Песня теней (ЛП) - Мерседес Сильвия Страница 6

— Помни, девочка, — сказала женщина шепотом ей на ухо, — это рожденный с тенью. То, что тень подавлена, не значит, что она не может навредить. Будь настороже.

Будто она уже мало нервничала.

Ее сердце колотилось в горле, Холлис медленно вдохнула, не давая дыханию дрожать, а потом сжала дверцу. Она забралась во тьму. Тяжесть железа тут же обрушилась на нее, подавив все ощущения, и она громко охнула. Даже с открытой дверцей внутри была почти кромешная тьма, и без теневого зрения Холлис была слепой. Но уши уловили шорох в левой части коробки, так что она шагнула вправо, нашла низкую скамью и опустилась спиной к стене. Она оказалась лицом к задней части кареты. Ее мутило из-за железа. Глубоко в ее душе за подавлениями чар она ощущала, как корчилась и рычала ее тень, но это могло ей просто казаться.

Дверца кареты закрылась. Звук был громким и решительным.

Холлис дала глазам привыкнуть к темноте. Ее большой палец скользнул по скорпионе, но это мало успокаивало, когда голова кружилась от тесноты и железа. Как ей провести день в этой коробке? Они ведь будут выпускать ее подышать воздухом… да? Размять ноги и справить нужду?

За окном спутники сворачивали лагерь и готовились в путь. Лошади ржали и топали ногами, скрипели ремешки, хлопала кожа, голоса звали друг друга. Ей даже показалось, что Фендрель крикнул среди остальных, пытаясь поддержать.

— Твои глаза скоро привыкнут.

Она не дышала. Она посмотрела на тени напротив нее. Кто-то сидел на скамье — худая сгорбленная фигура, которая, хоть она почти не видела, напоминала скелет. Конечности пошевелились, звякнули цепями. Пленник был в оковах на запястьях.

— Странно, знаю, — продолжил голос во тьме, — но ты привыкнешь. К подавлению. И тошноте. И отсутствию контроля над движениями или судьбой. Эх! — цепи еще раз звякнули, пленник словно всплеснул руками. — Всем жизням выпадает доля дискомфорта.

Холлис попыталась сглотнуть, но горло пересохло. Что-то в хрипе этого голоса вызывало дрожь в ее костях. Словно пленник не говорил годами. Может, так и было. Холлис знала по слухам в отряде, что Пророк не озвучивал видения уже пять лет. Может, он все время молчал.

— Тебя вооружили убить меня? — шорох, тень, где была голова пленника, склонилась на бок. — Думаю, мне нужно радоваться. Если я покину этот жестокий мир, то хоть от руки милой убийцы. Это даже поэтично.

Голос еще не закончит хрипеть эти слова, а карета поехала, подбросив Холлис на скамье. Она прижалась руками к стене и уперлась ногой в скамью напротив. Пленник терпел не лучше, неловко покачнулся со звоном цепей и чуть не упал головой в колени Холлис.

Карету трясло в определенном ритме, пока она ехала по дороге, и они смогли устроиться на местах. Они задали темп отряда, или так ощущалось в железной коробке. Холлис стиснула зубы, чтобы не говорить. Пророк тоже молчал, и их трясло, казалось, часами, слышно было только стук колес по камням под ними.

Воздух был напряженным в коробке. От эмоций и ощущений, которые Холлис не смела опознавать. Она еще не была так близко к рожденному с тенью, смертному, рожденному у матери, захваченной тенью, или от захваченного отца. Они приходили в мир с тенями в их душах, так переплетенными между собой, что разделить их было невозможно.

Работа охотника включала спасение душ одержимых смертных. Разделить души можно было при смерти. Но в случае жестокой смерти тень получала ужасную магию, вырывалась из разбитого сосуда-тела и находила следующее свободное тело. Холлис уже такое видела. Когда ей было всего три года… когда ее отец разбил череп одержимого молотом, и через миг его захватил дух врага.

Потому была так важна Нежная смерть. Яд, если правильно ввести, отправлял жертву к смерти мягко, словно погружал в теплую ванну. Если захваченного убить нежно, заставить просто уснуть, то был шанс отделить душу человека от тени и отправить душу человека к Богине.

Но с рожденными с тенью была другая история. С ними нельзя было так просто разобраться. Они уже рождались испорченными, так что такая смерть спасала мир, ведь тут не было надежды на спасение.

Карета подпрыгнула и попала на дорогу, что стала куда ровнее. Холлис смогла опустить ногу со скамьи напротив и сесть прямее. Она выдохнула громче, чем хотела. Утро тянулось, света в окошко проникало все больше, и ее глаза привыкли. Белые облака ее дыхания кружились перед ее лицом.

Она посмотрела на пленника, а он разглядывал ее. Она поежилась, но не отвела взгляд. Вместо этого она заставила себя смотреть на него.

Он был ужасен. Шерстяной плащ укутывал его плечи, но под ним торс был голым, тощим, как скелет, с жуткими лиловыми шрамами на груди и животе. Борода непонятного цвета свисала до груди, его волосы падали на плечи, тонкие и тусклые. Она не могла понять его возраст за волосами, но он явно был старым. Как долго его держали в плену в каструме Аларбин? Лет восемь, не меньше, и до этого он двенадцать лет был в плену в другом каструме, если она правильно помнила.

Но его глаза были яркими. Слишком ярким. И проницательными. Они сияли нефритом — признак Пророка. Пугающий свет сиял в глубинах, и если Холлис не знала лучше, она подумала бы, что его тень выглядывала на нее из-за черных дисков его зрачков. Но это было глупо. Тут было столько железа, что тень должна быть подавлена, и они давали пленнику препараты, чтобы он был подавлен.

Волосы вокруг рта мужчины двигались, будто от улыбки. Она надеялась, что нет. Такое существо не должно было улыбаться, точно не в таких обстоятельствах. Но к ее ужасу, улыбка стала шире, и пленник рассмеялся. Смех был холодным, коротким и резким от нехватки использования, и Холлис стало не по себе.

— Хватит, — прорычала она.

— О, она может говорить! — мужчина рассмеялся. — Это я знал, ведь уже с тобой говорил.

Холод в ее костях усилился, словно река льда текла сквозь нее. Слова венатрикс Альды вернулись к ней: «То, что тень подавлена, не значит, что он не может навредить».

Холлис направила скорпиону на грудь тощего мужчины.

— Хватит, — повторила она. — Никаких разговоров или…

— Или что? — брови приподнялись, пропали за длинными волосами на его лбу. — Ты пристрелишь меня за попытку поговорить в одинокие часы? Твои братья и сестры по охоте это не оценят. Я слишком ценный. Я — сокровище, знала? Это, — он ткнул локтем стену коробки, цепи звенели от движений, — мой сундук. Корону короля доставляли бы не так официально. И вряд ли короне дарили общество такой маленькой диадемы, как ты.

Он отклонился, изображая, что сидел удобно, несмотря на тряску и цепи, несмотря на его потрепанный вид.

— Они, наверное, думали, что пара твоих сладких слов заставят меня раскрыть мои тайны. Но ты скоро поймешь, что я не поддаюсь чарам! Давай. Испытай меня. Спроси что-нибудь. И я буду молчать, как мертвый.

— Сомневаюсь, — пробормотала Холлис. Карета подпрыгнула на камне, и она уперлась рукой в стену. Но она удержала скорпиону поднятой, яростно глядя на пленника.

Он поднял руки, словно сдавался.

— О. хорошо! Сдаюсь. Как я могу противостоять, милая леди? Я расскажу тайну — я уже встречал тебя во сне. В двух снах. Так что ты мне не чужая. Хотя видеть тебя лично куда волнительнее, чем во сне.

Холлис моргнула над скорпионой. Карета снова дернулась, и она опустила руку, чтобы удержаться за скамью. Не было смысла напрягать руку. Пленник знал, что она не могла выстрелить в него. Пока что.

Карета нашла еще гладкую часть дороги, и Пророк поднял ноги на скамью, скрестил их. Он был в тонких тапках и потрепанной повязке на бедрах, но не мерз даже таким утром. Может, привык, хотя Холлис не представляла, как.

Он снова склонил голову, странные нефритовые глаза сияли.

— Хочешь знать, о чем мы говорили во снах, милая Холлис?

Она смотрела. А потом поняла, что услышала, и резко вдохнула.

— Как ты…

Она не дала себе закончить. Она не обрадует его, выпалив вопрос. Тут было объяснение. Понятное. Венатор ду Мареллус стоял у кареты и кричал ее имя на весь лагерь. Железо кареты не могло помешать смертному слуху, так что пленник мог услышать имя и соотнести его с новым стражем.