Марина Суржевская - Я тебя рисую Страница 7

— Папа! — завопила я. — Еще одно слово об этом… зануде, и я сбегу к ведьме Миней! И буду жить в ее лачуге! Или обрежу волосы и запрусь в монастыре святителей! Я никогда, слышите, никогда не пойду к древу жизни с принцем! Да лучше умереть! Люк, прекрати ржать!

— Отец, давай отдадим Еву Первородному? — не унимался брат. — Они будут такой чудесной парой! Я даже сочиню оду в честь этой свадьбы! Да что там, все рода будут пить белый мед целый месяц, если наша недотрога все-таки скажет «да»!

— Дурак! Ненавижу тебя! — прошипела я и, не сдержав злые слезы, резко развернулась и бросила вниз по лестнице.

— Ева, девочка, ну куда же ты? — крикнул король. И тут же сверху раздался голос брата.

— Побежала прихорашиваться перед приездом Арвиэля!

— Люк, перестань…

Но дальнейшее я уже не слышала.

То, что так веселило окружающих, мне совсем не казалось смешным. И этот смех обижал меня. К тому же меня просто бесило, что все так симпатизируют Арвиэлю, а меня выставляют какой-то дикаркой! И когда уже этот зануда поймет и оставит меня в покое!

Я пронеслась через террасу и кинулась к беседке, занавешенной зарослями плетущихся лиан. Эту часть сада я любила больше всего, потому что садовник оставлял ее почти нетронутой, лишь слегка корректируя буйство природы. И вон ту беседку, скрытую плетущимися и дикорастущими растениями, даже нельзя было найти, если не знать, где она.

Конечно, и отец, и Люк были прекрасно осведомлены, где именно я порой прячусь. Так что я села на скамеечку, гордо выпрямила спину и надула губы, ожидая, когда меня найдут и придут мириться. Хотелось, чтобы нашел отец: обычно именно он так и поступал. Находил, щекотал меня, или просто смотрел своими золотыми глазами, и я уже не могла сердиться. И со вздохом облегчения вылезала из убежища.

Но почему-то никто не шел, и, заскучав, я присела на корточки, вытащила из-под скамеечки припрятанный мешочек с мелками, и принялась выводить на досках узоры. Как всегда, увлеклась, так что и не заметила, как пролетело время, только осознала, что проголодалась.

Я вылезла из зарослей и неторопливо пошла по дорожке, представляя, как буду сидеть за обедом с гордым и неприступным видом и, конечно, даже не улыбнусь на подначки Люка и смех отца. Вот еще!

Сад у нас не просто большой — огромный, а эта часть от дворца на значительном расстоянии. И все же… почему так тихо? Я приостановилась, задумавшись. Еще не понимая, что мне не нравится, и настороженно прислушиваясь, пытаясь уловить хоть какие-то звуки. Но дворец замолк, притаился, словно зверь перед прыжком. Странная ассоциация, что пришла мне в голову, заставила поморщиться. Полно, Ева, какой зверь? Полдень, самая жара, вот придворные и разбрелись по прохладным покоям, или сидят в гроте, омываемом хрустальным водопадом.

И все же мне было не по себе. Вспомнилось, как умолкли птицы возле Озера Жизни. В тот день, когда я увидела арманца. Сердце совершило в груди кульбит и затрепыхалось попавшей в силки пичугой. Я неуверенно оглянулась. Что за глупости лезут мне в голову?

И что за странный запах?

Я потянула носом воздух и скривилась. Чем так тошнотворно воняет?

Пошла вперед и вздохнула с облегчением, увидев бирюзовое платье за кустами.

— Мадлен! — позвала я. Любовь девушки к этому цвету уже стала байкой среди виа. Впрочем, голубоглазой брюнетке он действительно шел. Я обошла кусты, продолжая говорить: — Мадлен, представляешь, мне показалось, что наш дворец похож на…

И осеклась. Вскинула руку, прижала к губам. Все же я не зря так хорошо разбиралась в оттенках. И с первого взгляда поняла, что у живого человека просто не может быть такого цвета лица. Я называла его вощаный. Цвет воска. Желто-серый.

Как ни странно, но это первое, что я отметила в неподвижной фигуре девушки. И лишь потом увидела черно-красное пятно, расползающееся по ее платью. И догадалась наконец, чем столь неприятно пахло.

Тошнотворный запах страха и смерти, запах крови.

Я попятилась. Очень осторожно и медленно, словно боясь оступиться или споткнуться. А потом развернулась и бросилась к стенам дворца, чувствуя, как душат еле сдерживаемые слезы, как плывет все перед глазами, а внутри разрастается дикая, неконтролируемая паника и боль. Неестественная тишина, повисшая над садом, уже не казалась мне плодом воображения.

Случилась беда. Что-то страшное и непоправимое, ломающее и калечащее, убивающее. И единственная мысль, которая билась в моей голове — найти Люка. Найти отца.

Я добежала до стены и замерла, пытаясь отдышаться. Все мои инстинкты вопили, требовали спрятаться, убежать, скрыться! Залезть в самую глубокую нору и не высовывать носа до тех пор, пока беда не пройдет стороной, а моя жизнь не станет прежней…

Только где-то внутри себя я уже понимала, что прежней она не станет никогда.

Я выглянула из-за угла, осмотрела витые решетки и распахнутые окна, из которых не долетало ни звука. Притихшие садовые дорожки и белые мраморные ступени входа. Нет, не белые….

На светлом камне засыхали некрасивые кляксы, бурые и черные разводы. Кровь…

Я глубоко, со всхлипом вздохнула и сделала шаг. Но тут же меня прижали к твердому боку, зажали рот рукой. Недавнее воспоминание обожгло, и я взвилась, вцепилась в мужскую ладонь зубами, почти ничего не видя от слез.

— Ева, это я. Не кричи…

Удерживающие меня руки исчезли, и, развернувшись, я взглянула в лицо Люка. Облегчение было таким сильным, что я с трудом удержалась, чтобы не кинуться брату на шею. Но он на меня почти не смотрел. Темные глаза обшаривали пространство вокруг, он схватил меня за руку и потащил в сторону, в густые заросли.

— Люк! Там Мадлен! Она…. У нее кровь на платье… она не двигается… Люк! Мне страшно! Я не понимаю, что происходит… Мадлен, она…

— Тихо, — безжизненно приказал брат, словно и не слыша того, что я говорю о девушке, с которой он провел эту ночь. Люк затащил меня в нишу, скрытую плетущимися растениями, развернул к себе.

— Ева, ты должна нарисовать переход. Помнишь, нас учили?

Переход? Нарисовать?

Я смотрела на него с недоумением.

— Придется на земле, палкой… Ничего подходящего нет…

— У меня есть мелок, — непонимающе сказала я. Люк кивнул. В его застывших темных глазах ничего не отражалось — пустая тьма, без проблесков цветов, черная воронка пустоты. Он кивнул и стал торопливо освобождать от вьюнка стену.

— Рисуй, Ева. Поторопись… Влей эликсира… Больше…

— Люк, что происходит? — чувствуя, как подкатывает к горлу ужас, прошептала я. — Там Мадлен… И кровь… Зачем рисовать? Я не понимаю… Я не умею! Этому учили тебя…

— Рисуй! — сквозь зубы прошипел он. — Быстро!

Я не узнавала своего брата. Смотрела в знакомое лицо, и видела чужака. Словно в его теле поселился кто-то другой, пугающий и… мертвый. Он сжал мне плечи, встряхнул.

— Ева! Поторопись! Нужен переход! — я неуверенно провела линию на стене. Мелок был совсем маленький, и держать его было неудобно, кончики пальцев цеплялись за шершавую стену.

— Но зачем рисовать? — глухо спросила я. — Этому учили тебя… я не смогу. Сочини, вот и все…

— Я больше не могу сочинять, — как-то равнодушно за моей спиной отозвался Люк. — Рисуй, Ева. Ты сможешь.

Мелок замер и раскрошился от того, что я слишком сильно на него надавила. Смысл сказанного даже не сразу до меня дошел.

Как это, не может сочинять?! Почему?

Для нас созидать — то же самое, что дышать. Это наша природа, наша душа.

И есть только один способ уничтожить эту способность и расколоть душу. Убийство… Намеренное и осознанное убийство разумного существа…

— Ева, не отвлекайся.

Я резко обернулась.

— Люк! Что происходит? Отвечай!

Видимо, в моем лице отразилось что-то такое, что брат все же решил пояснить.

— На нас напали, Ева, — по-прежнему равнодушно бросил он. — Дворец захвачен. Крылатые стражи отрезаны. Нам нужно выбираться… Рисуй переход!

Кажется, сегодня я резко отупела, потому что снова не сразу поняла, о чём речь. А когда поняла…

— Люк, — сиплым, срывающимся голосом выдавила я. — Что с отцом?

— Рисуй, Ева, — шепотом повторил брат.

И в глубине его глаз, на самом дне этого темного колодца со стылой, мертвой водой, я увидела ответ. И этот ответ всколыхнул внутри меня что-то мощное и настолько болезненное, что я оттолкнула брата и понеслась по садовой дорожке ко дворцу. Брат бежал следом, даже что-то кричал, но я его не слышала. Перед глазами стояло лицо отца, мягкий прищур глаз, золотые искры смеха… По ступеням я просто взлетела, толкнула дверь…

И попала в царство смерти. Крики, вопли, стоны, запахи крови, пота и железа, ужас и боль обрушились на меня в один миг. Так вот почему за стенами так тихо… кто-то отрезал дворец стеной безмолвия… А здесь, внутри, царил настоящий смертельный хаос, замешанный на потоках крови и убийствах. Я увидела крылатых стражей, буквально изрубленных на куски. Придворных, в странных, нелепых и изломанных позах лежащих на полу или у стен. Пятна, лужи, реки черного и пюсового цветов… Чью-то голову, рассматривающую меня пустыми глазницами. Тару…