Крылья феникса - Матлак Ирина Страница 60

Когда мы, дойдя до конца коридора, остановились у расположенной около лестницы двери, подумалось, что это неудачная шутка. За такими дверьми в институте обычно располагались кладовые, а никак не жилые комнаты.

— Хотите сказать, что Инида Трэйндж живет здесь? — спросил я, хотя подсознательно уже знал ответ.

Не успела девушка подтвердить мои предположения, как рядом появился дворецкий, который, склонив голову, произнес:

— Мое почтение, лорд Снэш. Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?

От вида его заискивающей полуулыбки внутри снова всколыхнулась злость.

— Можете, — ответил тем не менее ровно. — Мне необходимо войти в комнату Иниды Трэйндж. Я так понимаю, данная комната находится за этой дверью?

Наблюдать, как заискивающее выражение лица дворецкого сменяется на испуганное, было противно и смешно. Картина в голове сложилась предельно ясная, и его реакция сполна подтвердила ее правдивость.

— Да, — с небольшой заминкой произнес дворецкий. — Но, боюсь, без мисс Трэйндж внутрь не попасть…

Только после его слов, обратив внимание на дверь, я заметил покрывающий ее защитный полог. Сильный, сотворенный с использованием заклинания высокого порядка — на короткий миг даже почувствовал гордость за Иду, сумевшую его создать. Но на смену ему быстро пришла усилившаяся злость от понимания того, зачем ей вообще потребовалась такая защита.

Осторожно приподняв полог точно невидимую вуаль, взялся за дверную ручку. Но, прежде чем войти, поинтересовался:

— Разве в жилом крыле недостаточно свободных комнат?

Дворецкий побледнел и проблеял нечто невнятное о недостатке мест, но слушать эти бредни я не стал.

— Вы уже сполна продемонстрировали свою предвзятость, некомпетентность и ограниченность ума. — Голос прозвучал резко, хотя я старался держать себя в руках. — Ваше увольнение — вопрос пары часов, поэтому советую собирать вещи уже сейчас.

Войдя в комнату, захлопнул за собой дверь, не в состоянии больше терпеть окружающее, буквально пропитавшее воздух лицемерие.

Я сказал — комнату? Нет, это была не комната. Скорее каморка или чулан, куда зачем-то поставили старую кровать и покосившийся письменный стол. Казармы служащих в Приграничье — и то краше. Пресветлый… как она жила здесь все это время?

Присмотревшись внимательнее, отметил, что, несмотря на условия, Ида все-таки сумела создать здесь своеобразный уют. В этой комнатушке царили идеальный порядок и чистота. Кровать была застелена ажурным покрывалом явно ручной работы, а стоящая в углу швейная машинка непрозрачно намекала на то, кто его сшил. Многочисленные библиотечные книги выстроились в стройные стопки на столе, на спинке заменяющего вешалку стула — аккуратно расправленная форма для боевой магии.

А еще здесь присутствовал свежий, чуть сладковатый запах. Ее запах. Так пахнут полевые цветы после недавно прошедшего дождя; так пахнет напоенный весенним солнцем воздух, когда после морозов приходит долгожданное тепло. Земляника и мед.

Остановившись в центре комнаты, непроизвольно замер осматриваясь. Рыться в чужих вещах не собирался, но взять какую-то одну вещь было необходимо. Взгляд скользнул по щетке для волос, канцелярским принадлежностям, швейной машинке… последняя для Иды определенно была дорога, но не тащить же с собой ее?

Личных вещей у Иды имелось крайне мало. Кусочек мыла, заколка, несколько лент для волос, небольшое круглое зеркальце, потрепанная, смутно знакомая тетрадь…

Тетрадь? Да. Та самая, куда она записывала свои стихи. Похоже, я нашел, что искал.

Когда взял ее в руки, на несколько коротких мгновений пальцам неожиданно стало горячо. Ощущение было скорее неожиданным, чем неприятным, и заставило выронить тетрадь. Упав на пол, она раскрылась примерно посредине, обнажая исписанные неровным почерком страницы. Я не собирался читать стихи — это было бы по меньшей мере подло. Они были чем-то слишком личным и сокровенным; отражением той части души, в которую нельзя входить без приглашения.

Но когда поднимал тетрадь, взгляд помимо воли зацепился за последние строки внизу страницы:

Строчки были выведены неровно, как если бы их очень торопились записать. Так бывает, когда мысль опережает скорость движения руки и ты боишься, что она ускользнет.

Простые слова, складывающиеся в такое же простое четверостишие. Но они задели что-то глубоко внутри меня, отозвались в прилившей к вискам крови. Интересно, кому эти строки посвящались?

Сбросив мимолетное наваждение, еще раз окинул комнату беглым взглядом и перенесся во врачебное крыло.

— Ты же понимаешь, что я не могу дать никаких гарантий? — встретил меня вопросом Шайн. — Неизвестно, как переход скажется на ее состоянии.

В кабинете остро пахло табаком. Обычно Шайн курил на улице, и повисший в воздухе дым показывал, насколько он нервничает.

— Я не смогу быть спокойным, оставив Иду в институте, — ответил, протянув ему тетрадь. — Это для эликсира подойдет?

Быстро, но внимательно ее осмотрев, Шайн кивнул и в свою очередь передал мне исписанный лист вместе с набитой лекарствами сумкой.

— Я буду навещать ее два раза в день. Здесь подробные инструкции насчет того, что и как нужно делать в мое отсутствие. И, Нор… — последовала короткая пауза. — Я правда не могу дать никаких гарантий, что после перехода через свет ей не станет хуже.

— Но если она останется здесь, никаких гарантий тоже нет. Ведь так?

— Я бы сказал, — не отводя взгляда, произнес Шайн, — что она в любом случае не переживет грядущую ночь и мои инструкции тебе не понадобятся. Как бы нам всем ни хотелось обратного.

Не став спорить и в очередной раз подавив поднимающиеся из глубин души эмоции, я вошел в смежную комнату. Ида лежала в той же позе, что и до моего ухода. Бледное, сливающееся с тоном простыней лицо оставалось все таким же бесстрастным, окутанным легкой вуалью умиротворения. Если бы не усилившиеся тени под глазами, можно было бы подумать, что она просто спит.

Посмотрел на нее несколько долгих секунд, после чего осторожно взял на руки. Каскад спутанных волос загорелся под лучами заглянувшего в окно закатного солнца. Но ни солнце, ни даже мое яркое сияние не заставили сомкнутые веки дрогнуть.

Запечатлев на холодном лбу короткий поцелуй, — как испокон веков делали фениксы, желая поделиться с кем-то благословением Пресветлого, — прижал Иду к себе и решительно шагнул в открывшийся световой проход.

Ида

Я никогда не была в пустыне и могла только догадываться, как чувствует себя затерявшийся в ней человек. Но сейчас ощущала себя именно таким человеком, много дней находящимся под неумолимым палящим солнцем, страдающим от жажды и нестерпимой сухости во рту и даже глазах. Под веки словно насыпали колючего песка, малейшая попытка пошевелиться причиняла нестерпимую боль во всем теле.

С трудом приоткрыв глаза, увидела перед собой лишь абсолютную черноту.

«Пресветлый, я что, ослепла?!» — промелькнула в гудящей голове ужасающая мысль.

Сознание было сонным и ватным, застланным пеленой путающего мысли тумана. Связно думать не получалось, и я совершенно не представляла, что происходит и где я нахожусь.

Хотелось позвать кого-нибудь, но я не могла говорить. Горло словно оцарапали жесткой наждачной бумагой, и оно болело как при ангине. Кажется, в последний раз мне было настолько плохо во время серьезной болезни в детстве…

Следующая пробившаяся сквозь плотный туман мысль привела меня в еще больший ужас. Я вспомнила о лорде Снэше. Вспомнила, как он находился на грани жизни и смерти, которую я так старалась не позволить ему перешагнуть.