Цитадель "Вихрь" - Татьяна Кононова Страница 54

— Что это значит?

— Я работаю на вас десять лет. Неужели вы не можете выполнить одну-единственную просьбу?

— Ваша просьба была бы исполнена без разговоров, если бы не касалась напрямую политики Системы!

— И тем не менее я настаиваю. Освободите их.

— Зачем?

— Я должен поговорить… допросить девушку, — инженер поправляется, снова чувствуя на себе гневный взгляд начальника. — Насколько мне известно, это у нее были изъяты любопытные гаджеты?

Тяжело вздохнув и возведя глаза к потолку, директор машет рукой:

— Проходите, — а в личный коммуникатор отдает приказ дежурным безопасникам спуститься в бункер.

На столе перед ним, накрытые герметичным стеклом, лежат часы с тремя черными стрелками на тонком серебряном ремешке и маленький блок с наушниками в форме капли. АН-322 бросается к столу вперед директора:

— Это ее вещи?

— Да вы присядьте, успокойтесь, — холодно приказывает директор у него за спиной. — Вам нельзя волноваться с больным сердцем. Да, это ее. Часы с бионическим механизмом, почему-то застрявшие на отметке 12, и мнемотранслирующие наушники. У кого дополнение к ним, неизвестно: среди тех, кто здесь есть — ни у кого не нашли. Впрочем, это пока неважно. Можете взять на технический анализ, это, кажется, по вашей части.

Осторожно приподняв стекло, АН-322 берет часы. Серебристый ремешок мгновенно теплеет и ложится в ладонь, как живое существо. Стрелки все разом судорожно вздрагивают, описывают полный круг и снова замирают у ярко горящего последнего числа. Инженер медленно опускается в кресло, хмурясь и потирая переносицу под очками.

Перед глазами проносится вся жизнь. Большой светлый мегаполис, трехкомнатная квартира на окраине, обклеенная забавными гифографиями, на которых и он сам, и молодая женщина с книгами, чашкой кофе и разнообразными модными платками, и высокий нескладный паренек в очках и строгом костюме, и маленькая девочка с большими глазами и густой челкой: то с охапкой пестрых цветов, то с книгами, как мама, то в нелепой шапке-ушанке, завязанной под подбородком, то у него на коленях — с очень серьезным видом трогает до боли знакомый серебристый ремешок.

“Деда, а что такое космос? Мне Женька сказал, что он большой, но его не видно!” — и он, выключая повсюду свет, выводит на прозрачный сферический дисплей карту звездного неба с рисунками созвездий, а она с восторженным визгом хлопает в ладоши, когда посреди карты включается огромное Солнце.

“Деда, смотри, это ты!” — на графическом мониторе яркими цветами изображен нелепый чудик в очках, окруженный похожими на шары пробирками и какими-то очень странными, но забавными штуками.

“Деда, покатай!” — с разбегу она прыгает ему на спину, и он, подхватывая легко, как пушинку, забрасывает ее на одно плечо и направляется гулять в ближайшую рощу, защищенную куполом, а девчушка заливисто хохочет и тянется за клейкими листочками берез.

“Деда, а ты когда еще придешь?” — из-за герметичной перегородки дрожащий голосок слышится глухо, будто из-под воды, и маленькая ладошка прижимается к стеклу по ту сторону, а он со своей стороны тоже прикладывает ладонь и, выдавливая из себя улыбку, обещает: “Послезавтра, детка”.

“Деда, а скоро весна… Как ты думаешь, я увижу весну?” — от широкой улыбки осталась лишь тень, вместо двух тугих косичек — редкий волнистый пушок, на исхудавшем бледном лице — одни глаза, огромные, полные слез и в то же время надежды. И он, силой заставляя себя улыбаться, смахивает капли с уголков глаз: “Ну что ты такое говоришь? Обязательно…”

Правда, он сомневается в том, что увидит эту весну сам. И, придя ее навестить в следующий раз, отдает ей свои часы и обещает: “Чем чаще ты смотришь на эти стрелки, тем скорее придет весна”. “Эти часы волшебные?” — спрашивает она, хотя в свои восемь лет уже не очень-то верит в сказки. “Конечно, — с самым серьезным видом кивает он. — Когда-нибудь они спасут тебе жизнь”.

Сердце болит и ноет, жизнь перед глазами мелькает, как огромное цветное полотно, и вместе с каждым кадром возвращаются воспоминания. Воспоминания о молодости, о семье, о себе, о том прошлом, которое десять лет назад так предусмотрительно стерли. Однако он понимает, что если выдаст себя сейчас — все пропало. И ребятам не поможет, и ее не спасет.

— Вам плохо? — сквозь густой туман доносится в третий раз заданный вопрос директора. Тонкие холеные пальцы щелкают перед лицом. — Может, лекарство?

— Да… пожалуй, — соглашается инженер. И устало откидывается в кресле, не сводя глаз с серебристых часов на столе.

Мысль 26

Ярко освещенный коридор сменяется глухим рукавом. Вдалеке виднеется слегка подсвеченный шлюз, но он закрыт, а карты доступа нет. Телепорт должен быть где-то рядом, но мы бежим уже добрых двадцать минут, петляя по лестницам и этажам, а его все нет. Отчаянный вой сирены, голоса, крики и выстрелы сзади подгоняют, но быстрее не получается.

Мы бежим, не разбирая дороги. Позади остаются десятки запутанных коридоров, настежь распахнутых шлюзов. Сигнализация воет на всех этажах, на светодиодных лентах вдоль стен пробегают красные индикаторы, пол вибрирует под ногами, а я задыхаюсь от быстрого бега. Ребята оставляют меня позади и оборачиваются только у телепорта. Мигающие неоновым синим, створки его капсулы вот-вот захлопнутся, а в одиночку я не смогу попасть никуда, потому что ключ-карту с высшим доступом Ветер оставил у себя.

— Сеня! Давай! Сенька, быстрее! — Сойка, Часовщик и Север изо всех сил удерживают двери телепорта. В нескольких шагах я вижу, как они, сжав зубы, жмурятся от напряжения, и, отвлекшись, поскальзываюсь на ленте. Сзади уже доносятся крики служащих и топот тяжелых сапог, а у меня мир мелькает перед глазами…

Но кто-то помогает мне подняться, в последнее мгновение мы забегаем в лифт. Часовщик и Сойка с облегчением отпускают капсулу, Ветер быстро набирает код, и мы взлетаем за долю секунды. Кабина вспыхивает неоновым светом, телепорт оглашается всеобщим “ура”. Еще минута — и мы на свободе!

Двери лифта открываются, яркий синеватый свет бьет по глазам. Напротив телепорта, у выхода, стоит вооруженный отряд, и, едва мы успеваем их увидеть, как они открывают огонь. От слепящего света я почти ничего не вижу, шарахаюсь назад, больно бьюсь локтем о железную стену. С очередным выстрелом кто-то падает навзничь рядом, и крик срывается быстрее, чем я успеваю подумать:

— Сергей! Нет!

Неожиданно слепящий свет гаснет, чьи-то сильные руки хватают меня за плечи, кто-то крепко, но мягко прижимает к себе, и я рыдаю, цепляясь за пуговицы на его форменной рубашке.

— Тихо-тихо…