Огонь души (ЛП) - Фанетти Сьюзен Страница 61

Повинуясь внезапному порыву, он поймал руку Эльфледы и сжал.

— Ты хорошая женщина, Эльфледа. Всю мою жизнь ты была здесь, чтобы заботиться обо всех нас, и делала это более чем умело. Спасибо.

Щеки старухи покраснели, а в глазах заблестели слезы.

— Для меня большая честь служить этой семье, ваше высочество. — Когда он отпустил ее руку, она добавила: — Могу я спросить о ее высочестве?

— Мне кажется, Астрид нас покинула.

Она сглотнула и глубоко вздохнула.

— А. Мне очень жаль это слышать. Бедняжка.

— Ты не злишься на нее?

Эльфледа быстро изучила его лицо, прежде чем ответить.

— Могу я говорить откровенно, ваше высочество?

— Как я уже говорил, ты говоришь своим лицом яснее, чем большинство людей при дворе говорят своими языками, так что, пожалуйста. Чувствуй себя свободно.

Она еле заметно улыбнулась.

— Она любит вас по-настоящему, но я не думаю, что она сумела по-настоящему освободиться от Черных Стен.

— О чем ты?

— Она была здесь не по своей воле, так что ничего из того, что произошло потом, не было ее выбором. Я знаю, что говорю далеко не так, как подобает говорить с вашим высочеством…

— Я даю тебе разрешение. Говори свободно.

Она склонила голову в знак благодарности.

— Я вижу это по тому, как она изучает себя в зеркале. Она до сих пор видит себя пленницей. Ее народ отличается от нас. Даже изучая наши обычаи, она не понимала их. Там, откуда она была родом, она могла делать то, что хотела. Она могла выбирать. Здесь даже мужчины мало что выбирают в своей жизни, а женщины вообще лишены выбора.

В последних словах Эльфледы прозвучала зависть. Но Леофрик услышал в них и что-то еще, и внезапно обрадовался тому, что Астрид не осталась. Он знал, что ее люди не отплывут раньше, чем на следующий день. У него было время. Слова Эльфледы и ошеломляющая уступка отца вселили в него надежду. Теперь она сияла перед ним, как маяк.

Возможно, он еще не потерял ее.

Но она должна была сделать выбор, чтобы остаться.

— Спасибо за откровенность, Эльфледа.

Услышав слова благодарности, она присела в реверансе и удалилась.

Прежде чем сесть рядом со спящим другом, Леофрик подошел к двери, ведущей в комнату молодой жены Дунстана. Когда он без стука вошел, Уинифред стояла у окна на коленях на подушке, сцепив руки и подняв их к ночному небу.

Она вскочила на ноги и повернулась к нему лицом, обхватив руками свое хрупкое тело, как будто километры спального халата, покрывавшего ее от подбородка до пола, все еще оставляли взору что-то неприличное. Господь всемогущий, она была так юна. В этом смехотворно скромном наряде ему легче было представить ее хихикающей с Дредой, чем занимающейся любовью со своим диким мужем.

Она присела в реверансе, почти опустившись на пол.

— Ваше высочество.

— Простите за вторжение, миледи, но у меня есть к вам важный вопрос.

— Да, сир?

— Если бы вы могли навсегда покинуть замок и уйти в монастырь, вы бы сделали это?

Она побледнела и нахмурилась.

— Мне очень жаль, сир. Я знаю, что была плохой женой…

Он отмахнулся от извинений.

— Я прошу вас выбрать, Уинифред. Вы уже замужем, поэтому ваш выбор ограничен двумя альтернативами. Тремя, но я не думаю, что вы предпочли бы смерть остальным. Поэтому я хочу, чтобы вы сказали мне искренне, перед Богом. Если бы у вас был выбор, вы предпочли бы быть хорошей женой своему мужу и лечь с ним в постель, как положено хорошей жене, любить его телом и сердцем и дать ему детей, или предпочли бы посвятить свою жизнь Господу?

— Вы… я… моя мать сказала…

— Уинифред. Ответьте на вопрос.

Ее голос был очень тихим, когда она ответила:

— С тех пор, как я была ребенком, я хотела отдать свою жизнь Господу. Но мои мать и отец…

Он снова отмахнулся от нее.

— Если вы так хотите, я поговорю с вашими родителями. И с вашим мужем. И с моим отцом. И с епископом, чтобы добиться аннулирования брака. Но если вы выберете, постарайтесь сначала увериться, что это именно та жизнь, которую вы хотели бы вести. Мы не можем отменить наши решения. Во всяком случае, не больше одного раза.

Улыбка девушки была самой широкой и искренней, какую он когда-либо видел на ее лице.

— Да, сир. Да! Я выбираю! Я выбираю Бога! — она захлопала в ладоши, как маленькая девочка, получившая угощение.

Он улыбнулся.

— Очень хорошо. Возвращайтесь к своим молитвам.

— Вернусь, сир! И буду каждый день благодарить Господа за вас!

— Не забудьте помолиться о скорейшем выздоровлении графа.

— Нет, сир. Не забуду.

Он закрыл дверь перед очень счастливой молодой женщиной и сел рядом с ее мужем. Он знал, что Дунстан тоже будет рад. По крайней мере, здесь он смог что-то исправить.

Сможет ли он исправить свою собственную жизнь, будет ясно завтра.

«Ах, Астрид. Выбери эту жизнь. Выбери меня». Он сложил руки и уткнулся в них лбом. «Пожалуйста, Господи, помоги ей выбрать будущее, а не прошлое».

23

Астрид стояла в центре лагеря и смотрела, как мужчины и женщины разбирают палатки и несут сундуки, узлы и корзины к берегу, где стоят восемь тяжелых скейдов. Она сняла свое пропитанное кровью прошлого дня платье и сейчас была одета в бриджи, сапоги и тунику, которую нашел для нее Леиф.

Черная пелена беспокойства нависла над лагерем; налетчики были разгневаны тем, что покидают землю, на которой у них было явное преимущество. Они плыли много дней, потеряли почти два десятка людей в битве накануне и возвращались ни с чем, если не считать Астрид.

Все они бросали на нее сердитые взгляды, когда проходили мимо, и никто, кроме ярлов, не заговаривал с ней — потому что все знали, что именно из-за нее они уйдут отсюда ни с чем.

Накануне вечером, вернувшись в лагерь, она села за стол с Леифом и Вали, а также с Гуннаром и Толлаком, лидерами отрядов ярла Ивара и ярла Финна, и стала говорить — так решительно и отчаянно, как только умела. У нее не было веской причины предлагать им уйти, не взяв трофеев или не уничтожив войско, которое напало на них во время переговоров — то же войско, что напало на них год назад и почти уничтожило лагерь, войско, которое захватило ее и надругалось над ней.

Ее единственной причиной было то, что она любила Леофрика и не могла смириться с мыслью о том, что его дом будет захвачен. Наблюдая за удивлением и замешательством на лицах Леифа и Вали, она осознавала, что стала совсем другой. Женщина, которую они знали, ни за что на свете не предложила бы отказаться от победы.

Женщина, которую они знали, никогда не знала любви. Теперь, когда она знала ее, когда ее саму любили, мысль о том, что этой любви придется лишиться, разрывала надвое.

В конце концов, именно эта перемена в ней убедила ее друзей, а уже их гораздо более уверенная речь убедила Гуннара и Толлака. Леиф сказал, что они уходят домой не с пустыми руками. Они пришли за Астрид и возвращаются вместе с ней.

Налетчики были глубоко недовольны, и утреннюю весть встретили криками и рычанием. Астрид стала среди них изгоем.

Неужели она потеряла и этот дом?

И дело было не только в их злости. Как бы она ни была счастлива воссоединиться со своими друзьями, Астрид чувствовала себя не в своей тарелке в лагере с тех пор, как отвезла тело Эдрика обратно в замок. Она убила одного налетчика и ранила другого во время боя. Да, они напали на нее, и Леиф видел это, но это поставило под сомнение ее преданность, пусть даже в битве она убила и солдата короля.

Никто не знал, где ее место. Она не знала, где ее место.

Мысль о том, чтобы увидеть, как друзья всей ее жизни уплывают прочь, разбивала Астрид сердце. Мысль о том, чтобы уплыть от Леофрика, разбивала ей сердце.

Стоя посреди остатков лагеря, лицом к западу, где море казалось синим и спокойным, Астрид вдруг почувствовала желание, которого не чувствовала даже в черном месте. Да, там она часто размышляла о смерти, но никогда всерьез не думала о том, чтобы убить себя. Она умоляла Леофрика убить ее, потому что сама не могла.