Наложница огня и льда (СИ) - Кириллова Наталья Юрьевна Страница 56

— Дрэйк, Беван, наконец-то вы приехали, — проговорила императрица с улыбкой легкой, одобрительной. — Мне сразу стало спокойнее. А это, полагаю, и есть леди Сая, которую ты, Лера, желала непременно увидеть?

— Да, мама, — ответила Валерия ровно.

— Я вас помню, леди Сая, — продолжила Катаринна. — Не часто нам доводится видеть, как Пушок проявляет к кому-то постороннему столько внимания.

— Мама, с твоего позволения я хотела бы побеседовать с леди Саей наедине. — Валерия встала, бросила вопросительный взгляд на Дрэйка. — Лорд Дрэйк, вы же не возражаете?

— Нет, Ваше императорское высочество. — Мужчина коснулся мимолетно моих пальцев, подтверждая, что я могу пойти с наследницей.

Императрица кивнула, и я, Валерия и последовавший за нами Пушок вышли из гостиной в сад.

— Как я рада, что вы приехали, — призналась девушка, оглянувшись быстро, нервно на оставшуюся позади стеклянную створку. — Я боялась, что лорд Дрэйк придумает какую-нибудь причину, по которой вам нельзя будет приехать.

Я тоже бросила взгляд через плечо, удивившись, что никто больше не сопровождает наследницу.

— Здесь за мной не ходят, потому что «Розанна» считается одним из самых безопасных и надежных мест в стране, — пояснила Валерия. — Собратьев для того и пригласили с нами — проверить магическую защиту, что-то поправить, что-то добавить, что-то обновить. С пропуском можно пройти только через въезды, а защита на ограде не пропускает живые объекты. Потом Беван будет развлекать меня, а Дрэйк обсуждать с моей мамой дела, которые она скрывает от папы.

— Дела? — повторила я и спохватилась: — Простите, Ваше императорское высочество.

— Зовите меня Валерией. Особенно когда мама и ее фурии не слышат. А я могу звать вас Саей? Если вы не возражаете, разумеется.

— Не возражаю.

— Отлично. И не извиняйтесь. У мамы свои секретные переговоры с братством. Я вообще подозреваю, что папа женился на маме лишь потому, что Рейнхарт счел ее кандидатуру подходящей. Ну а Виатта единственная из наших соседей избежала поглощения империей. Не такая уж плохая сделка, если подумать.

— Ваше… Валерия, простите, но кто такой Рейнхарт? — спросила я. Имя я слышала первый раз, не припоминаю, чтобы кто-то называл его прежде.

— Рейнхарт — член братства, стоящий за моим отцом, наверное, с того самого момента, как папа взошел на престол.

А может, и раньше. Еще одна неплохая сделка? Избавление от прямых наследников и гарантированное восхождение в обмен на что? На неизменное присутствие братства серой тенью за спиной?

Театр кукол, так говорил Нордан.

— А Дрэйк?

— Дрэйк, как я понимаю, что-то вроде его помощника. Но раньше у нас и другие собратья жили по два-три года, и сам Рейнхарт подолгу.

И Нордан в нагрузку к Дрэйку, одинокий, неприкаянный, сидящий псом на цепи при вечно занятом хозяине.

Дорожка узкая, мы едва помещаемся вдвоем на мощеной кирпичной плиткой тропе. По обеим сторонам яркие цветочные клумбы, алые, оранжевые, белые, и Пушок не может нас обогнать, вынужденно труся позади.

Дрэйк и Нордан живут в Эллоране уже два года. Значит ли это, вскоре им придется покинуть империю? Что будет с нами, со мной?

— Мне Рейнхарт никогда не нравился. В детстве я боялась его, считала чудовищем из сказки, которое однажды украдет меня. Всегда удивлялась той легкой непринужденности, с какой мама общалась с ним. Когда я стала старше, мне даже казалось, что она с ним флиртует. И ладно бы Рейнхарт внешне походил на Дрэйка, например, то есть был бы вполне привлекательным мужчиной. Но ровно столько, сколько я себя помню, он выглядел как ровесник моего отца в его нынешнем возрасте. — Валерия покачала осуждающе головой.

Я поймала вдруг себя на мысли, что подумала «с нами». С кем — с нами?

— Впрочем, не будем вспоминать Рейнхарта, а то, не приведи Гаала, еще заявится лично. — Девушка улыбнулась нарочито беззаботно. — А меня здесь старательно пытаются развеселить. Мы сейчас как раз составляли программу развлечений на следующие два дня. Хотите присоединиться?

— К кому? — растерялась я.

— К составлению программы. Может, у вас есть какие-то идеи?

— Нет.

— У меня, признаться, тоже. Выезжать нельзя, приглашать кого-то, кроме уже одобренных посетителей, тоже, поэтому пока по плану пикник на завтра и конная прогулка по территории на послезавтра. Сегодня вечером будет простой, почти семейный ужин и немного танцев, которые, предположительно, должны меня порадовать.

Помедлив, я все же решилась спросить:

— Валерия, с вами все хорошо? Как вы себя чувствуете после… произошедшего?

— Как я себя чувствую? — повторила девушка. — Обманутой. Преданной. Использованной. Куклой, чье мнение никого не интересует. Часть моей личной охраны заменили. Мне никто не говорил, но я сумела разузнать, что двое-трое гвардейцев были подкуплены герцогом Ройстоном и должны были вовремя отвернуться, не заметить, сделать вид, будто ничего необычного не происходит. Одной из моих фрейлин пришлось срочно покинуть двор по причине нездоровья матушки. Да, той самой фрейлине, которая меня подменяла. Я знаю, Жасмина ни в чем не виновата, это я уговорила ее на подмену, мы так уже не раз делали, но папа и слушать меня не пожелал. Сказал, что не ожидал от меня столь вопиющего легкомыслия, что я подставила под удар его детище, что я его разочаровала. Разочаровала? Да я разочаровала его в тот самый день, когда родилась. До меня у мамы уже было две неудачные беременности, закончившиеся выкидышами. Доктора, целители, колдуны только руками разводили, однако поделать ничего не могли. И вот мама забеременела в третий раз. Мне рассказывали, как ее берегли от всего на свете, как носились, словно она редчайшая хрупкая ваза, и как особенно внимателен и заботлив был мой отец. Мой суровый, сдержанный, не любивший, по сути, свою жену папа сдувал с мамы пылинки, исполнял любой ее каприз и шептал нежные слова, — на губах Валерии снова появилась улыбка, отстраненная, горькая. — Все в один голос уверяли, что будет сын. Мальчик, наследник. Валериан. А родилась… я. Роды были тяжелые, врачи сказали, что больше мама не сможет забеременеть. И пришлось папе удовлетвориться мной, своим самым долгим в жизни ожиданием и самым большим разочарованием. Бедный папа. Если за время этой беременности у него и появились какие-то теплые чувства к маме, то после они исчезли бесследно. И времена нынче не те, когда правитель мог развестись с неугодной супругой только по причине ее неспособности дать ему и стране наследника. Может, и Рейнхарт не позволил бы, не знаю. Что до меня, то… то у меня было все. Кроме родителей. В детстве я видела маму нечасто, папу — и того реже. Когда я узнала, что Пушка должны убить, я пробралась в клетку, где его держали, и отказалась выходить оттуда. Тогда впервые за свою на тот момент совсем еще короткую жизнь я увидела в глазах родителей тревогу за меня. Даже будучи щенком, Пушок вполне мог сильно потрепать меня, шестилетнюю девочку. Но я не боялась. Я точно знала, что он никогда меня не обидит, что будет любить всегда просто за то, что я есть, что я рядом. Любить, а не терпеть из необходимости, не мириться с моим присутствием где-то на краю своей жизни. Удивительно, но папа разрешил оставить Пушка. Знаете, у него в щенячьем возрасте действительно был пушок, мягонький такой и рыжеватый. — Девушка обернулась к псу, погладила обе головы, пытаясь сморгнуть незаметно слезы под ресницами.

Мне повезло. Как бы ни складывалась наша жизнь, какие бы трудности ни возникали на пути моих родителей, я знала, что мама и папа меня любили и, если живы, любят до сих пор. Что они тревожатся за меня, где бы я ни была, где бы ни были они, и тревожатся, потому что любят меня, потому что я их дочь. И я всегда буду волноваться за них, мучиться от неизвестности, страшиться мысли, что они действительно могли погибнуть и я никогда больше их не увижу, не обниму, не скажу, как люблю.

Прежде я не задумывалась, каково быть ребенком ненужным, чужим не только среди сверстников, но и в собственной семье.