Проклятие Черного Аспида 2 (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" Страница 7

Аспид протянул руку и привлек меня к себе, волосы руками сжал и на мой рот набросился, уже не жалея, проникая в него своим языком змеиным, кусая острыми зубами нежную кожу губ, а мне кажется, ничего прекрасней со мной никогда не случалось и случиться не может.

Сдавил сильными руками, и ощутила, как они по животу скользят вниз, накрывая плоть горячими пальцами, язык во рту бьется сильнее, а пальцы ласкают сначала медленно, а потом все быстрее, яростнее, проникая внутрь и снова выскальзывая наружу.

И меня накрывает огненной волной, колени подгибаются, а мучительно чувствительные соски касаются его горячей груди, трутся, наливаясь все больше. Забилась в его руках, задрожала…

"Умру сейчас… не могу… умру…

Умирай, Ждана… умирай для меня…"

Захлебнулась стоном, кусая его рот, извиваясь и тяжело дыша. Оторвался от моего рта, всматривается мне в лицо, не прекращая двигать рукой, растягивая мою плоть, подготавливая для себя. Выскользнул пальцами и снова вбился внутрь, резко, сильно, сводя с ума горящим взглядом.

Я изогнулась, вскрикнув и закатывая глаза от невыносимого удовольствия. Расплавленная только звуком его голоса, напряженная до предела, готовая в любое мгновение взорваться.

Раздвоенный язык заскользил ниже по моей шее, обхватывая ее, спускаясь ниже к груди, обвивая твердые вершинки, покалывая острыми концами соски.

"Умирай, Ждана моя… смотри мне в глаза и умирай… я воскрешу"…

Закричала, и все тело замерло перед тем, как огненная волна обожгла острым и невыносимо сильным удовольствием. А он меня держит и взглядом огненным добивает, домучивает, как и пальцами своими наглыми.

Целую вечность ждала руки и губы его. Целую вечность изнемогала в изгнании, покинутая и отверженная. Кажется, теперь воздухом не надышусь и счастья не наглотаюсь. Забыла и в то же время помнила, какое наслаждение дарить умеет… Никто не сможет так. Нечеловеческое оно. Не земное.

Приоткрыла глаза, чтобы смотреть на его заострившееся от страсти лицо, наполовину скрытое под выступившей чешуей. Взгляд дикий, голодный, и там в зрачках зверь мечется, беснуется. Хочет вырваться наружу и не может.

Приподнял за талию вверх, выше и выше, так высоко, что ногами шею его обхватить смогла и тут же глаза закатила, всхлипнула, затряслась от ощущения наполненности, от того, как внутри забился язык его. По чувствительной, еще не остывшей плоти пробрался внутрь и заполнил до упора. Коленями шею сильную сжала, изогнулась назад, насаженная на жало змеиное, которое внутри беснуется, выплясывает, убивает наслаждением таким, что кажется, я с ума сойду, кажется, я вся превратилась в оголенный нерв, бьющийся в агонии.

По всему телу рассыпались мурашки, и это ощущение, как шершавый язык вылизывает мою плоть, трогает везде, где невозможно тронуть, трепещет, извивается волнами. И волна возбуждения, нарастает все сильнее, превращаясь в бесконечную пытку. Твердый узелок пульсировал под натиском горячих губ, то сосущих, то просто мягко касающихся нижних губ, и я уже рыдала от наслаждения, рыдала в голос, впившись в его тонкие косички, захватив их обеими руками и извиваясь на этом языке…

Губы Аспида обхватили пульсирующий набухший комочек плоти. Сильно втягивая в горячий рот, оплетая кончиком языка, и меня словно колет тонкой раскаленной иглой, пронизывает, пробивает, пока не закричала, не впилась в его голову и не выгнулась так, что казалось, позвоночник сломаю, сжимая коленями его шею и дрожа всем взмокшим телом от нахлынувшего зверского удовольствия, от бешеного экстаза, пронизавшего все тело.

"Сладко умираешь, Ждана… так сладко, что убивать тебя снова и снова хочется… смерть-любовь просила? Чего я больше дал тебе?"

Спустил вниз, но на ноги так и не поставил, удерживая, в глаза смотрит, а я все еще дрожу, все еще оголена, как провода под током.

— Если не остановлюсь… могу, и правда, убить.

Шепчет и скалится, дергается весь от напряжения.

— Значит, судьба моя такая. Умереть под тобой.

— А я потом… что я потом делать буду, Ждана.

— Любить меня… умеешь любить, Аспид?

Так любить, как я тебя я люблю, до безумия… до сумасшествия. Если бы знал, насколько. Ниян развернул меня спиной к себе, прижался губами к моему затылку, накрывая грудь ладонями. И я дрожу от каждого касания, от каждого поцелуя и вздоха. Опрокинул вниз в пепел коленями, на четвереньки. Заставляя сгрести золу дрожащими пальцами и напрячься всем телом в ожидании. И мне хочется его быть, быть настолько, чтоб ощутить в себе всю мощь, ощутить всю силу страсти бешеной, от которой саму на части разрывает.

Его руки рядом с моими так же золу жмут, так жмут, что костяшки стали белыми… и почувствовала, как осторожно и медленно проникает в меня, проталкивается мелкими толчками, то подаваясь назад, то короткими ударами вперед. А у меня глаза закатываются от ощущения его плоти внутри, ребристой от вен, которые я чувствую стенками лона.

Прикусил затылок, вниз к позвоночнику, и по телу прошла дрожь, меня трясло от страсти, от страха, от какого-то первобытного ощущения принадлежности и от голода неутолимого, злого, дикого, замешанного на тоске, на боли за то время, пока отвергал меня. Застыл, а я дернулась, но он так сильно стиснул меня под ребрами, что я, обездвиженная, застыла вместе с ним. Внутри нарастает натяжение и напряжение, а затылок опаляет пламенем его дыхания. Рука, обхватившая тело, двинулась, и я ощутила скрежет когтей. Тяжело дыша, приоткрыла глаза.

— Люблю тебя… мой Аспид, мой мужчина… любым приму. Хорошо с тобой. Даже умирать не страшно.

И когти прячутся, исчезают, ладони ослабляют хватку, и я стон его слышу, чувствую, как лбом к спине моей прижался и сделал первый толчок. Потом еще один и еще. Медленно, глубоко, лаская мою грудь и хрипло дыша.

Намотал мои волосы на руку и потянул на себя, заставляя прогнуться, проникая неожиданно очень глубоко, царапая горло сбоку зубами, прикусывая кожу. И мне кажется, я, и правда, умираю, и правда, сейчас агония накроет в последний раз, чтобы я больше никогда не вынырнула из ослепительного света, сожженная его пламенем. Я сжимаю его всей плотью, сжимаю и кричу до хрипоты. Не знаю, что кричу то ли о любви, то ли о смерти, то ли только его имя.

Содрогаясь вокруг таранящей меня плоти.

— Люба, Ждана. Люба ты мне… так люба, что даже зверь… даже зверь на коленях пред тобой мечется.

И когда рык его дикий услышала, деревья к земле пригнулись, а языки пламени нас обоих накрыли и сплелись куполом. Я ощутила, как во мне горячо разливается его семя, слышала, как рычит, как сотрясается надо мной и во мне, вижу, как взвиваются столпы пепла ввысь и осыпаются черным снегом на наши тела.

А потом мы оба в пепле лежим, и небо над нами крутится в разные стороны, вращается, качается, и звезды с него словно мне в руки сыплются. Повернула голову, чтобы посмотреть на него… и как всегда вздрогнула от его красоты, от неожиданной близости этого великолепия ко мне. Его кожа по-прежнему поблескивает, словно под ней огонь спрятался и вот-вот вырвется наружу, а глаза светло-светло желтые с сонными полосками зрачков. Руку протянул и по щеке моей провел костяшками пальцев, потом к себе притянул, на грудь укладывая.

— Моя ты. Мне предназначена.

— А ты не верил, что твоя…

Усмехнулся.

— Я свое потерять не хотел.

— Снова от себя гнать будешь?

Приподнял резко и к себе дернул.

— Нееет, теперь умолять станешь, плакать, чтоб отдых дал… Измучаю.

— Измучай.

Но он внимательно мне в глаза смотрит…

— А ведь ты не человек, Ждана. И никто не знает, кто ты на самом деле. Даже я.

И в эту секунду взметнулся вверх, перескочил через языки пламени, укрывающие нас от посторонних глаз. Я от неожиданности даже слова сказать не успела.

— Как смел без предупреждения и разрешения прийти сюда? Совсем страх потерял, Врожка?

— Войско Вия уже близко. Через первую черту прошли. Еще две черты и здесь будут.