Последние стражи Аарона (СИ) - Мирослава Драгович Страница 72

Усилием воли Морган заставил себя не шелохнуться. Быть может оттого, что не слышал в голосе корсианца угрозы — это была честность. Неприятная, колющая, раздирающая правда. Морган не понимал, чем был одержим Форсетти, произнося ее — безумием или болезненной необходимостью поделиться ею хоть с кем-то, оттого он просто слушал, глядя себе под ноги.

— Помню, как вцепился в вашу руку, моля о смерти. Я был ранен много раз. Любой бой — это раны, к которым со временем ты даже привыкаешь, но та боль… Она была несравнима ни с чем… Она так часто вырывала меня из этого мира куда-то во тьму, что всякий раз я думал, что больше не вернусь. Но дни шли, и теперь я рад, что не достался ей. Я рад, что рядом со мной в ту ночь сражались настоящие герои, и мы победили. Пускай цена оказалась слишком велика. Спасибо, что не оставили меня там. Если я могу хоть чем — то отплатить…

Моргана необъяснимо охватывала злость каждый раз, как кто-то начинал говорить о бойне у холма, окутывая его славой. Желая скрыть свое раздражение, он плотно стиснул кулаки, но вскоре отыскал им мирное применение, и принялся накрывать опустевшие клетки цветастыми пологами.

— Я не сделал ничего героического, — пробубнил он.

— Скажите это выжившим из Пятого полка. Они говорят, что ход того боя определили маги, а вы подходите на роль героя куда лучше, чем я или Пратт. И неважно согласны вы с этим или нет, поверьте мне.

Форсетти направился к двери, увидев, что Морган озабочен сохранностью птичьих клеток больше, чем разговорами о подвигах, вызвавших в нем столько сомнений. Но тот не смог отпустить его так просто. Он решил, что ответ на один из роящихся в его голове вопросов мог быть важнее, чем уверения в отсутствии желания мести.

— Стой, Касс! — он отбросил очередную вышитую серебром ткань, и в воздух взметнулось облачко пыли. — Если бы мы пришли раньше, как много сложилось бы иначе?

Маг дрогнул, но обернулся. Он улыбался, и Моргану было невдомек, как у него хватает на это сил.

— Я часто думаю, что, если бы я не ломанулся в гущу боя раньше Артура? Углядел бы я того лучника? Остался бы принц Ангеррана жив? Но эти мысли все равно, что яд или рана, что все никак не заживет. Наши самые страшные шрамы, милорд, не здесь, — он повторил пальцем на собственном лице очертания того, что исказило лицо Моргана. — Они остаются в наших умах воспоминаниями, прогнившими из-за чувства вины. Никто не вернулся с того холма более живым, чем был.

Глава 18. Чистая кровь

Храм пути Создателя. Дагмер

Они стояли в тени за широкой храмовой колонной, дожидаясь появления Священного караула. Ивэн не терпел этого места — ему не хватало света, воздуха и умиротворенности. Здесь, в большом храме Дагмера, углы которого выпирали подобно ребрам выброшенного на берег морского чудовища, он чувствовал себя неуютно. Ему хотелось только одного — быстрее покончить с нелепым и унизительным ритуалом, и вырваться за тяжелые двери на шумные улицы. Гигантская статуя безликого Создателя вызывала в нем раздражение, со своей высоты она, несомненно, взирала на него с непомерным презрением.

— Это немыслимо! — прошипел он в своей бессильной злобе, то и дело выглядывая из-за колонны, чтобы посмотреть на Роллэна Локхарта.

Тот стоял посреди храма в лучах пробивающегося сквозь узкие окна света. Его голова была опущена, плечи поникли. Он расставил ноги широко, будто его мотало по палубе корабля, попавшего в шторм.

Мириам презрительно фыркнула, по своему обыкновению с легкостью разделяя дерганную, тягучую злость с Ивэном. Морган, удобно устроившись на скамье, лишь равнодушно пожал плечами. Для него предстоящий ритуал был обыденностью, и если и вызывал в нем возмущение, то умело запрятанное под непроницаемым лицом.

— Ты знаешь кого-то добрее и праведнее, чем Роллэн, дядя? — Ивэн обратился к нему, ища поддержки и одобрения тех взбалмошных мыслей, что не давали ему покоя.

Он правил Дагмером первую зиму, но ему успели опостылеть беспричинные измывательства над молодым лекарем. Они приводили его в замешательство. Роллэн был странноват и наивен для своих лет, но темная магия была далека от него как солнце от земли. Он подкупал всех вокруг большим сердцем и оторванностью от мира, но едва ли они придавали бы ему очарования, будь он и в четверть не так талантлив.

— Тебе знаком чародей, способный заговорить эликсир лучше, чем он? — Морган нередко заставлял Ивэна придумывать ответы на собственные вопросы, чем зачастую выводил племянника из себя.

— Он лучше прочих. Оттого теперь он здесь, — Мириам бросила на скамью свою меховую накидку и тряхнула волосами. Зимой, припорошенные снегом, они были неукротимы, обращаясь в беспорядочный огненный вихрь.

Морган молча кивнул, соглашаясь с ней.

— Кто может желать ему зла? Я хочу, чтобы это прекратилось, — Ивэн не унимался. В этот раз он бросил взгляд на пастора Эйлейва, занятого последними приготовлениями. Тот выронил чашу, украшенную самоцветами, и она с оглушительным звоном покатилась по каменному полу.

— Это не в твоей власти, мой король, — на лице Моргана мелькнула улыбка, от которой так и веяло снисхождением. — Присутствие в городе Священного караула — наша плата за свободу. Роллэн одаренный юноша, но ничего не смыслит в торговле.

— Как бы не так, — Ивэн вконец разозлился, удивляясь способности дяди, уничтожать самые светлые порывы. — Он лишь ставит человечность выше интересов торгашей, для которых звон дукатов слаще голоса матери!

— Ничего не стоит быть благородным, когда твоя семья богаче многих в городе, — голос Моргана оставался равнодушным. — Ты только взгляни на них. Они богаты не только звоном монет, и, уж поверь, могут омыться в чужой зависти.

В этот раз Ивэн даже не подумал выглянуть в храмовую залу. Он успел насмотреться на Локхартов, стоящих у рядов скамей позади Роллэна, и оттого с раздражением признал правоту дяди. Он и сам хотел бы быть частью такой семьи.

В Стейне Локхарте нельзя было отыскать и капли благородной крови, но его смелость и верность проложили верную дорогу. Он предстал таким же спокойным, как и Морган, пока его супруга, всегда доброжелательная и приветливая Лив, крепко сжимала его руку. Она выглядела горделивой, подобно самой знатной леди Севера, но плохо скрывала свое волнение. Их дочь Анна, при виде которой Ивэн забывал все слова на свете, стояла чуть позади, как и брат, уставившись в пол. На ее поясе, под складками отороченного мехом плаща, своего часа