Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова Страница 7

Хлынул дождь. Лис молча и зло избивал Олгу, используя ее как биту4, пока она не потеряла способность ставить хотя бы видимость блоков на его атаки. А потом оставил ее валяться в грязи.

Олга ненавидела Лиса.

Не самое приятное ощущение — вправлять себе кости. Олга привыкла к боли, но чувствовать ее не перестала. По телу, и без того горевшему множеством ран и ссадин, пробежала волна жара. Дух окутал ее изнутри, будто пеленая в теплое покрывало. Легкое напряжение мышц вокруг поврежденных участков, и она почувствовала, как натянулась кожа, как неведомая сила погнала по жилам кровь, как бешено застучало сердце, и мощной волной накрыл жар. Весь этот ад длился несколько секунд, после раздался легкий щелчок в правой, и чавкающий звук в левой ноге. Восстановление завершилось. Человек бы не выжил в таком состоянии, но, с грустью отметила Олга, я уже не человек.

Она с трудом встала на четвереньки, пошарила в грязи, нащупывая свой деревянный меч. Заткнув за ворот драной рубахи палку и затянув потуже воротник, чтобы меч не выпал, Олга поползла на четвереньках к дому. Так надежнее. Еще одно падение, и силы иссякнут.

К йокам Лиса с его насмешками! Когда дело касается простого выживания, принципы утрачивают всю свою значимость. Жизнь все-таки дороже, нежели попранная гордость. По крайней мере, до того момента, пока не свершится месть. Олга даже не подозревала в себе таких низких помыслов, такой подлости и расчетливости. Прежде она бы скорее умерла, чем так пала. Теперь же, после смерти, ей очень хотелось жить. Все идеалы бесследно испарились, как будто Олга потеряла часть души, которой, возможно, никогда и не было. Если рассуждать здраво, то в подобную историю за все свои шестнадцать лет она не попадала ни разу. Да, умирать на лестнице в храме было страшно, но то была неизбежность. Да, были разбойники на дороге, но то была неожиданность, тем более их вовремя взял подоспевший отряд дружинников, и ничего злобного или постыдного они свершить не успели, только выбили вознице зубы. А здесь, в маленьком аду, где тебя истязает такая злобная паскуда, приговаривая при каждом ударе о благе, которое этот удар тебе принесет; здесь остается лишь один выход — терпеть удары и ярость, жгущую нутро, учиться мастерству и хладнокровию в надежде когда-нибудь совершить возмездие — убить тварь и, наконец, освободиться от рабства.

Олга доползла до низкого, покореженного временем и мхом крыльца. На нижней ступени стояла деревянная кадка, в которую с козырька стекала холодная дождевая вода. Олга знала, что в таком виде чистоплотный Лис ее не пустит. Она присела на крыльцо, разделась и опустила босые ноги в воду. Тщательно протерев жестким пористым камнем подошвы, смыв грязь с ног, рук и плеч, Олга обтерлась сухим полотенцем, висевшим на дверной ручке, и очень медленно, опираясь о косяк трясущимися руками, поднялась, чтобы войти, а не вползти. Лис, конечно же, проследил весь ее путь до дома, но насмешничать ей в лицо он не будет. Не из гордости, так из вредности, но Олга не могла ему позволить такого удовольствия. Меньше радостей, больше гадостей! А сам он ни за что не подаст виду, что наблюдал за ней. Наигранное лисье безразличие можно использовать и в свою пользу, если, конечно, Лис не захочет сменить роль… или игру.

Наконец удалось заставить сведенные судорогой мышцы держать вес тела. Но силы, как всегда иссякли в последний момент, и она ввалилась внутрь, потешно взбрыкнув ногами. Ожидаемого Лисьего смеха Олга так и не услышала. Лиса в доме не было. Горел очаг, вкусно пахло жареным мясом. Олга привстала, опираясь на руки, смачно чихнула и ругнулась одновременно. И тут она заметила под своим голым телом рисунок. Мелом на полу мастерски была изображена кобра с раздутым в ярости капюшоном. Олга подтянула колени и села. На влажной коже груди и живота остался четкий отпечаток. Она долго и вдумчиво рассматривала свой живот, а потом дико захохотала. Усталость как рукой сняло.

— Ах ты, Лисья морда! Погань зубастая!

Всю ночь плясал под холодным дождем новорожденный дух, выкрикивая свое имя — Змея!

Глава четвертая

Уроки

Дух проснулся на третий день зова.

Три дня Олга пела ему, лежа на выскобленных половицах у очага, расслабленная и сонная. Три дня рая без злобного тирана и избиений. Три дня ада ожидания, когда же вернется мучитель. И тихая, похожая на колыбельную песня, сродни шепоту волн, бегу ветра в высокой степной траве, дыханию, срывающемуся с губ — зов. Так, наверное, поют ангелы, встречая непорочную детскую душу у ворот рая. Так пел хор в храме ее детства, славя Творца и всех чад его. Три дня Олга боялась спугнуть наваждение, призрак былого счастья, прошлой жизни. Ей казалось, что все это чужое, иная явь, в которой была девочка Олга, Лелечка, доченька, но не было ее — безымянной рабыни, Змеи. Более того, ей казалось, что и сейчас ее не существует. Образы детства проплывали перед мысленным взором — смятые, искаженные, истертые, постепенно превращались в рассказанную кем-то историю о покое. Олга забывала себя, проваливалась в омут беспамятства. Она стояла на грани. На грани перерождения, о котором говорится в древних учениях. Когда душа, готовая сорваться в новую жизнь, балансирует на узком пороге, храня в себе воспоминания о прожитом. Наступает момент, и Сила толкает человека за дверь, прочь из старого дома, и в тот краткий миг полета на землю он теряет все. Так спираль завершает свой виток.

Вспомнив это, Олга поняла, что теряет себя. Что, проснувшись, дух сотрет ее в ничто, останется лишь оболочка. Страх ледяной волной накрыл ее сознание, вплетая свои влажные струи в зов, ломая его приглушенный ритм.

Олга не хотела терять. Духу, по-видимому, необходимо было ее окончательное решение, как толчок, как ключ к замку.

Три дня белого тумана, блужданий по дну стеклянного озера. Совершенная тишина вокруг и пустота внутри. Все эти медленно текущие потоки, окутавшие земной шар пеленой зыбучего воздуха, все они моментально сжались до крупицы песка в тот миг, когда проснулся дух.

И время взорвалось, не выдержав давления. В бешенстве разорвало тело, сдерживающее его своей непрочной структурой.

Олга сошла с ума. Она не помнила себя, да и не осталось ничего человеческого в том визжащем от боли куске плоти, что катался по полу, заходясь в диких криках.