Кошка Белого Графа - Калинина Кира Владимировна Страница 6

Она сложила пальцы щепотью, поднесла ко рту и дунула. Клянусь, в руке у нее ничего не было! Но в воздух сорвалась черная взвесь и тончайшей струйкой потекла к окну.

Я невольно пригнула голову.

Тяжелая рама содрогнулась, сверху посыпалось крошево мерзлого снега.

Не помня себя, я сиганула прямо со второго этажа в самый большой сугроб. Меня завалило, но я подпрыгнула – кузнечик, а не кошка! – и понеслась вскачь, не жалея лап.

Не помню, когда в последний раз так быстро бегала и с такой скоростью взбиралась на балкон своего мезонина.

Тут бы выдохнуть и расслабиться. Однако все пошло наперекосяк.

Я оборачивалась с шести лет, и у меня всегда – всегда! – получалось. С первого раза. Без заминок и осечек.

А сейчас – нет.

Небыль отказалась явить себя. Не приняла, не впустила, не откликнулась на зов. Не отдала мне меня – рослую белокурую девушку в свадебном костюме крестьянки из северных областей Ригонии.

Я даже в дом попасть не могла. Не лапой же за ручку браться!

Спасло то, что дверь открывалась вовнутрь. Я налегла изо всех сил – уперлась передними лапами, лбом и ввалилась в хорошо протопленную комнату.

Уже потом, прильнув к изразцовой стенке и впитывая, впитывая всем существом восхитительное тепло, я вдруг подумала, что черная пыль, слетевшая с пальцев старухи, была подозрительно похожа на Дыхание Небыли, в которой осталось заперто мое человеческое тело.

Полночи я силилась добраться до нее, движимая то страхом, то злостью, то отчаянием, снова и снова – пока не выдохлась. Свернулась под одеялом и даже заплакать не смогла. У кошек не бывает слез.

Разбудил меня громкий стук и голос Майры:

– Карин, ты спишь? – дверь дернули. – Ты чего заперлась? Вставай! У нас работы полно!

В глубине души я надеялась, что усну кошкой, а проснусь человеком и окажется, что вчерашнее мне пригрезилось. Но нет. Хвост, усы и шерсть никуда не делись. Или меня слишком рано вырвали из мира снов? Не зря же голова пуд весит, а глаза не открываются. Может, стоит вернуться в уютное забытье и подождать?..

– Карин! – Майра продолжала колотить в дверь. – Что за шутки?

Ох, вдруг ей надоест, и она уйдет?!

Я вылетела из-под одеяла, как укушенная, и во все горло завопила:

– Мия-а-а-а-а-у-у!

– С ума сошла! – взвилась Майра.

За окном светало, а у нас давно условлено, что обращаюсь я только в темное время. Соседи думают, у Эльсов живет кошка Ночка, которая гуляет под луной, а днем отсыпается за печью.

– Прекращай балаган! Мама с тебя шкуру спустит!

Я кричала и скреблась в дверь изо всех сил, наплевав на саднящие когти и ободранные подушечки лап, и Майра наконец сообразила:

– Ты что, не можешь стать человеком? Свяна милостивая!.. Подожди, сейчас маму позову!

Мама сперва долго бранила меня срывающимся голосом, потом хотела ломать дверь – заперто-то изнутри на задвижку. Но Майра спросила, не смогу ли я выйти, как вошла, через балкон («Мяукни, если да!»), и побежала отпирать заднюю дверь.

Дальше – каменный пол кухни вместо листа бумаги, печная зола вместо карандаша… Я давно забыла, как в детстве училась писать и как трудно рука привыкала выводить верные палочки и закорючки. Кошачья лапа для этого приспособлена еще хуже. Но с восьмой, кажется, попытки мне удалось изобразить что-то похожее на «Льет».

– Кавалер Льет?! – у мамы кровь отлила от щек. – Он знает, что ты оборотень?

Он, может, и нет. А вот старуха…

«Ведьма при нем» – кое-как накалякала я.

– Что за ведьма? Агда? Нет, не Агда! Конечно, нет… – мама никак не могла справиться с паникой. – Она… знает, кто ты?

Я покачала головой. Хотя поди ее разбери, эту дазскую ворожею. Вдруг она умеет заглядывать в Небыль и видела там мое человеческое тело?

Хотелось верить, что мама сообразит, как его вернуть. Она была оборотнем на десять лет дольше меня. Может, бабушка ей что-нибудь рассказывала.

Но мама понуро опустилась на табурет у печи. Трещали дрова, за решеткой заслонки жарко краснели угли, по полутемной кухне, не успевшей толком прогреться, плыл запах сосновой смолы. А мама сжимала руки и шепотом перебирала имена богов, словно не могла решить, к кому воззвать.

– Льеты скоро придут, – напомнила Майра.

Мама вскочила с явным облегчением.

– Карин! Жди здесь. Нам надо подготовиться. Платье из зала вчера так и не убрали!

Я кинулась ей под ноги, вынуждая остановиться. Потом сунула лапу в совок с золой и торопливо написала слово «Обман».

Объяснять, что задумали наши несостоявшиеся заказчики, пришлось долго.

Майра задохнулась от негодования, у мамы гневно засверкали глаза. Куда подевались вялость и безволие!

– Так! Давай-ка спрячем платье. Скажем, вчера после них приходили, купили готовое за пять… нет, шесть тысяч марок! Не обессудьте, благородные господа, задатка вы не оставили, мы вам ничем не обязаны.

– Мама, – Майра нерешительно тронула ее за рукав. – Может, лучше сторгуемся? Отдадим им платье, пусть расколдуют Карин.

Мама повернула к ней голову – резко, как хищная птица:

– Только не вздумай первой предлагать! Если это их рук дело, если они знают, то сами заведут разговор. А если нет… Ты представляешь, что будет, если станет известно, что мы укрываем оборотня?

Меня сдадут жандармам, вызовут секача… или станут использовать в грязных делишках. Говорят, такое бывает: оборотней принуждают шпионить для короны, если раньше не приберут к рукам богатые интриганы или бандитские главари.

Ателье госпожи Эльс в любом случае рискует потерять клиентов.

И все же…

– Карин, из кухни ни ногой, – мама послала мне испепеляющий взгляд. – Услышишь, что идет чужой – прячься! Майра, покорми ее и быстро в зал. Посмотрим, что скажут Льеты.

Мы с Майрой попили чаю – она из чашки, я из блюдца – и съели по куску вчерашнего пирога с рыбой; в куске Майры было больше теста, в моем – рыбы.

В печи мы не готовили: для этого у нас имелась чугунная плита фирмы «Гентер». Дров она ела мало, нагревалась быстро. А печь топили для тепла. Когда Майра убежала маме на помощь, я забралась в устье и устроилась лицом к двери. Кухню от приемного зала отделяли мастерская и два коридора, но, когда придут Льеты, я услышу. И если мама не заговорит с ними обо мне, сама явлюсь в зал!

За окном становилось все светлее, время шло, а наши коварные заказчики не спешили.

Может, старуха уговорила Агду-Эмку плюнуть на фасон и довериться вкусу госпожи Кольд? Может, они сейчас грузятся в сани, чтобы укатить в сторону столицы… Тревожные мысли так и роились в голове. Но камень подо мной прогрелся, глаза после тяжелой ночи закрывались, и пирог в животе нашептывал, что стоит немного вздремнуть. Я незаметно соскользнула в полусон и там, в белой мути, куда-то бежала, карабкалась, искала что-то…

Тренькнул еле слышно наддверный колокольчик, раздались голоса. Я соскочила на пол – и остановилась. Кухонная дверь, которую Майра оставила нараспашку, оказалась затворена. Открывалась она наружу, и я пару раз толкнулась – дверь вздрогнула, но не поддалась. Выход во двор был заперт на защелку. Ее и человеку не сдвинуть без усилия, куда там кошке.

Я не находила себе места, прислушиваясь к далеким голосам – слов было не разобрать.

Раз показалось, что разговор пошел на повышенных тонах, и меня пробрал озноб, как от лютого мороза. Мама же не знает, что с замужеством Агды-Эмки связана какая-то интрига. Я забыла рассказать. Обо всем забыла! Да и не приняла всерьез те обрывки фраз. Но Льетам неизвестно, много ли я слышала и сколько из услышанного поняла. Если старуха отрезала меня от Небыли, чтобы сохранить втайне их с кавалером козни… мама и Майра в опасности!

Голоса смолкли, стало тихо. Лишь изредка доносились – или чудились? – невнятные стуки, скрипы, шорохи.

В мастерской пробили часы.

Почему никто не идет? Вдруг с мамой и Майрой что-то случилось?..

Я поймала себя на том, что рву когтями обивку старого кресла в углу. Да что кресло? Еще полчаса, и я хвост себе грызть начну!