Роар (ЛП) - Кармак Кора Страница 58

— Я пас.

Он устроился на песке рядом с ней. Свои длинные ноги он согнул в коленях, и локтями уперся в них.

— Я ведь не настолько плох, правда?

— Ты неумолим, требователен и непоколебим.

— От тебя я слышу только хорошие вещи.

Она рассмеялась, и он откинулась назад, как и она раньше, закинув руки за голову и чувствуя себя совершенно свободно.

Он улыбнулся и сказал:

— Это тоже звучит хорошо.

— Что?

— То, как ты смеёшься.

Она нахмурилась, желая снова лечь, но слишком боясь того, каково это, быть так близко к нему. Поэтому вместо этого она сложила ноги и села, положив руки на колени и запрокинув голову к небу.

— Я зашёл в твою комнату, чтобы узнать, не нужна ли тебе помощь в смене повязок на ногах. И… узнать, не хочешь ли ты поговорить.

О небеса. Она представила себе, что было бы, если бы она оказалась в своей комнате, если бы он вошёл, сел на её кровать и коснулся её ног. Этого было достаточно, чтобы заставить её задрожать и потуже натянуть шаль на плечи. Она была дурой. Глупой, глупой дурой.

— Я сама поменяла повязки.

Он вымолвил:

— Там… у алтаря…

Роар втянула в себя воздух. Неужели этому мужчине больше делать нечего, кроме как тыкать пальцем в то, что она отчаянно пытается игнорировать?

— Ничего особенного, — быстро ответила она. — В Паване весьма мало религий. Старые мифы — это всего лишь сказки. Наверное, я испугалась того, что бури могут услышать нас, могут слушать, выбирать и действовать, как человек.

Это была достаточно веская причина, и, возможно, даже правдивая.

— Я не знаю, слушают ли они меня. Но выбирать? Да, они это делают. На поле боя ты быстро понимаешь, что никогда нельзя полагаться на бурю, считая, что она будет развиваться так, как ей положено. Чем сильнее магия бури, тем более… разумной она кажется.

Ещё больше обстоятельств, чтобы бояться, чтобы заполнить кружившую массу информации в её разуме, которая просто не останавливалась.

— Ты суеверна? — спросил он.

— Не очень.

Хотя страх был своего рода суеверием.

— Тогда почему ты так переживаешь из-за одной пролитой капельки крови на камень?

— Ведь, вне всякого сомнения, я посвящена в опалённость всего мира. Этой жизни. Даже себя. Возможно, мне следует быть суеверной.

В конце концов, разве молния не сверкнула над головой, когда она произносила молитву? Может быть, молния знала, что ей нужно, что она хочет украсть её сердце и вернуться домой.

— Слепая вера — это утешение; это рамка, которая помещает остальной мир в контекст. Она позволяет нам блокировать то, что не имеет смысла, то, что нас пугает. Она сужает наше видение, так что мир не кажется таким большим. Тебя бы утешило, если бы ты была ограничена рамками суеверия? Верить, что если ты скажешь правильные слова и пожертвуешь правильными вещами, то твой мир останется точно таким же, как он есть? Или ты хочешь выбрать то, во что веришь, чему доверяешь и что понимаешь?

— Я не хочу, чтобы мир оставался таким, как есть. Я не хочу ничего сужать до определенных рамок. Я провела всю свою жизнь, взаперти в Паване, заточенная в своих мыслях и поступках. Нет. Я бы не хочу, чтобы мир был маленьким, даже если придётся меньше бояться.

— Не думаю, что ты могла бы быть маленькой, если бы попыталась.

— Что ты хочешь этим сказать?

Над ней и раньше подшучивали из-за её роста, чаще всего мелкие мальчишки, которым приходилось поднимать голову, чтобы встретиться с ней взглядом, и они не знали, что она слышит их шёпот. Она не ожидала этого от него, даже несмотря на все трения между ними.

— Я не хотел тебя обидеть, — сказал он, садясь, и его тело вдруг оказалось гораздо ближе, чем раньше.

Она перестала смотреть на звёзды и уставилась на свои руки, линии на ладонях и изгиб ногтей.

— Я только хотел сказать, что тебя… просто невозможно игнорировать.

Она усмехнулась.

— Если ты не хочешь обидеть меня, то у тебя очень плохо получается говорить комплименты.

— Кажется, я всегда говорю тебе неправильные вещи.

— Это и к лучшему, — сказала она. — Я потеряла всякую способность ценить комплименты. Это маленькая правда и немного лжи, которые говорят больше о человеке, преподносящем их, чем обо мне.

— Не думаю, что когда-либо встречал женщину, которая ненавидела бы комплименты.

— Я их не ненавижу. Я просто не доверяю им.

— Я чувствую закономерность, когда речь заходит о тебе и доверии.

— И я чувствую закономерность, когда речь заходит о тебе и говорю не то.

Он рассмеялся и поднял руки в притворной капитуляции.

— Очень хорошо. Мне надоело настаивать.

Он не продолжил, и она не знала, что ответить, так что ночь между ними затихла. Порыв ветра подхватил её волосы и разметал по лицу. Она повернулась, чтобы убрать их, и увидела, что он смотрит на неё, откинувшись назад, небрежно опираясь на руки. Она снова посмотрела вперёд и позволила своим волосам развеваться, как им хотелось. Она спросила:

— Во что веришь ты? Какую рамку ты выбираешь для своего мира? Ты вообще во что-то веришь?

— Я верю в выживание, а это значит, что мои рамки гибки и постоянно меняются. Я верю в то, что должен, и делаю то, что обязан.

— И поэтому ты стал охотником?

Вместо ответа, он спросил:

— А ты из-за этого стала охотником?

— Ты не можешь отвечать вопросом на вопрос.

— Кажется, я только что это сделал.

Невыносимый мужчина.

— Ты был так юн, когда познакомился с Дьюком. Ты не боялся?

Краем глаза она заметила, что он стал двигать ногами, погружая задник ботинка в красный песок.

— К тому времени, когда Дьюк нашёл меня, у меня не было выбора. Число детей на улицах выросло, и корона посчитала нас помехой. Дети стали пропадать. Некоторых, вероятно, похитили и призвали в армию. Другие были слишком молоды. Были догадки о том, что с ними случилось, и большинство из этих домыслов были ужасными. От Локи я ждал всего что угодно. К тому времени я уже воспринимал смерть как неизбежность, так что если и был способ сделать это за пределами этого жалкого города, то мне этого было достаточно. Но, как это бывает, не боязнь смерти, делает тебя хорошим охотником за бурями.

Она взглянула на него через плечо, не оборачиваясь полностью, но достаточно, чтобы увидеть, как лунный свет отражается от его переносицы и острых углов скул.

— Сколько тебе было лет?

— Я был достаточно взрослым.

И это он считал её обескураживающей.

— Я не единственная, у кого проблемы с доверием. Ты был более честен со мной, когда я была чужаком на рынке, чем сейчас, когда наши жизни зависят друг от друга.

Он сел, отряхнул песок с рук и повернулся к ней лицом. Он сложил ноги, чтобы сидеть, как она, но его высокая мускулистая фигура не стала меньше. Он маячил на краю её поля зрения, и игнорировать его было невозможно.

— Что ты хочешь знать? Спроси, я отвечу на все твои вопросы.

Это была опасная территория. Если она спросит, он может ожидать, что она ответит взаимностью. И были некоторые вещи, которые она не могла ему рассказать, независимо от того, хотела она этого или нет.

— Я не хочу у тебя спрашивать то, что может быть твоим секретом.

— Спрашивай, Роар. Мне нечего скрывать.

Она могла бы расспросить его о детстве, о том, как он рос в Локи, но другие слова слетели с её губ раньше, чем она смогла остановить их.

— Думаешь, я совершила ошибку, придя сюда?

— Ты так думаешь?

— Не отвечай вопросом на вопрос. И дело не во мне. Я хочу знать, что ты думаешь, сожалеешь ли, что взял меня с собой.

Он коснулся её спины, прижав свои длинные пальцы. Внезапно она только форма его руки и давление, которое оказывали его пальцы, стали центром её сосредоточения. Наконец, он сказал:

— Нет, думаю, что ты не совершила ошибку.

— Даже после торнадо? Грозы, и всего остального? Как я могу охотиться на бурю, когда… когда… я даже не знаю, как это назвать! Я не могу доверять даже себе, а значит, не могу доверять никому.