Суженая императора (СИ) - Гэлбрэйт Серина Страница 69

Пользуюсь возможностью, хоть какой-то передышкой и заново всё взвешиваю, оцениваю, пытаясь просчитать наперёд все вероятные последствия. Решение непростое, трудное, прежде мне не доводилось принимать ничего подобного, я всегда думала и отвечала только за себя да за Миреллу. Даже за девушек и женщин в нашей обители я никогда не решала так, как решаю сейчас.

Не хочу думать об этом. Я ещё не стала императрицей, даже женой императора не стала, однако мне уже приходится определять судьбу другого человека, других людей, решать, жить им или умереть по моей высочайшей воле.

Но и не думать нельзя.

Это моё будущее, будущее Миреллы и ещё великого множества неизвестных, безымянных людей.

По мере приближения корабля дворец становится всё больше, словно надвигается мрачной своею громадой на маленькое судно, грозит раздавить его, будто яичную скорлупу. Барка подлетает ко двору, замедляется, разворачивается. Я иду к замершим подле носовой огнёвки стражам, сопровождающим меня во время этого визита, накоротко говорю с ним и возвращаюсь к фальшборту. На всякий случай держусь за его край, пока корабль, кренясь и натужно поскрипывая, снижается неторопливо. С палубы хорошо видно не только освещённый двор, но и группу людей, собравшихся перед входом во дворец. Стража, слуги, фрайны Бромли и Шевери.

И Стефан.

Встречать меня совершенно необязательно, особенно лично, однако мы, похоже, достаточно задержались в монастыре, чтобы Стефан начал тревожиться. Барка встаёт на снежный настил, сила стремительно утекает из сети, покидает её, возвращаясь в резервуары, и та, осушенная, словно опадает, накрывает всё на судне незримым сдувшимся парусом. Якоря сбрасывают в тихо хрупнувший снег, открывают дверцу в фальшборте и спускают сходни. Моя стража и слуги оживляются, из шатра выглядывают служанки и Брендетта. Девушки смотрят на меня с настороженным недоумением, не понимая, как я смогла простоять столько времени на холоде на открытой палубе, но – вот удивительное дело! – я не чувствую, что сильно замёрзла. Направляюсь вдоль фальшборта к сходням и под удивлённые взоры с обеих сторон первая спускаюсь на землю. Стефан идёт мне навстречу, подаёт руку, помогая сделать последний шаг с деревянного мостка на снег. Внезапно тянет меня на себя, отчего я едва ли не падаю ему на грудь, обнимает одной рукой за талию и целует. От неожиданности я теряюсь, всем известно, что публичное проявление нежных чувств государя к своей супруге полагается не столько запрещённым, недозволенным, сколько неуместным, не предназначенным для глаз простых подданных. Разумеется, сейчас вокруг не так много посторонних, но всё же…

Стефан отстраняется, смотрит пристально мне в лицо.

– Всё хорошо? – спрашивает едва слышно.

– Да, – отвечаю неуверенно.

– Ты задержалась… я подумал, уж не случилось ли чего…

– Случилось, – я отстраняюсь от Стефана, повышаю голос. – Фрайн Бромли, поднимитесь на борт, вашей супруге стало дурно в монастыре. Надеюсь, ничего серьёзного, но лучше, если вы позаботитесь о ней и поможете. Фрайнэ Брендетта, пошлите немедля за лекарем.

– Фрайнэ Астра, а как же… – начинает Брендетта, переминаясь с ноги на ногу у верхнего края сходней.

– Поторопитесь, фрайнэ Брендетта, – обрываю я робкие её возражения.

Подхватив юбки и плащ, девушка спускается, а заметно побледневший фрайн Бромли поднимается на борт. С палубы доносится его удивлённый возглас, и я глубоко вдыхаю морозный воздух, выпрямляю спину. Мне не надо оборачиваться, чтобы видеть, как Мадалин выплывает из шатра и сходит по мосткам так, словно только что вернулась из загородной резиденции, где проводила время в приятных увеселениях и довольствии. Даже в скромном одеянии монахини, даже прибывшая в столицу против воли императора и своих родственников, она держится со степенной, горделивой уверенностью, с невозмутимостью спокойной, непоколебимой. Она добилась своего, она снова в самом сердце Франской империи, снова во дворце и с трудом скрывает насмешливое торжество. Я вижу, с каким безграничным, недоверчивым изумлением Стефан смотрит на неё, в последнюю очередь он предполагал, что я могу привезти из Франского монастыря что-то, кроме самодельной безделушки, подаренной кем-то из воспитанниц. Он отпускает меня, отступает, и я поворачиваюсь лицом к фрайнэ Жиллес, сходящей на землю с неспешностью истинной госпожи.

– Ваше императорское величество, – она опускается в низком реверансе.

Двое стражников следуют за нею, но держатся немного в стороне. Мадалин поднимается, как ни в чём не бывало улыбается императору, пока он оглядывает её с подозрительной настороженностью человека, не знающего, чего ожидать от этого незваного гостя.

– Фрайнэ Жиллес явила недюжинную смекалку, бесстрашие и ловкость, чтобы встретиться со мною во Франском монастыре Тейры Дарующей, – говорю ровно, спокойно, будто мы и впрямь ведём лёгкую пустопорожнюю беседу в салоне. – Она поведала мне много… любопытных вещей, пусть о некоторых из них мне уже было известно.

– Вот как? – произносит Стефан тоном резким, скрипучим. – Разве не должно вам, фрайнэ Жиллес, согласно нашему распоряжению, нынче готовиться принять постриг и обеты в обители Молчаливых сестёр?

– Я молила о личной встрече с Вашим императорским величеством, – с неожиданной страстью выпаливает Мадалин. – Я желала поведать Вашему императорскому величеству всю правду, рассказать обо всём, но жестокосердие фрайна Рейни не оставило мне ни единого шанса.

– Фрайнэ Жиллес была столь любезна, что согласилась свидетельствовать против членов старшей ветви рода Элиас и доказать все их преступления, совершённые против Вашего императорского величества и первопрестольного древа, – добавляю я и подаю знак страже. – Также она подтвердила, что являлась непосредственной соучастницей этих преступлений, заговорщицей и убийцей.

Стража обступает Мадалин, без малейшего почтения берёт её под руки. Маска страстной мольбы и неистового желания раскаяться слетает осенним листом с дерева, Мадалин пытается высвободиться, вырваться, но совладать с двумя крепкими сильными мужчинами тяжелее, нежели с двумя хрупкими монахинями. Дёрнувшись раз-другой, Мадалин замирает между стражниками, смотрит на непроницаемое, застывшее лицо Стефана, затем переводит взгляд на меня.

– Недурно, фрайнэ Астра, недурно, – губы растягиваются в знакомой усмешке. Похоже, ничто не способно поколебать эту женщину, даже арест. – Я вам почти поверила… но невинный дикий цветок оказался более ядовит, чем кто-либо мог предположить, глядя на безыскусную его красоту.

– Фрайнэ Жиллес, вы хотели вернуться во дворец и увидеться с Его императорским величеством? – я жестом обвожу пространство вокруг. – Что ж, вы снова здесь и Его императорское величество перед вами. Вы желали поведать всю правду? Отныне возможностей для открытого, честного разговора у вас будет более чем достаточно. Стража? Ради вашей же безопасности. Не вы ли опасались, что узнай ваши кузены о нашей с вами встрече, и жить вам останется недолго?

– А в камере меня ожидают покой, защита и все известные удобства, – Мадалин одаряет одного из стражей ироничным взглядом.

– Неужели вы действительно ожидали, что после всего вами совершённого вас просто привезут во дворец, дозволят побеседовать с Его императорским величеством, а затем вернут ваше состояние и отправят в добровольную ссылку… куда вы хотели? В Целестию? Или в Эстилию? Маленькое поместье, где вы устроитесь со всеми возможными удобствами и проведёте отпущенный вам срок в достатке и удовольствии? – я качаю головой, удивлённая, что Мадалин и впрямь могла вообразить, будто мною настолько легко управлять, будто достаточно дёрнуть за верёвочку-другую, и я буду лишь послушно кивать, согласная со всем, что мне ни предложат. – Ни вам, ни всем Элиасам не была выгодна смерть Кассианы, но вот ведь незадача, никто из вас не сделал ничего, чтобы помочь ей, дать ей шанс выжить. Вы были в её покоях, держались поблизости в ожидании вестей, так отчего вы сразу не смекнули, что дело худо, когда Кассиана не вышла из спальни ни утром, ни днём? Почему вы переступили порог её опочивальни, только когда Марла решилась позвать на помощь, когда время было упущено безвозвратно? Вашим кузенам и дядьям умирающая девушка была уже без надобности, тут лишь бы свою шкуру сберечь да положение сохранить. Не приведи Благодатные правда вскрылась бы об их участии в этом позорном грязном дельце! Но вы, фрайнэ Жиллес, вы если не знали в точности, что происходит в спальне, то догадывались. И при том и пальцем не шевельнули, чтобы оказать Кассиане своевременную помощь.