Написано кровью моего сердца - Диана Гэблдон Страница 69

Почти определившись с датой, Роджер понемногу успокоился и стал припоминать, какие события произошли в эти годы. О чем можно упомянуть за столом? Как ни странно, первой в голову пришла мысль об открывалке для бутылок, ее изобрели в тысяча семьсот тридцать восьмом. Затем — о землетрясении в Бомбее тысяча семьсот тридцать седьмого.

Слушатели, само собой, больше заинтересовались новостью об открывалке, и Роджеру пришлось попотеть, описывая ее конструкцию: он ведь понятия не имел, как она изначально выглядела. Впрочем, и в адрес жителей Бомбея прозвучали сочувственные слова. За души людей, погибших под руинами, вознесли краткую молитву.

— Только где он находится, этот Бомбей? — спросила горничная, та, что помоложе.

Она наморщила лоб, рассеянно обводя взглядом собравшихся за столом.

— В Индии, — тут же ответила Дженни и вскочила. — Сенга, подавай кранахан[37], хорошо? А я покажу, где Индия.

Она исчезла в дверях, и в суете из-за перемены блюд Роджер украдкой выдохнул. Скованность понемногу спадала, хотя он по-прежнему переживал за Джема. На мгновение он вспомнил про Баккли: как тот воспримет известие, что они промахнулись с датой?

Тысяча семьсот тридцать какой-то там год… Господи, Бак ведь еще даже не родился! Хотя какая разница? Роджер ведь появился на свет в двадцатом веке, но вполне счастливо прожил немало лет и в восемнадцатом. Впрочем, до рождения Бака оставалось не так уж много — вдруг это каким-то образом на него повлияет?

Роджер знал (или просто верил), что нельзя вернуться в свое же прошлое. Невозможно физически сосуществовать в одном времени со своим двойником. Возможно, именно это и случилось: вдруг они угодили в прошлое Бака, того отшвырнуло назад, и он утянул за собою Роджера?

Додумать эту пугающую мысль он не успел: вернулась Дженни с большой тонкой книжицей. Как оказалось, цветным атласом с на удивление точными картами и описанием «народов мира».

— Брат прислал из Парижа, — горделиво заявила она, открывая атлас на развороте с Индией. Звездный кружок, обозначающий Бомбей, окружали изображения пальм, слонов и какой-то травы: видимо, чайного куста. — Он учится в университете.

— Правда? — улыбнулся Роджер, делая вид, что впечатлен. Впрочем, сей факт и впрямь потрясал воображение: представить только, каких расходов потребовала бы одна лишь дорога из этой горной пустоши в роскошный Париж. — И давно он там?

— О, почти два года, — ответил Брайан, бережно погладив страницы атласа. — Мы по нему очень скучаем, но он часто пишет. И шлет книги.

— Он скоро вернется, — заверила Дженни, хоть и не без некоторого сомнения. — Он обещал.

Брайан улыбнулся, впрочем, тоже натянуто.

— Да, хотелось бы верить, nighean. Однако, быть может, он найдет в Париже нечто такое, что задержит его на время.

— Например? Ты про ту даму де Мариньяк? — с сарказмом поинтересовалась Дженни. — Мне не нравится, как он о ней пишет. Очень не нравится.

— Из нее выйдет не самая плохая жена, — пожал Брайан плечами. — Она из хорошей семьи.

Дженни хмыкнула: мол, только из уважения к отцу она не высказывает своего мнения о «той даме», хотя все было понятно без слов. Фрэзер рассмеялся.

— Твой брат не такой уж дурак, — заверил он. — Вряд ли он женится на простушке или… э-э-э…

Кажется, он хотел сказать «шлюхе», губы уже сложились в это слово, и более приличествующее подобрать он не успел.

— Еще как женится, — фыркнула Дженни. — Он охотно шагнет прямиком в паутину, если у паучихи будет милое личико и крепкая задница.

— Дженет! — с притворным возмущением воскликнул отец.

Мактаггарт открыто вздохнул, а горничные хихикнули в кулачок. Дженни смерила их сердитым взглядом, поднялась с достоинством и спросила у гостя:

— Что ж, мистер Маккензи. Надеюсь, ваша-то супруга жива? И это она мать вашего мальчика?

— А разве…

Вопрос застал его врасплох, но тут Роджер вспомнил, в каком веке находится. В это время для женщины пережить роды — большая удача.

— Да. Да, она… в Инвернессе, с нашей дочерью.

Мэнди. О господи, его крошка Мэнди. И Бри. И Джем. Роджера только сейчас осенило. До сих пор он об этом и не думал, сосредоточившись на поисках сына. Однако теперь сердце сковало ледяной болью. Ведь скорее всего он более никогда не увидит родных. И они даже не узнают, что с ним сталось.

— О боже… — прошептала Дженни, в ужасе распахивая глаза, осознав наконец, что именно ее угораздило ляпнуть. Она наклонилась через стол и взяла Роджера за руку. — Простите, мне так жаль. Я не хотела…

— Все хорошо, — протолкнул он сквозь сдавленную гортань. — Я просто…

Роджер, извиняясь, махнул рукой, кое-как встал, вышел через заднюю дверь и очутился в ночи.

Над вершинами гор, где тучи были не такими густыми, пробивалась полоска тусклого света, но двор уже заволокли тени, и ветер, дувший в лицо, пах дождем. Роджер вздрогнул, но не от холода, и сел на один из больших камней вдоль дорожки, где обычно играли дети, когда было совсем уж грязно.

В приступе отчаяния он спрятал лицо в ладонях. Не только из-за себя — Роджер переживал за тех, кто остался в доме. Скоро Джейми Фрэзер вернется из Парижа. А потом настанет день, и в поместье, когда Дженни со слугами будет одна, ворвутся красномундирники. События покатятся снежным комом — и завершится все смертью Брайана, которого разобьет удар, когда он будет смотреть, как его единственного сына забивают кнутом насмерть.

Джейми…

Роджер вздрогнул, представив не сурового тестя, а беззаботного юношу, который при всех соблазнах Парижа шлет сестре книги.

Начался дождь, тут же смочивший лицо. Хорошо, теперь никто не узнает, что он плакал…

Роджер все равно не сумеет ничего изменить. Он не может рассказать им о том, что случится в ближайшие годы.

За спиной вдруг послышались тяжелые шаги, и рядом, едва не спихнув Роджера с камня, уселся пес и ткнул в ухо большим фырчащим носом, волосатым и мокрым, как дождь.

— Господи. — Роджер чуть было не рассмеялся. — Господи…

Он обнял здоровенную вонючую собаку и прижался лбом к массивной башке.

Роджер старался ни о чем не думать, и тяжесть с плеч понемногу спадала. Однако мало-помалу мысли вернулись. Может, это неправда — что прошлое нельзя изменить? Вдруг позволительно сделать хоть что-то? Самую малость, не столь масштабное, как битвы и короли… Пусть не рассказать Фрэзерам из Лаллиброха прямо, какая участь их ждет, но хотя бы намекнуть, предупредить…

И что тогда? Если его послушают? Наверное, этот славный мужчина все равно умрет от апоплексии, только дома; сосуд в мозгу лопнет, когда он будет возвращаться, допустим, из сарая. Однако тогда его сын и дочь не пострадают