похлопываю Рокана по щеке, но он все еще в отключке. Обеспокоенная, я прикусываю губу, размышляя. Я должна встать и задать компьютеру вопрос, но я не хочу покидать своего мужчину.

— Компьютер, — зову я и надеюсь, что он меня слышит. — Рокан без сознания. Если это нормально после процедуры, которую ты только что выполнил, пожалуйста, мигни зеленым экраном. — Это единственное, о чем я могу думать, моя голова кружится от безумных мыслей.

Мгновение спустя экран вспыхивает зеленым.

Я выдыхаю с облегчением и снова глажу Рокана по щеке. Слава Богу.

— Компьютер, можешь ли ты высветить на экране синий цвет, если он будет без сознания меньше часа, и красный, если он будет без сознания больше часа?

Красная вспышка на экране.

Черт возьми. Я смотрю вниз на великолепное, спящее лицо Рокана. Я хочу свернуться калачиком рядом с ним, положить голову ему на грудь и просто ждать. Но наш костер практически потух до углей, а у двери лежит большая обмякшая туша волосатого существа, похожего на пони, которая испортится, если мясо не закоптить, а у нас мало воды. Рокан учил меня, как позаботиться о себе. Думаю, сейчас самое подходящее время начать это делать.

Я осторожно опускаю его голову на пол, помня о его рогах, и беру одну из подушек и меховое одеяло. Я переношу их к нему и укладываю его, как могу, подсовывая подушку ему под голову и устраивая его поудобнее. Затем я выпрямляюсь и смотрю на мертвое животное у входа.

Ням-ням, ужин.

***

В некотором смысле, это утешает, что впереди так много работы, потому что тогда я не буду зацикливаться на Рокане. Нужно постоянно поддерживать огонь — не слишком слабый, чтобы было тепло, но и не слишком сильный, чтобы мясо, дымящееся на камнях, не подгорело. Нужно растопить воду, а поскольку я только что разделала животное размером с меня, нужно много-много мыть руки, а это значит, что нужно растопить еще больше снега. Я стараюсь не подливать слишком много масла в огонь, потому что я не совсем уверена, как долго Рокан будет «спать». Я закрываю двери на корабле на всякий случай, если появятся хищники, потому что я не смогу их услышать. Я соскребаю большую, окровавленную, липкую шкуру, пока не отделяю от нее худшие куски, затем сворачиваю ее, как показал мне Рокан, перевязываю кожаными шнурами и откладываю в угол для дальнейшей обработки позже. К тому времени, как я заканчиваю, я становлюсь липкой и воняющей потом и кровью, поэтому я принимаю ванну, а затем приходит время растопить еще воды.

Все это отвлекает меня от беспокойства о моем инопланетном парне. Во всяком случае, на какое-то время. К тому времени, когда я могу расслабиться достаточно, я беспокоюсь, что он спит слишком долго. Может быть, мы поджарили ему мозги вместо того, чтобы научить его языку? Может быть, он дал компьютеру неправильную команду? Может быть, он никогда не проснется?

Эта мысль наполняет меня таким горем, что дыхание