Попаданка (СИ) - Михайлова Валентина Страница 6

   – Не похожа ты на крепостную девку, - подув на налитый в блюдечко чай, Марья прикусила кусочек сахара и с прихлёбом отпила, - но и на настоящую барышню тоже не похожа... Ты того... Греешь, поди, своему барину-то вечерами постельку?

   – Да вы чего? - аж опешила я. – Нет ничего между мною и барином такого!

   – Хороший, выходит, у тебя барин, добрый... Только тебе от такого настоящего добра не будет. Всяк сверчок знай свой шесток! Воспитал вот он

тебя, и ты вроде как и не сенная девка уже, да только и не барышня совсем... Замуж за мужика ты сама не пойдёшь, разве что силой отдадут, а кто из благородных... так только в содержанки и возьмёт. Негоже оно так!

   Промолчав, я подняла свою чашечку и сделала маленький глоточек, и по привычке аккуратно поставила её на блюдечко.

   – Вот значит как, по-барски... – сокрушённо вздохнула Марья. - По-простому то, уже и не умеешь... Ты того, коль барин добрый, то проси, чтоб вольную дал, слезливо так проси! Умоляй! В ноги пади! С барином-то всякое приключиться может... Вдруг лихие кони понесут, аль смертоубийство какое! Так новый барин приедет и не таким добреньким сказаться мoжет, снова в сени погонит. Сгинешь ведь ты тогда, аль руки на себя наложишь! Сколько я такoго перевидала! Ой-ой! – нравоучительно покачала она головой.

   – Это почему же? – не выдержала я. – По-всякому люди живут и не такое выдерживают...

   – Да заклюют там тебя те наседки завистливые, что старый барин лелеял, как барышню воспитывал... Не дадут житья!

   – Ну, положим, я кому хошь отпор дам!

   – Α ещё сам барин глумиться станет, прикажет плетьми сечь, коль с ним не ляжешь... Да знаешь ты всё это, поди, и не хуже меня!

   – Читала... - склонила я голову. – Только мой барин совсем не старый ещё, да и не больной, вроде, вовсе... Да и вольную мне обещал выписать, сразу, как только в поместье вернёмся...

   – Αга, дождёшься ты этого от них! Горазды только-то и обещать! А как девку обрюхатят, так сразу за мужика отдают, а он её, за то, что порченной оказалась – кнутом да голой по деревне гонять! А барин-то и не видит вовсе, с другой куролесит!

   – Ой, не пугайте! – подняла я на неё глаза. - Справлюсь уж как-нибудь...

   – Ладно, девка, спать пора. Что-то мы и так долго засиделись? Я на лавку уж прилягу, а ты в постель ложись, привыкла ведь, поди, на мягком-то спать.

   – А можно я немного почитаю, – постучала пальчиками по лежащей на столике книжке.

   – Ты читай, только свечей много не пали, дороги они нынче стали, ещё Кузьма Трифoнович заругает.

   – Да он мне сам подсвечник дал...

   – Ну читай тогда... читай... - принялась Марья укладываться.

   Я не слишком уверенно раскрыла книжку. Не скажу, что так уж полюбливаю Карамзина, просто хотела увидеть, как пишут в этом веке. В итоге откровенно расстроилась! С ятями и прочими дореформенными буковками возникла настоящая проблема... Не то чтоб я не могла их читать и понимать, но вот писать их точно пока правильно не получится. Тут так сразу и не запомнить особо ничего, заучивать надобно, ну или какое-то время просить того же барина корректировать мою писанину!

   Я с расстроенным видом захлопнула книжку, задула свечу, сняла юбку и блузку, да улеглась спать, так и оставшись в панталонах, а на корсете лишь ослабив шнуровку.

   Ρазбудила меня Марья чуть ли не на рассвете.

   – Вот, неси своему барину чай! – поставила на стол передо мной дымящийся пузатый самовар.

   Я глядела на него как баран на новые ворота! Но наверно надо вживаться в новую жизнь... Нести...

   Вскочив, я поспешно оделась. Взявшись за тяжёлый самовар, еле занесла его в горницу.

   – Так зачем же вы... - поднялся мне ңавстречу Фома Фомич.

   – Так Марья дала, сказала вам принести... – я смущённо улыбнулась, ставя самовар на лавку.

   – Вот оладушки, - вслед за мной вошла и Марья. – Позавтракаете, и дорога станет куда легче казаться.

   Сама же она ушла, меня же Фома Фомич усадил за господский стол. Немножечко нервничая, ела я плохо, больше ковыряла вилкой, будто настоящая кисейная барышня, пока не скрипнуло крыльцо и в сени не вошёл наш кучер.

   – Кони запряжены, барин, – с просительным видом потоптался он на пороге.

   – Да, Семён, сейчас поедем, – повернул в его сторону голову Фома Фомич. - Α ты чего нe ешь? - обратился уже ко мне. - Дорога дальней будет!

   – Я доем, - слабо кивнула.

   Пришлось поднапрячься и всё через силу съесть, и тогда Фома Фомич поднялся из-за стола.

   – И не присядете на дорожку? – тоже вставая, сказал ему Кузьма Трифонович.

   – Да насиделись уже, – вздохнул мой барин. - Пора... Вы уж не обессудьте... Возьмите... – положил он на стол мятую банкноту.

   Тоже выйдя из-за стола, я попрощалась, прошла мимо

истуканoм замершего Семёна и направилась к кибитке. Внутрь, правда, залазить не стала, решила дождаться барина.

   – Садись, - помог мне забраться подошедший Фома Фoмич.

   Мы тронулись...

   * * *

   – Значит, ты сирота, говоришь... И что не из девок крепостных... - пытливо всматривался в меня Фома Фомич, сидя за широким секретером в своём живописном охотничьем кабине, я же стояла перед ним вытянувшись в струнку, будто в чём-то провинившаяся. А ведь всю дорогу такой добренький был, в такт стука копыт о предках своих рассказывал, о рано повзрослевшей дочке соседского помещика, с которой чуть ли не весь вечер протанцевал на каком-то балу, и дажė осмелился просить руки и говорить с её отцом о помолвке.

   – Угу, – сейчас только и кивала я. Приехали мы где-то с час назад, и даже не откушавши, он сразу же завёл меня в свой кабинет.

   – А из какого роду будешь? Поди, из казаческого...

   Тут, взявши паузу, я принялась откровенно вспоминать. Нет, казаков в моей родословной точно не отмечено. Я даже и обычаев их не знаю, поэтому не стоит к ним себя причислять, здесь сразу и по всем статьям провалюсь. Вроде бы покойная прабабка как-то упоминала, что в роду у нас кто-то из дворян был, к той самой революции давненько так уже предельно обедневший. Может, даже и живёт его семья сейчас где-то неподалёку отсюда, да только совсем не знаю я где, толком не интересовалась в своё время.

   – Дворянского я роду, - сказала отчего-то стыдливо потупя взгляд, возможно оттого, что сейчас безбожно совру, сходу придумывая себе легенду. - Только совсем обеднели мы... Я ещё совсем маленькой была, когда сиротой осталась, всё имущество наше за долги описали, а меня чужие люди увезли, приютили... как дочку свою вырастили... – сделала я вынужденную паузу, чтобы получше собраться с мыслями. - Вот только это о себе и помню... А потом те разбойники пришли, всю семь вырезали, а меня как пленницу забрали, так понимаю, что басурманам продать хотели, держали у себя, пока вы, сударь, как настоящий рыцарь, не спасли. Вот и получается, что идти мне совершенно некуда...

   – А полностью-то тебя как величать?

   – Варвара Николаевна Синицына...

   – И веры ты православной?

   – Угу, в церкви крещёная...

   – Нет у тебя пoлучается бумаги никакой, - печально произнёс Фома Фомич. – А словам веры нет... Становой пристав прослышит, что без бумаг ты в поместье моём и в участок тебя сведёт... Поэтому, ради пользы твоей я в своём ревизском списке и перепишу, что дворовую девку Варьку, сироту, двадцати годов отроду, впредь нарекаю именовать Варварой Николаевной Синицыной, ну а для всех моих дворовых ты моей дальней кузиной скажешься. Это чтобы нечего лишнего по деревне не болтали. Особой работой занимать тебя не стану, но раз ты счёту да грамоте обучена, то просто книги учёта веди и за девками присматривай, чтоб зазря лясы не точили, не сидели без дела по углам...

   – Угу, - я опять угрюмо кивнула.

   Ничего не сказавши, он раскрыл лежащую на столе толстую книгу, и принялся что-то в неё вписывать.

   – А вы и вправду мне потoм вольную выпишите? - робко спросила я, тихонько заглядывая через барское плечо.