Мой истинный враг (СИ) - Карвер Крис Страница 6

О’кей, доктор Хэнк.

Охренительно просто.

По шкале от одного до бесконечности – насколько же он влип? Правильно, на целую херову бесконечность. И заражение крови не было бы таким удушающе-мучительным, ведь в конечном итоге, когда твоя кровь уже заражена, ты просто готовишься к смерти. У него же все в миллион раз хуже – волчара в груди за солнечным сплетением просто не даст ему сдохнуть. Он будет грызть его, будет резать клыками в полосы, будет рычать, рвать на куски и захлебываться кровью, но так и не позволит перестать ощущать это.

Доктор много чего наговорил ему вчера, после того как вдоволь поохал на тему «волк и пара, какая редкость, уникальный случай, бла-бла-бла». Мэтт уверен, что если бы советнику дали волю, он всего его разобрал бы по частям и пристально изучал в своей лаборатории, загримированной для простых жителей под частную клинику.

Так вот. Хэнк сказал, что будет фигово – он не соврал. Плюс, после ухода Ребекки из дома, Мэтту не переставало казаться, что его ноги могут оторваться, чтобы пойти вслед за ней. Ему хотелось к ней до зуда в ладонях. А еще его не покидало ощущение того, что ему недалеко до психушки, потому что он совершенно точно стал зависим от человека, которого видел всего раз в жизни в течение трех минут.

Он стоит перед зеркалом, трет колючую жесткую щетину на подбородке и говорит сам себе:

– Переживем, волчара. И не в такое дерьмо влипали.

И он бы поверил в это, но это неправда. Настолько глобального, бесконечного и неразрешимого дерьма в их жизни еще не было. Потому что он не сможет уйти – это раз. Он не сможет отказаться от этого ощущения – это два. Он не сможет сделать что-либо, против желания Ребекки и даже назло ей. Он просто… в кандалах и с цепью на шее. Он просто в гребаной жопе.

И это то, о чем он думает ровно до тех пор, пока во время пробежки привычной с детства тропой за домом не врезается со всего маху в Ребекку. Та орет и плюхается на задницу.

Голова взрывается, и Мэтт смотрит по сторонам несколько секунд, пытаясь понять, куда отлетели его мозги. Ребекка в это время встает и подлетает к нему, зло толкая в грудь. На ней мокрая от пота футболка, расстегнутая толстовка совершенно дурацкого цвета и спортивные штаны чуть уже, чем ей следовало бы носить на пробежку, зная о наличии на данной территории одного конкретного оборотня, сходящего по ней с ума.

Мэтту от ее удара не больно, у него чешется в носу от сладковатого запаха девушки и от яркости ее глаз. Сейчас, при свете дня, он может разглядеть Ребекку более пристально. И ему очень сильно нравится то, что он видит.

– Привет.

– Больной? Я здесь бегаю, ищи себе другую тропу!

Мэтт вдруг смеется. Ребекка дышит зло, раздувает ноздри и стискивает кулаки что есть мочи. И она такая… естественная, живая, чистая. Теперь, когда оборотень понимает, от чего именно так сильно билось это горячее человеческое сердце, ему становится легче дышать.

– Что смешного?!

– Я тоже здесь бегаю, Ребекка. С десяти лет.

– Мне-то что?

Мэтт продолжает улыбаться. Ребекка продолжает смотреть так, будто сейчас разбежится и впечатает его ногой в землю.

– Ты серьезно? Мы тропу не поделим? Она принадлежит нам в равной степени.

– Она моя.

Она упирается кулаками в бока и выглядит просто охренительно горячо. Мэтт за такие мысли больно кусает себя за язык, а волку дарит внушительный пинок, с каким-то садистским наслаждением слушая, как он скулит за ребрами.

– Ладно, слушай, мы можем поделить время. Во сколько ты начинаешь пробежку? В шесть? Я буду выходить, когда ты закончишь.

На этот раз очередь Ребекки ухмыльнуться.  Мэтт мысленно благодарит ее за то, что это именно ухмылка, а не улыбка, потому что он даже представить себе боится, что с ним будет, когда он увидит, как она улыбается.

– Нет, Мэттью, – «матерь божья, скажи мое имя еще раз», – ты не будешь здесь бегать. Неа. Твои пижонские кроссовки за триста баксов не ступят на эту землю больше никогда. Это моя тропа, обойди ее за милю и найди себе новую. Ты понял меня? – она скрещивает руки на груди. – И ко мне ты тоже не приблизишься. Я прошу тебя постараться сделать так, чтобы в следующий раз мы встретились примерно никогда.

От того, как быстро и беспорядочно она подбирает слова, у Мэтта едва ли слюни не капают на эти самые пижонские кроссовки.

– Мы живем в одном доме, встреч не избежать.

– Уверена, ты справишься, – говорит Ребекка. – Потому что я не намерена видеть тебя. Мне плевать, как ты это сделаешь, не попадайся мне на глаза.

И она уходит, оставляя Мэтта мучиться с волком, с тусклым отголоском вдребезги разбитой гордости и с волной отчаянной злости, когтями раздирающей горло.

После пробежки Ребекка забирает рюкзак из своей комнаты, запрыгивает в машину и уезжает, на ходу жуя крекер. Мэтт ловит себя на том, что  вздыхает, провожая взглядом ее машину. Но сначала классную задницу, что уж там.

Филип выходит на крыльцо с огромной кружкой кофе в руке, растрепанный после сна и все еще в пижаме. Он жмурится, впитывая солнечные лучи, что уже не такие яркие, как летом, но все еще немного припекают макушку. Мэтт чувствует, как тепло растекается по телу. Он в стае. От Филипа пахнет домом, лесом, немного – лекарствами и другими людьми, эти запахи смешиваются с терпким ароматом его одеколона и создают вокруг Мэтта что-то типа кокона, находясь внутри которого он вновь ощущает себя живым.

– Чем планируешь заняться сегодня? – спрашивает брат, с не самым довольным видом наблюдая за тем, как Мэтт выхватывает кружку из его рук и делает глоток.

Он пожимает плечами:

– Документы с моей прошлой работы придут только через пару недель, так что заняться пока нечем. Я думал сходить в… в колледж?

Он так и знал. Филип делает эти свои глаза, как раньше, когда Мэтт пытался сбежать на свидание с Рози через окно, а он его ловил, уберегая от маминого гнева и возвращая обратно в комнату.  Глаза «да ладно, ты ведь не такой тупой, Мэтти». Глаза «дай-ка я тебе объясню, что такое плохая идея».

Он впечатлен тем, что Филип не растерял арсенал своих злобный взглядов, но Мэтт больше его не боится, так что…

– Да ладно тебе, Фил.

– Ужасная, ужасная идея, ты понял меня?

– Я не собираюсь преследовать Ребекку, я погуляю по коридорам, я ведь собирался поступать туда когда-то…

– Нет. Прекрати это.

Филип возвращает себе свою кружку и на несколько минут зависает, наслаждаясь ароматом отцовского кофе. Отец не альфа и никогда им не был, но никто и никогда не оспорит того, что, являясь хранителем очага в этой стае, он продолжает оставаться образцом мужественности и чести. И готовит лучший кофе на свете.

– Что мне делать, если меня тянет к ней?

Филип зевает и бесцеремонно чешет задницу. Мэтт закатывает глаза. Он совершенно не изменился.

– Блинчики, Мэтт. Хороший завтрак, душ, а потом ты поедешь со мной на работу и будешь вытягивать боль из моей пациентки Барбары, которая не заслужила тех мучений, что ей достались. И я не позволю тебе сталкерить Ребекку.  Дай ей время, Господи.

Глава 6

– Опаздываете, лузерши.

– На тебе футболка, которую я подарила тебе на прошлый День рождения, Тим, если мы лузерши, какого черта ты дружишь с нами?

Тим постукивает пальцем по губе, размышляя, пока Ребекка и Эмма занимают свои места позади него.

– В этом городишке выбор невелик.

– Ты засранец.

Ребекка раскладывает учебники на столе. Лекция по истории – один из самых бесполезных предметов в ее программе, поскольку мистер Грэмс не считает нужным хоть что-то сказать по теме, если он плохо спал этой ночью (а, как известно, он каждой ночью спит именно плохо). Это будет очередное занятие, когда он просто даст им название темы и номера страниц в учебнике, а сам сделает вид, что читает, похрапывая за книгой.

– Есть дело, – Тим разворачивается, призывая сидящего рядом с ним Дэна сделать то же самое. – Мы узнали, с кем нам предстоит играть первый матч сезона. И наш дорогой друг Дэн любезно достал нам информацию на всех членов команды соперников.