Хозяйка замка Эдвенч (СИ) - Ром Полина Страница 6

Замок также неприятно поразил барона – везде чувствовалось изрядное запустенье. Пропали даже гобелены, украшавшие стены трапезной. Прислуги практически не было, и клочья паутины весели во всех коридорах и комнатах.

Подвалы замка пугали своей пустотой, при тётушке Джен такого не было никогда. Генри прекрасно помнил и огромные провесные окорока на крючьях под низким потолком для спасения от мышей, и большие кадки с соленьями, и корзины с укутанными в солому фруктами. Сейчас в погребе гуляло эхо, и было совершенно непонятно, как баронесса собиралась здесь зимовать.

Известие о смерти прошлой зимой тётушки Джен расстроило барона больше, чем ранее известие о смерти отца и брата. Тётушка Джен всегда любила его и баловала. И сейчас, глядя на остывшую кухонную плиту, грязь на кухне и ворчливую пожилую селянку, занимающую место поварихи, от которой пахло потом и пригорелой кашей, барон ощущал печаль: «Невозможно вернуть прошлое».

Замок был разорён целиком и полностью. Кладовая с тканями, которую услужливо открыл ему кастелян, Эдвард Гринч, была практически пуста. В отцовской спальне, где планировал теперь жить Генри, даже дубовые панели были сняты со стен. Погреб пуст. Конюшни пусты.

Единственное место в замке, которое не просто сохранилось в целостности, а было изрядно улучшено, находилось в комнатах баронессы. Присвистнув от удивления, Генри осмотрел новую изящную мебель с золочёным рисунком, дорогущий ковер на полу и вазы тонкого фарфора, тяжелые серебряные подсвечники, украшавшие каминную полку, и благородные бархатные шторы, падающие богатыми складками.

Робко возражающий кастелян сдался под гневным окриком Генри и открыл гардеробную, где хранились туалеты баронессы – под собственные покои дамочка прихватила ещё и пару соседних комнат.

« Однако моя мачеха, похоже, жила совсем недурственно всё это время . Странно только, что у её дочери в спальне всё устроено гораздо проще. Да и сама малышка как будто запугана»

Из слуг в замке -- только этот самый кастелян; крестьянка-повариха, которая не могла сварить, не спалив, даже обычную овсянку; хмурая нянька маленькой леди Миранды и её же пожилая горничная; старик-привратник, который колол дрова и впустил нового хозяина через небольшую калитку в воротах, и две смазливых горничных, которые делали всю остальную работу.

Точнее, должны были делать. Стирать, убирать и вот это вот всё, а не строить глазки солдатам, которых он привел с собой. Не осталось никого из старой охраны.

Солдат нужно было кормить, перестирать им одежду, обустроить им быт. Замок нужно приводить в порядок, необходимы продуктовые запасы на зиму. Барон слабо представлял, за что хвататься, и послал в город за старым кастеляном Эдуардом Кроудом.

Внешний вид старика Кроуда поразил его не меньше, чем запустение в собственных землях. Кастелян сильно сдал: из крепкого пожилого мужчины превратился в обрюзглого, задыхающегося старика. Впрочем, ум его был светел:

-- Жениться вам надо, господин барон. Ежели молодая толковой хозяйкой окажется, будет вам надежное подспорье. Хлыща этого гнать требуется, -- старик попыхтел и нехотя добавил:

-- Известно, людские языки без костей… А только в Эдвенче разное поговаривают про этого кастеляна и баронессу… Тьфу, – раздражённо сплюнул он, – срамота сплошная!

-- Жениться надо, Кроуд, я не спорю. Но в такой дом молодую жену вести – позору не оберешься. Да из хорошего хозяйства не отдадут невесту в эту разруху. Денег я на службе скопил, но не столько, чтобы одним махом всё решить.

Старик снова попыхтел, отхлебнул из кубка остывшего уже вина и ответил:

-- Тогда у вас выход один. Поезжайте в Вольнорк, на рынок должников.

-- Это ещё зачем? – удивился Генри.

Старик хмыкнул и ответил:

-- А вы думаете умелую кухарку так уж легко подобрать? А ежели тётка толковая попадется, она вам большую часть хозяйства в замке и наладит. И прислугу, и солдат ваших кормить нужно, да и сами вы чай не святым духом питаетесь. А она и разберется, какие запасы делать, да что когда подавать, да что закупить, а что и продать. Отсюда и остальное всё начнет потихоньку налаживаться.

Старый кастелян поднялся и кряхтя отправился к дверям, но в проёме замер, как будто вспомнил, что что-то упустил.

-- Только вы, господин барон, помните, что на рынке не только должников продают, но и с каперских судов пленных. Война-то кончилась давненько, а на море как были стычки без конца, так и есть. Дак которые не должники -- они всего на три года продаются. Это должники: пока не отработают всю сумму, так и будут батрачить. А которые с судов – те другая стать. Прощевайте, господин барон.

Дверь захлопнулась за кастеляном, и Генри на мгновенье ощутил некоторую беспомощность – никто и никогда не рассказывал ему, как ведется хозяйство, что делать с крестьянами, как собирать налог и как привести замок в порядок. Да еще на его шею свалится эта, так называемая мачеха.

Вряд ли отец, учитывая, каким скопидомом он был, допустил такое разорение земель и замка. Если выделить этой дамочке достойную вдовью долю – возможно, ему не хватит денег на восстановление хозяйства. Генри скрипнул зубами -- придется терпеть эту мотовку в замке до тех пор, пока он не сможет выставить её за ворота, соблюдая все правила.

Глава 6

Проснулась я оттого, что мужской голос почти над ухом громко произнес:

-- Пожалуйте к капитану, мадам.

Я сообразила не открывать глаза и дождалась момента, когда, прошуршав платьем, женщина вышла из комнаты, а в дверях щелкнул замок, закрываемый на ключ. Только после этого я тихонько позвала:

-- Барб…

-- Иду-иду!

Служанка выглянула из-за ширмы и, вытирая руки висящем на плече полотенцем, двинулась ко мне.

-- Что, барышня, полегче вам? Попить не хотите?

Она напоила меня прохладной водой и, жалостливо вздохнув, спросила:

-- Поели бы вы, хоть сколь, барышня. Я вас бульоном-то подпаивала, пока вы не в себе были. Только ведь разве это добрая еда? А вы и так завсегда худышка были, а сейчас и совсем… -- она махнула пухловатой оранжевой рукой. Заметила мой удивленный взгляд и несколько раздраженно пояснила: -- От краски это все, от ейной! Теперича неделю, а то больше такая и буду. Мачеха ваша когда красилась, так у горничной ейной Милли, тоже по пять ден руки не отмывались.

Приговаривая все это, она споро натянула на меня халат и, бережно придерживая, подвела к столу:

-- Садитесь, миленькая моя, садитесь. Сейчас я.

Она покопалась в стоящей на столе корзине, достала оттуда приличных размеров тесак, плоскую деревянную тарелку и принялась резать на ней сероватый, дурно пропеченный хлеб, приговаривая:

-- Ироды-то эти кормят этакой-то дрянью, что впору от нее богу душу отдать.

-- Барб…

Она оторвалась от куска заветренного сыра, который нарезала вслед за хлебом, и подняла на меня глаза:

-- Что, миленькая? Худо вам?

-- Нет-нет, Барб. Хорошо все. Я просто сказать хотела… -- я машинально подняла руку и потрогала рану под шапочкой. – Когда меня по голове ударили, наверно повредили что-то, с памятью у меня совсем плохо, Барб.

Она испуганно взялась оранжевыми руками за пухлые щеки и смешным, неожиданно тоненьким голоском сказала:

-- Осспади боже! Это чего ж теперь делать? Лекаря ведь эти ироды-то не позовут!

-- Да ничего особенного делать не нужно, ты бы мне рассказала обо всем, глядишь, я и вспомню.

Барб торопливо подвинула мне тарелку с едой и спросила:

-- Дак а что рассказывать, миленькая моя?

Всё это время она так и стояла у стола и я, чувствуя тянущую боль в желудке, указала ей рукой на стул.

-- Да ты садись и поговорим, пока я ем.

-- Да как же это садись?! Разве ж это можно такое?! При барышне чтобы сидеть? Вовек такого не было!