Отражения - Мария Николаевна Покусаева Страница 7

Но вместо Фредерика Младшего родилась принцесса Фредерика – и золотой силуэт оленя исчез с карет и дверей, сменившись тремя серыми псами – семья д'Альвело не отбирала у вдовы своего сына все, что та получила вместе с фамилией, но оставляла это взамен за верность и преданность. Амелия помнила черное платье матери, и суету, и странные разговоры, которые она слышала. Они покинули поместье в Арморике, которое было их домом, пока принц Фредерик был жив, и переехали в Арли – на одну холодную неделю в самом начале зимы.

Леди Катарина кривила губы и злилась, и Амелия, почувствовав себя слишком взрослой рядом с горем матери, брала за руку Кармиль и шла с ней в детскую, занимала ее ерундой вроде кукольных чаепитий или чтения сказок, смотрела с ней в окно – на осенний парк, притихший и застывший от первых заморозков.

А потом, через несколько дней этой странной жизни, они уехали, сменив дом и страну.

Наверное, думала Амелия потом, через много лет, когда начала понимать куда больше вещей, которые взрослые не говорят вслух, но держат под языком, леди Катарина сменила бы и герб, убрала бы трех гончих, вернула бы себе куниц, бегущих по зеленому полю. Но это навлекло бы на всех них – на всех четверых женщин, прячущихся в глубине ангрийских лесов, в родовом поместье Эривэ, – гнев Короля, обиженного пренебрежением и отказом от дарованной им чести.

Правда, все платья Амелии с тех пор стали черными, а потом – серыми, от цвета графита – до оттенка бледных весенних туч, потому что леди Катарина пряталась в траур, запрещая себе и дочерям выезжать в свет. Никто не упрекал ее – первые два года, а потом, конечно, стали говорить всякое.

Амелия, к счастью, почти ничего не слышала, и за все эти годы привыкла к серому, считая его чем-то вроде символа – как три серых пса на ее гербе были символом верности и преданности Королю.

Просто у ее матери был свой Король, верность и преданность которому леди Катарина хранила и после его смерти.

***

Снег выпал к концу октября, пролежал ровно сутки – и растаял, оставив после себя грязь и вымокшие бурые листья. В воздухе повис дождь – мелкая водяная взвесь, противно липнущая к волосам и одежде, выходить гулять не хотелось – там, за окнами, не было ни веселья, ни игр, только поникший сад, высокая каменная стена ограды – и лес за ней.

Густой ангрийский лес, лиственный, с переплетением узловатых ветвей, иногда настолько низких, что всаднику приходилось прижиматься к лошади, а то и просто выбирать другие пути. Весной в лес заползали седые туманы, осенью он пылал оранжевым и алым, а зимой стоял голым и пустым, черным, мрачным, словно бы мертвым.

Когда Амелия была маленькой, она играла с сестрой, будто бы злая ведьма наложила на подъездную дорогу заклятие, завязала ее узлом, и теперь каждый путник может добраться в Эривэ, только если в одном из его окон горит свет или кто-то ждет с фонарем на перекрестке. А они – Амелия и Кармиль, они не могут покинуть дом, потому что должны, как их матушка, встречать путников, заплутавших во тьме. Амелия помнила, как леди Катарина несколько раз ждала кого-то в сумерках, держа в руках фонарь с ярким кристаллом и набросив на голову капюшон бархатного плаща, но стоило ее спросить, приедет ли кто-то в гости, как ее светлость рассмеялась и посоветовала дочери не совать нос во взрослые дела.

Мала еще, чтобы понять.

Сейчас Амелия сидела на скамье у каменного фонтана – фонтан молчал, но дождь наполнил чашу затхлой, темной водой, в которой плавало несколько листьев и веточек и серое птичье перо. За ночь вода стягивалась тонкой пленочкой наледи, которую можно было расколоть пальцами, днем оттаивала и отражала серое небо и ныряющих в нем птиц. Амелия считала про себя до двухсот – и обратно, проговаривая числа полушепотом в такт какой-то привязчивой мелодии. Ее волосы, тщательно расчесанные с утра и схваченные широкой серой лентой, от повисшей в воздухе воды начали виться на концах, рассыпаясь мелкими колечками, нос покраснел от холода, и пальцы, спрятанные в тонкие шерстяные перчатки, слегка одеревенели.

Госпожа Эдит считала, что детям нужен свежий воздух, поэтому и Амелия, и Кармиль, и даже Фредерика были обязаны гулять каждый день, даже в такую неприятную хмарь. Разве что сильный мороз или затяжной дождь могли стать причиной, по которой девочкам разрешалось оставаться дома. Амелия обошла вокруг пруда – вода в нем была почти черной, в ней плавали листья, камышовый островок посередине высох и словно съежился. Утки попрятались, и лишь пара ворон уныло перекаркивалась, сидя на понурой, горбатой липе. От пруда можно было свернуть к дальней стене парка, туда, где стояли домики прислуги, но Амелия вернулась к фонтанам и сейчас сидела, отсчитывая время, которое должна была провести здесь.

Будь она столь же смелой, как Кармиль, или будь у нее чуть более веселое настроение, Амелия бы пританцовывала, пытаясь согреться, но, увы, танцевать Амелия не любила – даже если никто не видел. Поэтому она просто сидела на скамейке, сжавшись и нахохлившись, как крошечная птичка, и считала про себя, загадав, что если выдержит, не дернется, пока счет не превратится в ноль, то сегодня случится что-то хорошее.

Когда счет дошел до ста сорока, холодные узкие ладони закрыли глаза Амелии.

– Замерзла, сестрица?

Амелия рассмеялась и сжала пальцы Кармиль, убирая ладони той со своего лица, и развернулась, улыбаясь.

– Госпожа Эдит велела мне найти тебя.

Кармиль обошла скамейку и встала перед Амелией. Она двигалась как танцовщица: очень легко, будто бы три слоя юбок ни капли не мешали ее движениям. Тусклое золото волос прилипло к серому плащу, который Кармиль небрежно набросила на плечи, отправившись искать сестру в продрогшем парке.

– Госпожа Эдит решила, что свежего воздуха с дождем на сегодня достаточно? – Амелия сжала и разжала пальцы, стряхивая с них неподвижность. Встать со скамейки удалось через усилие, схватившись за руку сестры.

– Матушка вернулась, – ответила Кармиль, утягивая Амелию за собой. Мокрый гравий шелестел под ногами. – И желает видеть нас как можно скорее.

– Подожди, – Амелия остановилась, дернув сестру за руку. Кармиль обернулась, удивленно вскинув брови – тонкие, чуть темнее волос.

Глаза у нее были ясными и