Разожги мой огонь - Татьяна Май Страница 58

— И впрямь чудовище было?

Редрик плечом дернул.

— Такое же, как я. Ни больше ни меньше. Надавал мне, дурню, затрещин таких, что кубарем с горы катился, — усмехнулся горько. — Тетушка Ирда после два полнолуния со мной возилась, выхаживала, как кутенка, только на свет появившегося. Ложку сам не мог ко рту поднести.

— А Веста?..

Редрик сглотнул.

— Последний раз ее уже мертвой видел.

— Выходит… еще раз к горе пошел… — качнула головой. — Ну конечно, пошел, иначе б тут не сидела, — протянула невесело.

— Думал я, Веста околдована, в толк не мог взять, что она хозяина вулкана и впрямь полюбила. И потому, как только на ноги встал, за новый меч взялся. Год я тот меч ковал, закалял его под лучами Отца-Солнца, в руках теплых Матери-Земли держал, хотел силой богов оружие напитать. Молитвы им возносил, чтоб они помогли чудовище из-под горы одолеть. А в один день проснулся — снова весна была, и яблони цвели, — вижу: лезвие меча будто инеем присыпано, и сполохи морозные на нем танцуют. Так и понял, что боги мне оружие против хозяина вулкана дали.

— Убил ты его? — отняла руки от Редрика, схватилась за горло, словно ей дышать тяжко стало.

— Убил. Да только битвой то сложно было назвать.

Умолк Редрик, припоминая. Пахло яблоневым цветом, полуденные лучи Отца-Солнца глаза слепили, а небо таким ярким было, что скажи кому — не поверят. Редрик так хорошо тот день запомнил, что спроси его кто еще через сто лет — расскажет о том без запинки.

— Сначала-то я у горы голосил, вызывал хозяина вулкана на честный бой, да только он на мой зов не ответил. Тогда уж я в чертог, что моей клеткой потом стал, вошел. Никто меня не остановил, никто не окликнул. Беспрепятственно ступал по владениям хозяина вулкана.

— А Веста как же? Нашел ты ее?

— Нашел. В саду яблоневом. Хозяин вулкана на руках ее держал. Бездыханную. Бледную. Простоволосую. — Редрик сглотнул. Пробовал разозлиться, как раньше бывало, когда о том вспоминал, да только злость подевалась куда-то. Только и осталась что ровная грусть, особенно после того, как недавно Весту счастливой видел. А сон то был или явь — поди пойми.

— Тогда ты его и убил?.. — Лисса прошептала.

Редрик кивнул.

— Но чести в том мало. Он и не противился. Даже рад был. Тогда-то я того и не приметил, такая мной злость владела, а уж позже, когда вспоминал да думал… И только кто ж знал, что с его смертью проклятие ко мне перейдет… А ведь это проклятие, Лисса, — проговорил хрипло, голос не слушался. — Самое страшное проклятие. Одиночеством зовется. Нет мне места ни среди простого люда, потому как я теперь иной, ни среди охранителей, потому как лишь немногие против своей воли такими стали. Ты про́клятым меня не зря назвала. Такой я и есть.

Положила свои ладони поверх его — теплые, мягкие, нежные, живые, словно силу в него вливавшие.

— Боги нам посылают только то, что мы пережить можем, Редрик. Большего не дадут.

Музыкой его имя с ее уст сорвалось.

— Прости меня, Лисса. За булочную, за то, что очаг твой разрушил… — Про очаг само вылетело. В памяти сполохами слова Лиссы вспыхивали про булочную, про дом родной, про ее воспоминания…

Замотала головой решительно, косы из стороны в сторону заходили.

— И ты меня тоже прости, Редрик. Не меньше твоего виновата. Когда в твоей кузне хозяйничала, только о своей обиде и думала, хотя и понимала, сколько любви и старания ты вложил, чтоб этой груде камней подобие дома придать. А я…

— Не нужно, Лисса. Ты всего не знаешь.

— А что знать должна?

Пальцы ее обхватил.

— Спустись, как Отец-Солнце на покой уйдет, туда, где костер жертвенный горел, когда тебя сюда привели.

— Зачем? — свела темные брови.

— Подруга твоя туда каждый вечер приходит.

— Алана? — выдохнула, а он кивнул.

— Она после Ночи Костров завела привычку приходить и склон горы слезами орошать. Ты поговори с ней, а то не ровен час гору слезами затопит, — чуть улыбнулся.

По губам Лиссы мягкая улыбка скользнула. Видел, что под глазами ее темные тени пролегли. И не спала, поди, все эти дни толком.

— Не о чем нам теперь разговаривать, — проговорила едва слышно, а сама взгляд на руку свою, что в его покоилась, опустила.

— Ты сперва сходи, а там уж и решишь.

— Отчего передумал? Помню ведь, как против был, чтоб в селение шла.

— Огневик сказал, тебе правду знать нужно. Теперь-то я с ним согласен.

Думал, выспрашивать начнет. Разомкнула коралловые губы, но вопрос с них совсем другой сорвался:

— А ты как же? — глянула на него из-под длинных ресниц.

— А я поем да с Огневиком потолкую. Есть о чем.

— Сейчас позову его, а сама в купальню схожу. Лежанку-то ты себе здесь сделал, а вот купальню не догадался, — наморщила нос.

Редрик улыбнулся. Улыбка, видать, вышла так себе, потому как Лисса на него едва ли не с беспокойством смотрела.

— А ты разве не слышала, что хозяин вулкана в лаве купается?

— Много чего про тебя говаривали, да не все правдой оказалось, — сказала, поднимаясь. Редрик подавил желание узнать, что ж правдой оказалось.

— Лисса, — позвал.

— М? — замерла в дверях.

— Ты помни, что правда, как настойка полыни, горькой может оказаться. В сердце ее не пускай, так легче будет.

— Настоящая правда, супруг, иной и не бывает. — Кивнула и вышла.

Редрик только и успел подумать, что Огневик прав был — сдюжит девица.