Хранитель ядов (СИ) - Карпо Катти Страница 57

– Я вполне сносно себя чувствую. И даже признаю, что ваши средства и правда благоприятно воздействовали на мои раны. Поэтому прекратите, пожалуйста, эти издевательства. Они отдают какой-то детской озлобленностью. И ваши шутки неуместны, сэр.

– Я редко шучу. К сожалению, мои шутки не смешны. Я лишен столь ценного элемента обаяния. – Граф взял со стола одну из тетрадей и, сосредоточенно хмурясь, пролистал. – Ваша болезнь носит название «аметистка». Название ей дал я. Моя скромная инициатива. Убежден, что легче бороться с тем, что имеет название.

– Да с чего вы вообще решили, что я больна? – Я взмахнула руками, срываясь на визг. Жестокие забавы графа, по моему убеждению, давно уже перешли всякие границы, но создавать для развлечения настолько дикую ложь… это… это отвратно!

– Не только вы. – Мужчина глянул на меня. Его мрачная серьезность покоробила меня. – Ваш брат тоже болен.

– Чушь! Мы отлично себя чувствовали. – Помолчав, я добавила: – До встречи с вами.

Граф будто и не слышал меня.

– Характерный признак аметистки – россыпь лиловых или фиолетовых пятен на животе вокруг пупка. На наличие таковых у вас я обратил внимание не далее как вчера.

– Когда позволили Джерару и Киру сорвать с меня платье? – уточнила я.

– Прискорбно, что вы фокусируетесь на деталях, которые не так важны в нынешней беседе.

– Не так ВАЖНЫ?! Вы, демоны вас побери, обращались со мной, как с какой-то рабыней!

– Ругательства портят речь юной леди.

– Считаете? Гляжу на вас и просто не могу удержаться!

– Сдержанность украшает поведение юной леди.

– Учить меня удумали?!

– Сообщаю о результатах наблюдения.

– Засуньте свои результаты в глубинную дыру места, на котором вы носите брюки!

Мои грязные пожелания были удостоены парой редких хлопков. Граф хлопнул в ладоши еще раз и качнул головой.

– Способность изыскать синонимичные конструкции к нелестным характеристикам дабы смягчить их разрушительные свойства весьма редка. Тем более среди благородных леди, чьи уста обычно не грязнятся ругательствами.

– Я могу выругаться, как какой-нибудь пьянчуга из паба в морском порту, но не собираюсь из-за вас терять остатки воспитания!

– Не знаю, радоваться ли мне оттого, что моя собеседница способна сохранить достоинство даже в беседе с таким неблагородным человеком, как я, или печалиться оттого, что не сумею всуе насладиться вашим умением изъясняться, как пабный пьянчуга. – Тэмьен Бланчефлеер задумчиво приложил палец к подбородку. – Но вернемся к изначальной теме. Ваша болезнь…

– Нет никакой болезни!

– Ваш кожный покров на животе говорит о другом. Аметистовые пятна вокруг пупка…

– Из-за экспериментов, – выдавила я.

– Что?

– Как и смена цвета моих волос. У меня не всегда были такие волосы. Я… я с эссенциями экспериментирую. Смешиваю разные ингредиенты, чтобы в конечном счете получилось что-то новое и полезное… И не всегда все проходит гладко. Что-то взрывается, что-то… Святые Первосоздатели! Да это просто один из неудачных эффектов! И вот результат.

– Ваши эксперименты ни при чем. У Эстера тоже есть такие кожные пятна. Ваш отец в тот раз позволил мне осмотреть и мать, и младенца.

– Ложь! У него… – Я осеклась, внезапно осознавая, что я никогда не видела Эстера обнаженным. В сознательном детстве мы не купались вместе, а будучи подростками и подавно не сверкали друг перед другом телами. Я действительно не знала. А вдруг… – Ложь, – отчаянно пропищала я.

– Госпожа Сильва! – Граф с силой грохнул тетрадью по поверхности стола. От удара стол закачался, задев соседние. Зазвенели, ударяясь друг о друга, склянки и колбы. – Прошу выслушать меня. И сделать это, не перебивая. Эта болезнь поразила не только вас. Вы же знаете о шахтах по добыче лилового порошка? И о Крепости Изобретателя? Люди, отработавшие в шахтах Крепости Изобретателя при Городе Смертников, также были подвержены аметистке. Последствия: стремительное угасание жизни. Они все умирали. Один за другим.

– Пого… погодите… Прекратите этот вздор! – У меня голова шла кругом. – Я никогда не работала в шахтах! И Эстер тоже!

– Ваши родители работали. – Голос графа был слишком спокойным, слишком… констатирующим. – Роберт и Лилианна Сильва – первое поколение. «Первым поколением» я обозначаю тех, кто непосредственно контактировал с чем-то, вызывающим аметистку. С чем-то, связанным с шахтами Крепости Изобретателя. Все рабочие шахт являются представителями «первого поколения». На их животах вокруг пупка возникали лилово-фиолетовые пятна, и, как только они навсегда покидали шахты, их жизнь начинала утекать сквозь пальцы как вода. Так погибла ваша мать Лилианна Сильва.

– Лжете!

– Что вам говорил отец?

– Он… – Я, ощущая, как горлу подкрадывается тошнота, замотала головой. Отец никогда не углублялся в историю смерти своей любимой, а я даже не пыталась узнать, от какой болезни она умерла. Мне было достаточно знать, что она любила меня и боролась за свою жизнь до конца.

– Роберт ничего не сказал вам.

– Если бы то, что вы утверждаете, было правдой, отец бы мне рассказал.

– А рассказал ли он о том, что продал собственного сына?

Удовлетворившись моим угрюмым молчанием, граф продолжил:

– Роберт Сильва – довольно скрытный человек, не находите?

– Он жив.

– Простите?

– Отец работал в шахтах, но все еще жив!

– Понимаю. Ваши сомнения вполне обоснованны. Но пик болезни у всех наступает по-разному. Я многие года наблюдал протекание болезни у разных пациентов и все еще не смог установить временную закономерность. Так, например, – он начал водить пальцем по записям в тетради, – болезнь полностью истощила Лилианну Сильва через два года после окончания работ в шахтах. Пациент № 1 умер спустя пять лет после шахт. Пациент № 2 прожил всего полтора месяца. Пациент № 4 простился с жизнью после десяти месяцев. Ваш отец живет уже больше девятнадцати лет. Причина такого разлада в сроках мне неизвестна.

– А кто же пациент № 3? – У меня пересохло в горле. – Вы пропустили…

Граф мельком взглянул на меня и вновь уставился на записи в тетради.

– Антин Шекли, – глухо ответил он.

– Быть не может! – вскричала я. – Ей было всего пятнадцать. Она не могла работать в шахтах! И на картине она не выглядит как дочь того, кто стал бы трудиться в таком месте.

– Отец Антин был бедняком и отправился в шахты Крепости Изобретателя именно для того, чтобы заработать. А ее мать была баронессой. Весьма своенравной женщиной, делающей только то, что ей хочется. Поэтому она взяла в мужья того, кто ей приглянулся.

– Но Антин не…

– Антин, Эстер, вы… Все вы дети из «второго поколения». Вы дети людей «первого поколения» – тех, кто был поражен аметисткой в шахтах. Болезнь, как ни прискорбно, передается детям. И мне еще не приходилось находить кого-то, кто представлял собой «третье поколение». Судя по всему, «второе поколение» просто не доживает до этого момента.

Я прижала ладонь ко лбу и с силой потерла, словно этот жест был способен убрать всю ту метафизическую грязь, которую вывалил на мой разум Тэмьен Бланчефлеер.

– Когда мне было шестнадцать лет, я встретил одного знахаря, – ни с того ни с сего вдруг начал говорить граф. – Он рассказал мне, что каждый человек постоянно пропускает через себя огромный поток энергии. Энергия, впитываемая от внешнего мира, и его собственная концентрируются внутри, сохраняя ему жизнь. И тогда я подумал об аметистке. Когда человека поражает эта болезнь, она «закупоривает» все «выходы» и «входы» – как бы отсекает человека от внешней энергии, тем самым останавливая круговорот энергии внутри его тела. И тогда у человека остается лишь собственная накопленная энергия, которая и крутится внутри него, как колесо мельницы – не обновляясь из-за невозможности слияния с внешней энергией. На этом запасе возможно прожить достаточно долго, хотя это и грозит ощущением постоянной слабости. Но вот беда: при аметистке запас внутренней энергии уходит гораздо быстрее, чем расходует человек в период своей обычной жизнедеятельности. Она словно чем-то выкачивается, как будто уходит к чему-то иному. Служит источником для чего-то. И больной стремительно угасает, как иссушенная на солнце трава.