Заклятие на любовь (СИ) - Анна Сергеевна Платунова Страница 71

Я действительно отлично себя чувствовала, и завтра весь день будет принадлежать нам с Домиником. Нам столько всего нужно обсудить, ведь мы долгое время не общались. Я хочу расспросить его о маме, об отце, про учебу в академии целителей.

Я встала и накинула халатик, снова испытав необычное чувство, когда ничто не жмет, не впивается, – наоборот, надо было приложить определенные усилия, чтобы не выскользнуть из слишком просторного одеяния. Подошла к зеркалу, но не сразу решилась посмотреть на свое отражение. Вдруг мне не понравится то, что я увижу? Вдруг в реальности я не так привлекательна, как помнила?

Хотя разве это важно? Пеппи научила меня принимать себя такой, какая я есть. Улыбнувшись, я встала напротив зеркала и скорчила рожицу рыжеволосой красотке с тонкими чертами лица, точеным носиком и пухлыми губами. Из глубины огромных синих глаз на меня посмотрела Пеппилотта, и я подмигнула ей.

Потом наклонилась ниже и внимательно рассмотрела чистый лоб – ни следа от пунцовых пупырей. Теперь-то я догадалась, что они исчезли один за другим еще до того, как Ник меня поцеловал. Я не знала, что выполняю условия пророчества, но все сделала правильно. Когда я писала письмо Доминику, перышко действительно показалось тяжелее камня. Прядь моих волос поседела от невыносимого ужаса – так черное обернулось белым. А когда я поверила Доминику, самый далекий стал самым близким. Или это произошло еще раньше, когда я простила отца?

Отец! Мне нестерпимо сильно захотелось его увидеть! И я знала, где его искать…

Я выскользнула в темный коридор и, пройдя несколько метров, приоткрыла дверь в кабинет. Отец сидел за рабочим столом, склонившись над бумагами, и был настолько поглощен работой, что не услышал, как я зашла. Все как обычно. Ничего не меняется.

Ворс ковра приглушил мои тихие шаги, я встала за папиной спиной и обняла его за плечи.

Папа вздрогнул всем телом и быстро оглянулся с такой отчаянной надеждой в глазах, что я растерялась. Он увидел меня, и черты лица разгладились, смягчились. Он накрыл ладонью мою руку, лежащую на его плече.

– Алисия, ты знаешь, твоя мама так же подкрадывалась, когда я слишком долго засиживался за работой.

Мы оба посмотрели на портрет рыжеволосой красавицы, стоящий на столе. Юная мама выглядела не старше меня теперешней.

– Откуда же мне об этом знать, папа, – укорила я его, – ведь ты никогда ничего не рассказывал мне о маме.

Мне вовсе не хотелось расстраивать отца, возможно, мои слова делали ему больно, но пора было заканчивать с годами молчания и отчуждения.

Папа молчал, ссутулившись, а я прижалась щекой к его макушке и продолжила говорить. Нельзя, чтобы он снова закрылся в своей скорлупе.

– В заброшенной лаборатории я нашла картину, которую ты нарисовал для мамы. И в самую трудную минуту, когда надежды, казалось, совсем не осталось, она поддержала меня и придала сил! Будто бы вы с мамой шли со мной рядом и вели меня за руки, – прошептала я, чувствуя, как снова напряглись папины плечи, зная, что каждое слово ранит, пробивая щели в нерушимой броне. – Я помню, что написано на обороте: «Амалия, ты горишь, словно пламя. Ты ведешь за собой. Мое сердце навсегда принадлежит тебе…» Ты так ее любил!

Папа закрыл лицо руками, он изо всех сил боролся со слезами. Я никогда не видела, чтобы он плакал. Да и как тут заплачешь, когда в душе все сожжено дотла.

– Тебе трудно рассказывать о ней, но я тебя прошу! Я бы хотела знать все-все! Как ты ее увидел в первый раз? Как прошло ваше первое свидание? А свадьба? Это она выбрала имя для своей будущей дочери или ты? Она радовалась, что скоро станет мамой? Ждала меня?

– Очень!.. – хрипло сказал папа.

Я так обрадовалась этому его слову, пусть одному и такому короткому, что еще крепче обняла отца.

– Разве она не заслужила того, чтобы я о ней знала? Пусть ее не воскресить, но твои воспоминания оживят ее для меня! Она навсегда будет со мной, понимаешь? Верни мне маму…

Отец содрогнулся и глухо разрыдался. И я плакала вместе с ним. Но это были хорошие, исцеляющие слезы.

*** 70 ***

Несколько дней, проведенных в имении с папой и Ником, стали счастливейшими в моей жизни. Мы с Домиником каждую секунду были рядом и не могли наговориться. Теперь, когда не нужно было ничего скрывать, это оказалось так легко! Иногда, забывшись, я звала его Ди. Имя вылетало само в те мгновения, когда Ник задумчиво приподнимал бровь – как Ди! Или когда в его голосе проскальзывали знакомые интонации – как у Ди! А он в шутку звал меня Пеппи и целовал в кончик носа.

Мы гуляли по заснеженному саду, степенно взявшись за руки: как-никак наследники именитых аристократических родов. Но проходила минута-другая, и мы, позабыв обо всем на свете, играли в догонялки, роняли друг друга в сугробы, зарывали в снег, стряхивали пушистые ветки над головой, так что домой возвращались с сосульками в волосах. Врывались, хохоча на весь холл. Мокрую одежду приходилось бросать прямо в коридоре, а густые рыжие локоны я сушила у камина. Потом я расчесывала их, и Доминик умолкал, завороженно глядя на меня. Если поблизости в этот момент не оказывалось слуг или отца, он, не выдержав, заключал меня в объятия и покрывал поцелуями раскрасневшиеся щеки и чуть обветренные после прогулки губы.

Слова вылетали из головы – теперь говорили тела. Меня обвевало жаром не столько из-за горящего огня, сколько из-за пламенеющего сердца. В такие минуты я мечтала лишь о том, чтобы горячие ласки никогда не заканчивались. Доминик не делал ничего недозволенного. Хотя по тому, как он нежно проводит губами по моей шее, то касаясь мочки уха, то спускаясь к ямочке между ключиц, я понимала: он хочет большего.

Да я и сама страстно желала этого! Тело чутко отзывалось на каждое осторожное прикосновение, внизу живота тягуче разливалась сладость. Разрывать объятия было мучительно.

– Приходи… вечером… ко мне в спальню… – однажды выдохнула я, не в силах больше терпеть выматывающего жара.

Ник чуть отодвинулся, посмотрел так пристально, будто вбирал меня всю без остатка в этот взгляд. Я потерлась щекой о его горячую ладонь, а он очертил подушечкой большого пальца контур моих припухших