Заклятие на любовь (СИ) - Анна Сергеевна Платунова Страница 67

– Спасибо, – зачем-то сказала я девушке на картине, и мне почудилось, будто она улыбнулась в ответ.

И только теперь, в ярком сиянии артефакта, я смогла прочитать посвящение, написанное на обратной стороне картины: «Амалия, ты горишь, словно пламя. Ты ведешь за собой. Мое сердце навсегда принадлежит тебе. Твой Энвер».

Энвер. Амалия. Мои руки затряслись, по щекам покатились слезы. Мой отец. Моя мама. В этом холодном, страшном месте меня будто коснулся луч теплого солнца, а их любовь согрела и придала сил.

– Пеппи, ну чего ты застыла! – капризно заканючила Меринда. – А что это ты нашла? Фонарь? Очень хорошо, потому что я совсем без сил.

Я торопливо спрятала рисунок под мантию и помогла Ринде подняться, обхватила за талию одной рукой, а другую, с горящим артефактом, выставила вперед.

– Идем! Теперь мы отыщем выход!

– Я бы на это не рассчитывал, – раздался за спиной голос, звучащий так, будто вместе со словами изо рта существа сыпался песок. Дохнуло запахом тлена.

Я резко обернулась и ткнула наугад тростью, не особо, признаюсь, рассчитывая на успех. Но черная тень метнулась в сторону, отступая за границу, очерченную алым сиянием.

– Вы не найдете выход, – прошамкала тьма. – Огня надолго не хватит. И тогда я дотянусь. Вкус-сные мои…

Меринда, причитая, вцепилась мне в руку и зажмурилась. Она мне только мешала, тормозила. Наверное, я могла бы вырваться и уйти одна, налегке, без этой обузы. Уж сама бы я точно отыскала путь!

Такая заманчивая перспектива!

Я выдохнула. Обхватила Ринду покрепче и, пятясь, потащила за собой. Там, за кругом света, скользила тень, что была чернее самой черной тьмы. Неотступно следовала за нами. Стоит артефакту погаснуть – и мы сделаемся легкой добычей.

*** 66 ***

Дело осложнялось тем, что я не знала, куда идти. Коридоры в темноте казались петляющим мрачным лабиринтом. Приходилось все время быть начеку, поворачивая факел, не давая костенюку подобраться ближе, а Ринда совсем не помогала, висела на мне, полуживая от страха, и ее страх делал чудовище сильнее. Да я и сама с трудом гнала из сердца ужас. Костенюку только того и нужно – дождаться, пока мы ослабеем и сдадимся.

Я думала о маме, о том, как она отважно выходила на поле битвы, чтобы помочь раненым, вооруженная лишь подобным артефактом. Если она смогла, смогу и я!

И все-таки я не могла не замечать, что круг света сужается, а алое сияние делается слабее. На сколько его еще хватит? Из горла твари – или что ей заменяет горло? – вырвалось скрежетание. Я не сразу догадалась, что этот мерзкий звук – смех. Костенюк заранее торжествовал победу! Он не торопился, играл с нами, как кошка с уставшими, испуганными мышками.

Но одна мышка еще поборется! Я сделала резкий выпад, дотянувшись до края чернильно-черного плаща, набалдашник трости прожег в нем дыру, а тварь заскрежетала теперь уже от боли. Впрочем, края раны тут же стянулись, как соединяются клоки тумана, разорванные дуновением ветерка. Артефакт лишь отпугивал чудовище, держал на расстоянии, но убить не мог. Впрочем, что вообще способно его уничтожить? Теперь я жалела, что так мало знаю о войне…

Преследование продолжалось. И долгое время в тишине раздавалось лишь наше хриплое дыхание и едва слышный шелест, похожий на шорох песчинок по камням. Пару раз мы свернули в один и тот же коридор, сделав круг, – а поняла я это, лишь увидев разбитую тумбочку: я ее заприметила раньше. Сжала губы от досады, но приказала себе не расклеиваться.

Не понимаю, как я еще держалась и держала Меринду, которая едва переставляла ноги. Думаю, это рисунок, спрятанный под мантией, придавал мне сил.

Круг света сделался еще ýже, и можно было разглядеть белесые глаза чудовища на расстоянии вытянутой руки. Он глядел мне прямо в лицо мертвыми, рыбьими глазами, точно покойник, поднятый из могилы. От него и пахло так же – тленом. Как я ни боролась со страхом, он постепенно заполнял меня, будто капля за каплей заливая студеной черной водой.

Костенюк почувствовал, что жертва покоряется судьбе, и осмелел. Подбирался все ближе и ближе, хоть алый свет и обжигал его.

Я, напрягая последние силы, затащила Меринду за поворот и неожиданно почувствовала движение свежего воздуха на лице. Вдали серел прямоугольник выхода. Отчаянная надежда завладела мной. Может быть, в конце коридора нас ждет очередная ловушка, а может быть – спасение!

Костенюк повернул из-за угла вслед за нами. Я вздрогнула всем телом: он снова принял облик моего отца.

– Куда ты так торопишься, глупая девчонка, – произнес он красивым, уверенным голосом, из которого пропали все свистящие и шипящие звуки. – Там, наверху, тебя никто не ждет.

Разумом я понимала, что ко мне обращается чудовище, а вовсе не мой отец, но тварь выглядела как граф Уэст, говорила как граф Уэст, и выражение лица и нотки в голосе – все было таким настоящим!

– Тебя никто не любит, – продолжал он. – Да за что тебя любить? Я рад, что нашел способ избавиться от тебя. Никто не поверит, что ты моя дочь. Ни наследства, ни титула ты не получишь.

Он громко рассмеялся. Чудовище вытягивало из глубин моего разума мои неосознанные страхи, облачая их в слова. Он знал, как побольнее меня задеть. А я против воли верила… верила всему, что он говорит.

– Будешь прозябать в одиночестве, всеми забытая старая дева. Уродина. Бесприданница. Ты никому не нужна. Ни мне, ни Доминику. Он уехал сразу после спектакля. Он ждал только твоего поцелуя, чтобы снять заклятие. Все сложилось для него лучшим образом.

Мои руки дрожали, едва удерживая трость. Уехал. Конечно, уехал. Он и письмо не прочитал. К чему тратить время, собирая вещи. Одежда Ди ему теперь не к лицу. Он и не ищет меня, зачем…

Отец избавился. Доминик предал. Может, и не стоит мне идти туда, к выходу?

Я шла все медленнее и медленнее. Воля к борьбе почти погасла. Я продолжала ковылять уже не ради себя, а ради Меринды, которая от страха совсем потеряла разум. Она то хихикала сама с собой, то принималась петь детскую песенку. Оправится ли она, если спасется? Я должна попробовать. Должна дотянуть ее до ступеней, ведущих наверх. Мы с Мериндой терпеть друг друга