Гранат и Омела (СИ) - Морган Даяна Страница 77

Да, Варес определенно прав. Единственное, что я хорошо умею — это оказываться в ситуациях, когда смерть дышит в затылок.

В таком раздрае Дамиан и провел время, пока не вернулась Марта. Выпив остывающее варево из котла, она улеглась, но долгое время потом копошилась, пока в итоге не уснула в странной позе: полулежа, прислонившись спиной к корням хвои и обратившись лицом к костру. Похоже, что даже страшным исчадиям Лилит что-то снилось, потому что ресницы ее вздрагивали, как крылья приставучей моли. Решив, что Варес специально ушел сторожить лагерь, Дамиан собирался лечь спать, пока вдруг не понял, что Авалон вместе с Мартой не вернулась, хотя ушли они вдвоем. Тревога шевельнулась в его груди, точно скользкая змея. Дамиан какое-то время еще лежал, ворочаясь, — земля превратилась в сотни острых игл — и пытался отмахнуться от ужасный видений, которые ему подсовывало воображение: как Марта задушила Авалон, как на нее напали монстры, как она сама утопилась в бирюзовой воде из-за того, что не спасла девочку в клетке.

Понимая, что уже не заснет, он поднялся. В темноте искрились алые звезды погасшего костра. Подбросив туда несколько веток, Дамиан подхватил кинжал и отправился к горячим источникам.

Луна широко распахнула свой серебряный глаз, и он плыл по темным водам в каскадах. Дамиан обшарил взглядом все бассейны и уже подумал о том, что Авалон сбежала, когда заметил, как она вынырнула. Черные волосы растеклись по ее плечам, словно чернила. Смахнув с лица воду, она прокашлялась и попылала к борту, созданного известью, волосы тянулись за ней, словно дымчатое знамя, а бледное тело то и дело мелькало в темно-бирюзовой воде.

Живая.

Дамиан собирался уйти, даже сделал несколько шагов назад, но потом обреченно выдохнул — сквозь зубы, со свистом — и стал смотреть на нее, прислонившись плечом к ближайшей иве, которая скрывала его присутствие. Он понимал, что поступает неправильно и греховно, но его мышцы словно одеревенели и не давали сдвинуться с места. Хотя он уже сомневался, а хотел ли уходить? Он наблюдал за тем, как она плавает в серебристом свете луны, смахивает с лица мокрые волосы и наслаждается теплом. Дамиан решил, что все дело в луне, прислужнице Лилит, — паразитка могла околдовать кого угодно.

Он не заметил, когда мир прояснился — из темно-синего стал серым. Авалон легко подалась из воды, роняя капли. Меж грудей стекала вода. Сердце Дамиана пропустило удар. Тупая боль в паху отозвалась внутри острым приступом страдания. Он не сдержал рык, рвущийся из груди.

Я грешник, презренный грешник.

Она была ядовитым цветком манцинеллы, распускающимся у него на глазах. И он упивался отравой ее красоты, начиная терять рассудок. Симеон был прав.

Остерегайся вёльв, ведь эти существа — женщины только с виду. Внутри них таится тьма, их поцелуи — медленный, смертельный яд, а объятия полны ложных обещаний и сладострастия могильного хлада.

Все оказалось именно так. Она отравила его тогда, в гостинице. Осквернила его честь, как инквизитора и верующего человека. Могильный хлад ее прикосновения расползся по его телу, подчинил мысли и пытался подтолкнуть его к сладострастию. Дамиан закрыл глаза, чтобы отстраниться от вида ее тела. Предательское воображение тут возвратило его в комнату гостиницы. Губы словно наяву обжигали ее поцелуи.

— Великий Княже, не веди меня во искушение, ибо я слабый грешник, — с жаром пробормотал он.

Достав кинжал, Дамиан с закрытыми глазами закатал рукав охотничьего камзола и разрезал себе предплечье. Горячая кровь потекла по пальцам, как растопленное масло и как очищающий священный огонь. Но это не помогло. Похоже, порочными грезами можно было отравиться так же, как и ядовитыми цветами.

Проклиная себя, Дамиан открыл глаза и содрогнулся: Авалон исчезла. Он не сразу понял, что произошло, пока взгляд его не наткнулся на пузырьки в воде и расходящиеся круги. Она вновь нырнула. Он ждал. Однако Авалон не выныривала. Страх, что она умрет и заберет его с собой, заставил его действовать. Он скинул одежду, бросил кинжал и рванул в каскады, поднимая брызги. Добравшись до того, в котором она купалась, он опустил руки в теплую воду, чтобы подхватить ее и вытянуть на поверхность. Только в воде никого не было. Кровь оглушительно стучала в висках, сердце больно ударялось о ребра. Он хотел позвать ее по имени, но как ни казалось легко его произнести, оно тяжелым камнем лежало во рту и не желало срываться с языка. Дамиан зачерпнул известковый ил на дне. Пропустив его между пальцев, он выпрямился и развернулся, чтобы проверить в другом месте. И наткнулся на кинжал, целящийся своим жалом ему в горло. Он пропорол кожу до крови, заставив Дамиана отпрянуть.

— Когда из теней наблюдаешь за исчадиями Лилит, инквизитор, не стоит забывать, что мы опасны.

Она прошептала всю фразу на трастамарском, кроме тех слов, что он бросил в лицо Варесу, не заботясь о том, что она их тоже слышит. Исчадия Лилит. Сердце у Дамиана стало огненным и жгучим, как раскаленный металл. Оно жгло его изнутри, когда он смотрел ей в черные глаза, пылало, когда он опустил взгляд на ее губы. Околдованный безумными мыслями, он представил, как прикасается к ним. Внизу живота нарастало желание — едкое, противоестественное, плотское. Он чувствовал, что стоит слишком близко. Сохранять такое расстояние стало практически больно, и ему необходимо было выбрать: отстраниться или придвинуться ближе. Он хотел произнести имя Князя мира сего, назвать его вслух и призвать сохранить его праведность, но…

— Авалон, — запретное имя сорвалось с его языка каплей дикого меда, и Дамиан потянулся к ней, но в последний момент замер, будто опасаясь, что ее кожа превратилась в огонь. Она опустила кинжал и подалась навстречу его руке. Хмурость на ее лице растворилась в нежной улыбке.

Дамиан, склонившись к ней, прикрыл глаза.

И тут же очутился в воде, насквозь мокрый, отчаянно отплевываясь и отфыркиваясь.

— Освежись. От тебя разит псиной, — бросила она и пошла в сторону берега.

Дамиан выругался и смахнул с глаз мокрые волосы. Почти зажившее клеймо на шее щипало. Уязвленная гордость и вода погасили его сердце. Оно мрачно тлело, когда он наблюдал за тем, как он выбирается из воды. На голом бедре виднелся ремень с ножнами, в которые она убрала кинжал. Ему хотелось придушить либо себя, либо ее, чтобы прекратить рост той разъедающей дыры, что поглощала его сдержанность. Несмотря на это, он все равно не мог оторвать взгляд от ее тонких ног и прямой спины, по которой разметались пряди длинных влажных волос. С них срывались капли и скользили прямо к ложбинке между ягодицами. Дамиан плеснул себе водой в лицо, зажмурился, вознося молитву Князю о прощении, и только тогда открыл глаза. Авалон уже оделась и, откашлявшись, удалилась в сторону лагеря.

Небо просветлело — рассвет подкрался, словно вор, незамеченный и юркий.

Дамиан задрал голову и испустил злое рычание. Он не знал, сколько простоял так, борясь с собственным телом, которое не желало успокаиваться. В итоге, он отвесил себе пару оплеух. Ему точно нужно было уезжать, пока он окончательно не продал свою веру взамен вёльвского яда. Оставшись, он не только умрет, но и предаст самое важное, что когда-то было в его жизни — гордость Симеона. Но сколько бы он ни утверждался в своем решении, язвительный голос Авалон, застрявший в ухе, не пропадал.

Освежись. От тебя разит псиной.

В мыслях созрел такой же язвительный ответ «а от тебя разит сукой», но было уже поздно. Поэтому Дамиану пришлось довольствоваться придуманным образом ее оскорбленного лица. Раздраженный, он заметил на берегу мыльнянку. Подплыв к ней, он злобно сорвал растение и, растерев в руках, весь намылился. Отбросив стебель, нырнул, промыл волосы и, отплевываясь, выбрался на берег. И только натянув одежду, Дамиан понял, что остыл достаточно, чтобы возвращаться в лагерь. Надев ремень с ножнами и воткнув в них кинжал, отправился обратно.

Котелок уже весело булькал. Марта, посвистывая под крючковатый нос, помешивала палочкой варево, от которого исходил, на удивление, приятный аромат.