Мариона. Планета счастливых женщин (СИ) - Грез Регина Страница 76

— Не бойся, я тебе зла не причиню.

В ответ смуглолицее, кареглазое существо лишь улыбнулось.

— Я знаю. Тебе не успеть.

Гордас тут же почувствовал как, распарывая ткань куртки, в бок ему упирается второй кинжал.

— Да ты умеешь за себя постоять! Думаю, пора заключать перемирие.

— Пора.

Она была очень милая. Длинные каштановые волосы заплетены в косы и украшены алыми лентами. Губы тоже показались Гордасу ярко-красными, словно ягоды остролиста среди сочной зелени листвы. Глаза удлиненные и немного раскосые, густо подведенные черным по нижнему веку. Маленький вздернутый нос. Милая…

Все получилось естественно и легко — мужчина наклонился и поцеловал женщину, лежащую под ним, и она ответила так, словно ждала этого мужчину долгие годы и нарочно выбежала навстречу, заслышав его шаги. Уже потом, долгое время спустя, Гордас вспоминал свой поцелуй на лугу не более как горячий порыв человека, долго пробывшего в одиночестве.

Это было естественное стремление к существу противоположного пола, раскрывшему объятия навстречу, всего лишь веление слепой плоти, изголодавшейся по ласке. Гордас потом не раз убеждал себя в том, что разум и чувства его в тот момент находились в некой отрешенности от происходящего. Женщина сама с готовностью целовала его в ответ, но все же не позволила избавить себя от шароваров, скрытых под просторным платьем-рубахой.

— Меня зовут Ахиль. А как твое имя?

Гордас назвался и, помогая ему подняться, девушка внимательно рассматривала путника, осуждающе прищелкивая языком.

— Да ты совсем слаб, едва на ногах стоишь! Не пойму, как тебе удалось меня уронить.

— Разве ты такая сильная?

— Когда ты окрепнешь, мы будем бороться, и я тебе докажу.

Улыбаясь, Гордас покачал головой, заметив нетерпеливые нотки в голосе Ахили.

— Я не стану соревноваться с женщиной.

— Отчего же? Боишься проиграть? Но в этом нет большого стыда.

— Может быть. Просто считаю, что нам ни к чему играть в подобные игры. Хочешь, считай себя более умелой и ловкой, но в силе ты мне уступишь, даже сейчас. Правда, у тебя есть нож и ты, похоже, искусна в обращении с ним.

Девушка зарделась от неожиданной похвалы и вдруг напомнила Гордасу юную, едва распустившуюся розу в родном саду. А вместе с ней и другую женщину, с глазами голубыми и прозрачными, как небо в полуденную жару. Сердце рванулось из клетки ребер и отозвалось ноющей болью где-то в самом центре его существа. Шалок обхватил себя руками за плечи и согнулся, чтобы хоть немного унять эти жгучие ощущения, переместившиеся уже куда-то выше его телесного восприятия.

— Тебе плохо? Ты хочешь пить и, верно, голоден. Пойдем… пойдем, я тебя провожу. Ты отдохнешь в нашем доме — я помогу дойти. Вот так. Держись крепче, я же сказала, что очень сильная. Придется поверить.

Опираясь на плечо девушки, Гордас медленно переставлял ноги по еле приметной тропке среди колышущихся белых султанов высокой травы. И как раньше он не приметил это корявое деревцо и каменистую насыпь, слишком увлекся грибами, польстился на чужое добро… И попал в плен. Самый прекрасный плен на свете… Тенета человеческой дружбы.

— Ахиль, скажи, а другие люди, похожие на меня, проходили в ваших краях?

— В эту весну я слышала о троих, может, твои братья в соседнем кочевье.

Гордас смеялся вслух, как будто подошел конец всем его передрягам. Он снова среди людей, ему дадут пищу и кров, о большем сейчас он и думать не смел. Половина пути пройдена… пройдена. Гордас чувствовал, как с каждым шагом ликует душа.

Он смог выжить, справился с отчаянием, одолел лес, болота и песок, осталось теперь пройти ледники и само посвящение, всего-то немного боли от рук отца. Но это будет желанная боль, ведь за ней последует избавление от прежних страданий — все испытания кончатся, и Гордаса наконец-то признают достойным солдатом своей родины. Отец сможет им гордиться. Вот ради чего стоило дойти до финала.

Последующие дни и недели курсант существовал словно в ином измерении, настолько уклад жизни в становище песочников отличался от его прежнего быта на побережье. Уже не нужно было себя готовить к ответственной миссии, никаких тренировок и замеров параметров, никаких грандиозных целей и задач. Гордасу казалось, что все свои юные годы он шел именно сюда, к этим спокойным приветливым людям с детской непосредственностью принявшим чужака в свой размеренный быт.

Шалок поселился в шатре родичей Ахиль. Никто из членов ее семьи не удивился оборванному бородатому мужчине, которого нашла в степи юная охотница. Его появления словно ждали, а потому встретили как гостя, правда, без особых церемоний и привилегий.

Быстро восстановившись после тяжелого маршрута, Гордас стремился принести пользу своим новым друзьям — вместе с отцом и братьями девушки он мастерил ловушки на птиц, чинил немудрящее оружие, участвовал в соколиной охоте, добывал воду из колодца, помогал Ахиль стричь баранов и валять шерсть для изготовления обуви.

Да, песочный народ невероятно отставал в развитии от марионцев, но был заметно ближе к природе, не обременяя свои общины социальными и религиозными распрями. У подножия гор все семьи имели примерно равный достаток, зависимый лишь от степени трудолюбия людей и количества их в ячейке. Вожака выбирали большим Сходом и затем беспрекословно подчинялись его решениям.

Кроме Шалока в этом поселении обосновались еще двое курсантов, и постепенно марионцы сблизились между собой. Тихими светлыми вечерами у костра мужчины обсуждали планы на будущее. Пройдет еще десяток дней и в пологую долину среди скал — в центр природного амфитеатра спустится военный корабль.

Представитель командования военных сил Марионы соберет курсантов и выслушает решение каждого. И вот этого-то дня пылкая Ахиль боялась гораздо больше, чем стаи свирепых красных волков, нападавших порой на верблюжьи и овечьи стада общины.

Ахиль не хотела, чтобы красивый, молодой гость покидал ее шатер. Ахиль полюбила его всем сердцем, и он иногда был готов принять ее нежность, но вдруг задумывался и виновато опускал глаза. Гор-дас хороший работник и будет ей славным мужем.

Ахиль научит его петь песни степного народа и радоваться ее смуглому гибкому телу опрокинутому на белых шкурах в полумраке степного жилища. Жаль, что она не допустила его до себя при первой же встрече, тогда он был пьян от ее глаз и губ, и душа его пойманной птичкой билась в ее маленьких жестких ладонях.

А теперь Гор-дас вспомнил, что где-то за лесами и горами его ждет другая женщина, но она уже принадлежит его отцу. Какой же он глупый, этот Гор-дас. Красивый, смелый и глупый… Зачем бежать к чужому очагу и хлебать из чужой миски, если под твоим носом дымится горячая похлебка, сваренная для тебя одного.

— Останься со мной, мой барс, ни одна женщина не будет любить тебя крепче. Я слышала про ваши законы, они мне не нравятся, они делают из мужчин орлов с перебитыми крыльями. Я буду называть тебя господином, буду служить тебе как раба, хочешь — топчи ногами, хочешь посади на цепь, как последнюю собачонку…

Гордас ласково целовал макушку разволновавшейся подруги, обнимал ее, желая успокоить, и даже усаживал на колени, словно несмышленое дитя для долгого разговора.

— Ахиль, что ты говоришь, опомнись, тигрица моя! Да стоит мне поднять на тебя руку, я лишусь пальцев на ней, а если какой-то мужчина вздумает воспользоваться плетью, то и минуты не пройдет, как твой верблюд уволочет его привязанным за собой — подыхать в степи.

Девушка жарко обвила руками плечи мужчины. В глазах ее стояли огромные слезы.

— Тебе я готова повиноваться — только тебе!

— Ахиль, я не могу остаться… ты знаешь.

— Но почему? Это не запрещают ваши обычаи, в каждом кочевье есть люди с побережья. Некоторые доживают здесь последние дни в мире и благоденствии, окруженные любящими родными. Некоторые имеют сразу двух жен, я соглашусь и на это, меня же ты сделаешь старшей. Подумай, Гоор…

— Невозможно.