Тайны пустоты (СИ) - Елисеева Валентина Страница 68

Измаявшись в одиночестве собственного, закрытого ото всех мирка, Стейз всеми фибрами души старался прочувствовать эмоции внешнего пространства, раз уж физические, материальные процессы в нём ему недоступны. Стократно вспомнил он древнюю легенду своей расы:

Расстроился Создатель и ответил: «Чувства – мой дар всем своим детям. Дар не менее важный, чем светоч разума и свобода выбора своего пути! Я не хочу навечно лишать вас счастья чувствовать, но сделаю так, что ваши эмоции будут приглушены до тех пор, пока вы сами не пожелаете испытать всю их силу и красоту».

Стейз желал! Так горячо и страстно, как редко доводилось ранее чего-либо желать! Он прокручивал в памяти все драматичные эпизоды своего знакомства с Ташей, оставившие по себе неизгладимый след. Первую встречу и свою озадаченную заинтересованность необычной девушкой-дикаркой в звериной шкуре. Потом её гибель и затопившее его чувство вины. Вспыхнувшую надежду отыскать её и невольное восхищение перед её стойкостью и находчивой изобретательностью. На каждом чувстве Стейз останавливался особо, стараясь сделать его чётким и узнаваемым для той, кто (он всем сердцем верил в это!) сидит рядом и прислушивается к нему. В физике не бывает односторонних сил, только взаимодействия, следовательно, его мистическая связь с Ташей тоже должна действовать в обе стороны, ему просто надо настроить свой «приёмник чувств»! К сожалению, инструкции по настройке отсутствовали как таковые, приходилось полагаться на интуицию и волю случая, а этого Стейз не любил больше всего на свете.

Сколько дней он воевал с собственными, не желающими подчиняться ему чувствами, он не знал. Он пробовал и пробовал, пока не начинал задыхаться от изнеможения. «Утомление чувств» – странное состояние, схожее со знакомым ему ощущением «усталости разума», возникающим порой у ментальной проекции в подпространстве. В реальности слабости нет, это лишь условность ощущений. Но состояние невесомости сознания, которому не на что опереться в своём существовании, угнетало Стейза. Вечно быть наедине с собой, в абсолютной изоляции от всего сущего – тяжёлая доля. И он вновь и вновь старался прорубить себе хотя бы маленькое окошко во внешний мир, связаться с той, что была важна для него.

Постепенно выкристаллизовалась мысль, что проще всего уловить те волны, что входят в резонанс с приёмным устройством. При всей своей эфемерной нематериальности чувства были созданием Природы-Матушки, а физики давно убедились, что она предпочитает пользоваться одним и тем же ограниченным набором инструментов для решения самых разных задач. Если он будет настраиваться на те же самые эмоции, что и Таша, то вероятность успеха возрастёт. Угадать её эмоции – тривиальная задача для того, кто с подросткового возраста изучал теорию чувств других рас. При виде мук живого существа любой человек испытывает сострадание, и если Таша рядом, жалость и желание помочь должны быть её основными чувствами к нему.

Стейз вспомнил насмерть перепуганные девичьи глаза в горящем и обваливающемся доме, затем сосредоточился на образе Таши в залитом кровью комбинезоне, разорванном клыками саблезубых котов. Вспомнил собственные чувства при видё её хрупкого тела в медицинской капсуле, истыканном иглами и подключённом к множеству приборов, тревожно мигающих огоньками датчиков. Старательно отделил гнев на тех, по чьей вине она оказалась в таком состоянии, абстрагировался от чувства собственной вины и сосредоточился на чистом сострадании и стремлении помочь. К счастью, эти чувства, наравне с чувством долга и ответственности за чужие жизни, были из разряда наиболее доступных для наурианцев, из разряда тех, что были им свойственны больше остальных.

Перед мысленным взором Стейза закрутились кадры записи, сделанной стражами открытого мира: изнурённое личико Таши с кровавыми дорожками от носа до подбородка и больным взглядом; её настойчивое требование поверить ей и позвать Первого стратега – позвать его. Её безвольное падение на руки стражей и алая кровь, ручьём потёкшая на беломраморный пол. Да, чувство сострадания и желания защитить ему хорошо известно! Желания защищать всегда, быть рядом, вместе разделять все горести и радости, сострадать в печалях.

«Ты же чувствуешь то же самое? Отзовись! «Антенны» моих эмоций слишком слабы и коротки, чтобы самостоятельно отыскать тебя – протяни руки навстречу! – взмолился Стейз в безмолвии своего одиночества, и на него обрушился бурный поток глубокого сочувствия и нежности, излучаемых явно не им самим. – Таша!!! Я ощущаю тебя... Ты жива!!!»

Радость затопила стратега сама, на неё не пришлось настраиваться. Его ликование заметили, и в ответ пришла такая же волна радости, окрашенная в тона лёгкого недоумения и жаркого любопытства, словно Таша спрашивала: «По какому поводу торжествуем? Впрочем, я счастлива уже оттого, что тебе хорошо». Как же дать ей понять, что он теперь тоже чувствует её эмоции?

И Стейз принялся «отщёлкивать» короткими вспышками все чувства, которые долго тренировался вызывать в себе: вину, злость, нежность, раздражение, веселье – специально чередуя негативные и положительные эмоции, чтобы их ряд невозможно было счесть ни случайным, ни логичным. От Таши вначале пришла волна растерянности, потом сосредоточенного внимания и напоследок – понимания и счастья. Это счастье Таши преобразовалось в искристую нежность и надежду, Стейза затопили такие же эмоции: они смогли понять друг друга без слов и телепатии!

Кажется, они стали первой в галактической истории парой, научившейся общаться исключительно с помощью эмоций.

Заточение Стейза в недрах собственного разума закончилось – у него появилась связь с внешним миром. Впервые после того, как пришёл в себя, он вздохнул спокойно: Таша жива – это первое. Её ничем не омрачённая радость от его возвращения во внешний мир означала, что галактики ещё не исчезают во взрывах сверхновых – это второе. С этим знанием можно было жить дальше.

Стратегу по Науке не пришло в голову, что он находится в закрытом мире, не имеющем прямых подпространственных сообщений с другими планетарными системами. В мире, астрономы которого, конечно же, засекли бы такое чрезвычайное происшествие, как взрывное разрушение соседней галактики, но... только тысячи лет спустя после данного события. Только после того, как свет исчезнувших цивилизаций пробьётся к их планете сквозь пространство бескрайнего космоса. Поэтому отсутствие сообщений в СМИ о глобальных космических катастрофах ровным счётом ни о чём не говорит, и спокойствие Таши, базирующееся на доверии к земным обсерваториям, ничем не обосновано.

Глава 27. Возвращение к жизни

Гордо улыбающийся Хадко выложил на стол десять тысячных купюр и триумфально заявил:

– Влёт ушли твои акварели и рисунки, недаром мы потратились на хорошие рамки для них. Так что зря ты причитала, что мастерство у тебя не то, чтобы художествами подрабатывать: в сувенирной лавке туристы начисто смели все пейзажи с тундрой, чумами и оленями. Сват сказывал, все ещё поразились, насколько дёшево за Полярным кругом живопись продаётся, так что цену смело поднимай. Это в Москве, знать, художников пруд пруди, а у нас такое дело – редкость. Да, к слову, сват просил нарисовать большой портрет твоего чудика на фоне северного сияния и снегов. Так чтоб в красках всё и глаза чудные на пол-листа.

– Портреты Стейза тоже продались? – подивилась Таша. – Ты ж говорил, кому они сдадутся?

Хадко замялся, налил себе вторую кружку чая, хитро прищурился и признался:

– Сват подпись под картинками сделал: «Великий дух тундры» и амулеты на рамки понавешал. Словом, продавал в комплекте, твердя, что такие картины без амулетов никак нельзя на стену вешать. – Охотник помолчал, кинул кусочек сахара в рот и с уважением подытожил: – Умный мужик мой сват, кучу лежалого товара таким манером сбыл.

– А большой портрет Стейза ему зачем? – рассмеялась Таша простодушной хитрости старых ненцев. Парочка дельцов в лице Хадко и его родственника считала себя тёртыми калачами, умеющими извлечь прибыль из самого пропащего предприятия.