Твоё слово (СИ) - Лисканова Яна Страница 61

— Но если даже наши права будут защищать нелюди, то это и не изменится, — ответила я.

— Да, но у каждого из нас в этом спектакле своя роль. Моя в том, чтобы не потерять свое место и возможность продавливать нужные нам законы сверху; докрикиваться снизу — чья-то другая. Может ваша? Но точно не моя. Поэтому я прошу вас вообще больше не затрагивать тему прав людей в связке с моим именем. Удивительно, как вы вообще дошли до мысли, что я этим занимаюсь?

— Даже и не знаю, — честно ответила я, — я очень удачливая. Интересная информация буквально сама падает мне в руки!

— Охотно верю! — он снова улыбнулся, — Тем более что раз я не могу на вас надавить, то предлагаю обмен. Вы пишете статью, которая отмоет мое имя от любой связи с вопросом прав людей, а я расскажу вам кое-какую интересную информацию, касающуюся вас лично. 

Я выходила из здания городского совета не самым радостным человеком на свете. Дорик и Борик обеспокоено мельтешили, пытаясь вызнать, чего мне там такого интересного сообщил барон, потому что сообщил он мне выкладкой документов с комментариями, а не словами, которые мои дурные братишки подслушивали через дверь.

После мы еще пару минут поговорили наедине, обсуждая новый план действий. Обдумывание полученной информации в тот момент я отложила на потом и сосредоточилась на работе. Если говорить о работе, то все сложилось замечательно.

Я не лукавила ведь о том, что слова Евы о более серьезном отношении к своей работе и к своим словам, которые уже стали что-то значить для этого города, произвели на меня впечатление, и я действительно серьезно их обдумывала. Я искала что-то, что могло бы сделать мои статьи не разрозненной писаниной, а чем-то целым, имеющим единую цель. Как бусинки на ожерелье. Но нити для этих бусинок я придумать не смогла, потому что это слишком сложно. Я более-менее равнодушна ко всем социальным слоям, классам, властьимущим, идеологиям и религиям. Мне сложновато выбрать из списка неважных для меня вещей ту, которая неважна мне чуть менее, чем остальные. Да это и не то. Хочется чего-то, что было бы мне близким и важным.

Сами по себе, права человека таковыми для меня не являлись, даже не смотря на то, что сама я была человеком. А вот грандиозные планы барона меня заинтересовали, и работать с ним в команде мне хотелось. Что я ему и предложила. Мне вот совсем не сложно любую новость освещать через призму борца за права людей, настраивая читателей на определенный лад, пропагандируя им ненавязчиво идею о том, что люди не хуже других рас.

И да, то, что у меня наконец появилась эта ниточка, та основа, что будет проходить через всю мою работу, очень грело душу.

А вот информация, которую в качестве взятки мне предложил барон Арино, вгоняла в тоску и уныние. Я тяжело вздохнула и уселась на нижнюю ступеньку какой-то статуи. Меня с обеих сторон тут же облепили ребята.

— Ну, подели-и-ись с нами, — завыл мне в ухо Дорик.

— Не темни, — отрезад Борик и добавил чуть тише, — Ну пожалуйста.

Я еще раз тяжело вздохнула.

— Да расскажу я, дайте мне только самой переварить сначала. Лучше расскажите, что это за статуя? — я тыкнула пальцем за спину на огромную каменную женщину, которую скульптор не облагородил даже самой тонкой тряпицей.

— Это Альвира Далемская, она была Визамской принцессой, — начал рассказ Борик, — Визамия — это одно из государств Содружества, на западе от Империи. Вольмское княжество — это тоже государство Содружества, еще западнее от Визамии, напало как-то на них, и было уже на подступах к столице, когда император скончался от сердечного приступа, а наследника у него не было, и вот тут-то и началась паника. Ну, его дочь, Альвира, взяла, да и организовала оборону города, а потом и с Вольмской княгиней договорилась о довольно мягких условиях капитуляции. А потом ввела новую систему управления, при которой нет одного монарха, а есть целый Совет Аристократов — чтобы не было больше такого, что при смерти самодержца все в Темной катилось.

Я вроде даже мельком читала что-то подобное, но меня, честно, больше заинтересовала Вольмская княжна, у которой в народе столько разных прозвищ было, что и не поймешь, как к ней относились-то? Кровавая Княгиня, Солнце Вольмы, Вольмская Мамаша — и это только те, которые я помню.

— А почему Альвира Далемская голая? — поинтересовалась я. Вроде, в Визамии, в отличие от той же Шинрской Империи, нравы были довольно ханжеские. Вряд ли она организовывала защиту города без хотя бы накидки, потому что дело было зимой, насколько я помню. А договариваться на мягкие условия капитуляции нагой она могла разве что с князем, но вряд ли с княгиней.

— Ну так на голую смотреть поприятнее, — объяснил Дорик, почесывая подбородок и в задумчивости глядя на статую, — Ну да, точно поприятнее!

— А почему тогда мужские статуи в одежде, — возмутилась я, — Это нечестно! Мне тоже приятнее было бы на них смотреть, будь они без одежды!

Борик посмотрел на меня с возмущением, а Дорик хихикнул.

— Не доросла еще на голых мужиков смотреть!

Я не стала спорить, потому что Борика вообще не переспорить. Я считала, что уже вполне доросла! Мысль о широких мужских плечах и крепких бедрах, которые от меня жестоко скрывают скульпторы-сексисты, конечно довела меня до мысли о Раше и о том, что от меня скрывает его одежда. Тут же стало снова грустно. Я опять скуксилась.

— Чего ты киснешь? — спросил Дорик, — Может есть что-то, что могло бы тебя развеселить?

Я уже хотела сказать, что ничто на свете не способно меня сейчас порадовать, но потом вскинулась.

— Вообще-то есть кое-что!

Парни заинтересованно наклонились.

— Скажите, а вы могли бы… 

Домой мы возвращались в чудесном расположении духа ближе к ужину! Все трое! Периодически кто-нибудь из нашей супертроицы начинал глупо хихикать, и двое других не могли не подхватить — и это неизбежно перекатывалось в хохот на всю улицу. Прохожие обходили нас по дуге. И правильно делали. Ведь по улице шли настоящие вандалы!

А где-то там, у здания стражи прямо перед входом томно возлежала нагая статуя Альвиры Долемской с подписью на груди: «Ходила голая по главным улицам столицы. Административное правонарушение — арест на трое суток и штраф в размере пятнадцати золотых обрезов!».

И заколдована она была так, что пока наказание не отбудет и деньги не уплатят, с места ее не сдвинуть!

Дома меня ждал еще один сюрприз — граф Сибанши прислал мне ответ! Дорик с Бориком как-то сразу поскучнели и нахмурились — не ладят с графом что ли? — но мне было не до этого. Я, радостно взвизгнув, выхватила письмо из Евиных рук и побежала наверх — читать. Может это было наивно, но я надеялась, что его письмо хоть что-то сможет расставить по местам в моей голове. Потому что после разговора с бароном Арино мое казалось бы окончательное решение завоевать Раша сильно пошатнулось. По какой-то новой дурацкой традиции этого мира, стоило мне принять какое-то решение и выбрать стратегию поведения, появлялись новые и новые вопросы и обстоятельства, которые путали мне карты.

Глава 21. Звезда. Сомнения и Решения

Ева сидела на кухне, и пока в кастрюле на плите доходил суп, подшивала подол Шуриного платья. Она тихонько рассказывала сказку про храброго лиса Лу, который всегда поступал правильно, и к каким это приводило радостям и бедам окружающих.

Раш ее почти не слушал. Сказку он эту знал наизусть — в детстве она была его любимой. Он часто ее вспоминал, когда надо было принимать какое-то решение.

Что такое правильное решение? Оно определяется требованиями совести, сердца, морали? Или теми последствиями, к которым приведет? Раш всегда помнил, что решение, правильное с его точки зрения, может обернуться бедой для других. С самого детства он думал о своих решениях с точки зрения того, какие у них будут последствия, и стоят ли они того, чтобы решение было принято и осуществлено.

Из-за этого он хорошо умел анализировать ситуации и довольно точно прогнозировать события — эти его навыки были довольно полезны на должности Первого Советника, особенно в связке с импульсивным Ярмом, который частенько рубил с плеча; хорошо они вписывались в планирование операций групп Теневого Министерства. Очень они мешали ему в личной жизни только. Они были корнем его нерешительности. И хорошо работали, только когда рядом был кто-то, кто меньше думает и больше делает.