Смерть меня не найдёт (СИ) - Летова Ефимия Страница 61

Мне снились улицы Магристы, покрытые разноцветной пышной растительностью, бескрайнее море, полное кварков и неведомых чудовищ, сладкое молоко ушастых гван в хрустальных бокалах, жрец, почему-то без лица, но с длинными сиреневыми волосами. Ксамурр, полностью превратившийся в кошачий скелет, весело скачущий у моих ног.

И Лигран. Лигран в лавке. Лигран с кружкой чая в руках. И уже однозначно только моё видение — Лигран, вытаскивающий магическую паутину из бирюзовых волос, а потом — Лигран, почему-то гладящий меня по макушке.

На моменте, когда он извлёк паутинку из моей щеки и пальцем стёр выступившую каплю крови, я проснулась, пришла в себя и долго глядела в тёмный высокий потолок.

Глупая Агнесса. И глупая я.

* * *

Март старался поддерживать меня, но в его глазах я всё чаще замечала отблески совершенно неподдельного, какого-то усталого отчаяния. Естественно, как дитя этого мира, он верил во все предсказания и не мог не бояться — трудно быть скептиком, если ты сам как минимум оживляешь дохлых крыс, а как максимум — превращаешь симпатичную тебе девушку в ходячий полутруп! Каждый день он выходил из дома утром и возвращался только вечером. Что-то пытался придумать, предпринять, кого-то найти, но — безуспешно.

Сегодня его тоже нет.

Милко ворчит по углам. С Ильяной, такой же затворницей, как и я, мы почти не общаемся, но иногда, когда я всё-таки выхожу из своей комнаты и случайно на неё натыкаюсь, ловлю на себе её взгляды. Снисходительные, подозрительные, насмешливые, презрительные, а иногда — откровенно злобные. И причину этой злобы я, с одной стороны, понимаю, а с другой — принять никак не могу. Ну не виноватая я, оно само так получилось!

Само-то само, но, тем не менее, единственный путь возвращения этой самой украденной реликвии — воспоминания тела Агнессы, а доступ к ним имею только я.

…Милко резко распахнул дверь, на этот раз решив, что со стуком можно не заморачиваться. Обозначился на пороге хмурым недовольным мохнатым столбиком. Хрипло прокаркал:

— Ужинать ступайте.

Никакие попытки объяснить полузомбированному полудворецкому, что я не ужинаю, не обедаю и не завтракаю, успеха не имели. Есть ужин — все обязаны быть. Впрочем, с учётом того, что делать мне абсолютно нечего, даже спуститься на первый этаж — тоже своего рода приключение.

Вот только сегодня Март задержался дольше обычного. И сидеть напротив Ильяны, тет-а-тет, в молчании лицезрея процесс поглощения пищи оной… нет, спасибо.

— Нет, спасибо, — озвучила я, и недовольный Милко, шумно похрюкивая, как кабан в дубовой роще, удалился прочь.

Ксамурр вылез из-под кровати, покрутился у ног, заглянул в глаза.

— Возможно, всё обойдётся, — сказала я. — Для Магра всё обойдётся. А для меня? Если апокалипсиса не случится, я не смогу продать эту хмырову безделушку, точнее, обменять её на свою жизнь, понимаешь?

Кот явно не понимал и не видел причины расстраиваться. Ну, конец света, так конец света. Нам с тобой какое дело? Эта наша жизнь — чем не жизнь?

— Ни один из наиболее вероятных вариантов меня не устраивает, — возразила я коту, села на кровать и принялась утащенным с кухни столовым прибором, напоминающим слегка мутировавшую деревянную вилку, расчёсывать волосы. Никто не позаботился о том, чтобы выдать мне щётку, но до колтунов дело пока не дошло, шелковистые пряди растрепались и поникли, но, как ни странно, не спутались.

Зато это успокаивало.

Я задумчиво уставилась на длинный локон — никогда бы у меня-настоящей ничего подобного бы не отросло, а как я мечтала в детстве о волосах Рапунцель! И какой удивительный всё-таки цвет, бирюза и соль с перцем.

Соль?

Присмотрелась лучше: между чёрных и бирюзовых волосков мелькали седые, совершенно белые. Ещё вчера их не было! И сегодня не должно было быть… А завтра станет больше.

Ксамурр прыгнул на высокий подоконник и почти слился чёрным кудрявым боком с чёрным стеклом. Зелёный глаз на этом фоне мерцал, как Стилус.

— Ты прав, — сказала я коту, хотя кот не мог быть ни правым, ни виноватым в силу полной своей безмозглости. — Пойдём.

Милко встал перед дверью, угрожающе пыхнув огнём — порушенного ограждения вокруг бывшего приюта он мне так и не простил.

— Пусти, — попросила я.

— Лирт не велел, — буркнуло нелепое создание. — Лирт сказал, пришлая драя дома должна сидеть!

— Мне надо.

— Не велел.

— Он мне не хозяин!

— А мне хозяин.

— Не пустишь, с дверью то же будет, что и с забором! — пригрозила я.

— Попортишь дверь, спалю в головёшки, — набычилось существо.

— А хозяин разрешил?

— Хозяин велел дом охранять.

Я выдохнула, чувствуя, что тоже нахожусь на грани возгорания. Неужели силой прорываться придётся? Запереть меня вздумал, з-з-заботливый, можно подумать, меня это остановит! Правда, я вроде бы давала слово никого никуда не телепортировать, но…

— Пусти её, Милко, — раздался высокий и резкий голос. Я обернулась и увидела стоящую в дверном проёме из столовой в холл Ильяну. — Пусти, пусть идёт.

— Лирт не велел… — уже довольно неуверенно, пасуя, протянуло вредное существо.

— А лирта разрешает. Пусть идёт, куда хочет, её право.

— Так опасно ж, пострадать может, — буркнул Милко.

— Пусть страдает. Не всё же нам от неё страдать! — сестрица развернулась, волосы и платье одинаковым плавным движением поднялись и опустились, а бесформенный привратник, потоптавшись у входа, вдруг фыркнул и отошёл в сторону.

— Ступайте, пусть лирты между собой выясняют, — сказал, как плюнул, и скрылся на кухне.

— Мрр? — выглянул Ксамурр из-за небольшой скамеечки у стены.

— Идём, — сказала я. — Время страдать. И получить ответы.

Глава 57.

В прямых лучах Стилуса кости Ксамурра проступают яснее. Я вытягиваю руку, тоже подставляю нереально зелёному лучу — нет, мои кости ещё не заметны. В преддверии ли Венуты или сами по себе, стражники исправно делали обход города, некоторые бросали на меня равнодушные, некоторые — заинтересованные взгляды, но мне было всё равно. Уже почти ничего не имело значения. Времени почти не осталось.

Удивительное дело, но я вдруг начала прекрасно ориентироваться в Магристе. Или, вернее, чувствовать нужное мне направление, не путаясь в концентрических кругах улиц и широких проспектах. Так или иначе, до дома и по совместительству лавки, где всю свою недолгую жизнь прожила лирта Агнесса, я добралась, не заблудившись, ведомая каким-то внутренним, почти кошачьим чутьём.

Ксамурр бежал рядом, то забегая вперёд, то отставая, а у дома вдруг насторожился, попятился. Глянул недовольно.

— Мне тоже не очень-то хочется туда идти, — доверительно сказала я коту. — Но у меня нет другого выхода. Не знаю, почему. Это её дом. Всё началось здесь.

Главное — гневливую тётку не разбудить.

Заходить внутрь я не стала, села на крыльцо, обхватила руками колени и закрыла глаза. Вспомнила, как Март шептал мне "вспомни, девочка…". Ксамурр сел рядом, буханка буханкой… Напряжённая, настороженная буханка.

Тело не требовало сна, а вот душа…

Казалось, я проваливаюсь в бездонный колодец. Виски заломило, но отныне боль меня только радовала.

* * *

— Эй, вылезай, я же знаю, что ты тут! — не в меру серьёзный черноволосый юноша приподнял скатерть стола, за которым сидел, а я, сидя на полу, смотрю на него снизу вверх со страхом — а ну как тётке пожалуется! — и каким-то новым, непривычным для самой себя благоговением.

Недавно мне исполнилось целых пятнадцать лет. И вдруг я стала замечать, что мир становится другим. Более ярким, хотя, казалось бы, куда уж ярче, более контрастным. Иногда по утрам любишь всех на свете, даже тётку, и Луава такая обжигающе-прекрасная, и сил столько, что кажется, я могу взлететь в воздух — говорят, раньше некоторые люди помимо донумов Единой были облагодетельствованы и другими дарами мелких сакралей, кто-то мог летать, кто-то подчинял себе время… Сказки, конечно, но, хоть донума у меня и нет, иногда в них так хочется верить! А порой я просыпаюсь без сил, не могу подняться с постели, ненавижу себя и всё вокруг: лавку с вонючими травами, шумных и жадных покупателей, которых слишком мало, соседей и всё остальное… Даже на маму я злюсь — ну, сколько можно болеть и мучится! Все наши небольшие деньги уходят на лентяя-целителя, снимающего её боли. Его тоже ненавижу!