Хозяйка замка Эдвенч (СИ) - Ром Полина Страница 8

Она сводила меня за ширму, бдительно следя, чтобы я не пошатнулась и не упала, но мне уже практически не требовалась помощь. Чувствовала я себя совсем хорошо, если не считать того, что я начала понимать – не в сказку попала.

Барб вытащила свою кровать на колесиках, оттянула ее подальше, благо теперь свободного места было достаточно, немного повозилась и буквально минут через десять начала тихонько и уютно посапывать.

Я выспалась за время болезни, да и тело, похоже, с появлением новой сущности регенерировало быстрее. Рана на голове уже почти не болела, а только сильно чесалась – верный признак активного заживления. А вот я испытывала сильный внутренний раздрай.

Прекрасно, конечно, что мне больше не угрожает болезнь, но этот мир пугал меня. Я ничего в нем не знаю и не понимаю. Мне незнакомы социальные нормы и правила приличия, да я даже не представляю, в какую страну мы сейчас приплыли. Мысль о предстоящем временном рабстве меня тоже не радовала – ничего похожего в земной истории я вспомнить не могла. Я очень слабо представляла, как буду существовать здесь.

Какой в этом мире уровень технического развития? Судя по отсутствию электричества и рабству, какое-то прямо средневековье. Как я буду зарабатывать себе на еду и одежду? Где я буду жить? У меня нет ни друзей, ни знакомых.

Одна Барб обо мне беспокоится, но что, если она догадается? Мне становилось все страшнее и на глаза невольно наворачивались слезы. Я уже с тоской вспоминала свой благоустроенный мирок, свою хрустальную башню, в которой прожила долгие годы, не сталкиваясь с безденежьем, голодом или серьезными проблемами.

Память – странная штука: в этот момент я как будто забыла годы болезни и думала только о том, что в квартире у меня в любое время по моему желанию становилось светло, как днем, что круглосуточно текли горячая и холодная вода, на кухне стоял забитый холодильник и хлопотала Светлана.

Светлана! Пожалуй это было то, что я упустила, перечисляя всевозможные блага.

И хорошая машина, и отличная квартира, и интересная работа – все это было в той жизни. Но вот сейчас, положа руку на сердце, могу ли я назвать ее счастливой? Она была легкой, интересной и необременительной, но вот со счастьем у меня как-то не сложилось.

Родители давали мне любовь и заботу, но они рано ушли, и я не успела вернуть долг. Очень быстро на их место встала Светлана и щедро дарила мне не только заботу и поддержку, но и надежду. Вряд ли бы я выжила без нее так долго.

Мысли были странные и как бы не очень ко времени. Стоило беспокоиться о насущных проблемах, но меня грызло странное ощущение: с моим уходом мир Земли не потерял ровным счетом ничего. Я не оставила после себя ни картин, ни стихов, ни новых мыслей, ни даже друзей. Солнце как вставало без меня, так и будет вставать.

В ночной темноте, слушая посвистывания Барб, я странным образом пришла к мысли, что не хочу вторую жизнь прожить в хрустальной башне, отгороженная от людей и друзей удобствами. Пожалуй, в этом мире у меня есть человек, которому я могу вернуть хотя бы каплю той заботы, которая досталась мне в прошлой жизни. Тем более, что это самая Барб готова щедро делиться со мной тем же самым.

Сложно сказать, долго ли я мысленно вспоминала, сравнивала и оплакивала утерянное, но из легкой дремы меня вырвал приход изрядно пьяной баронессы.

Я села на кровати. За окном каюты уже серело, скоро рассвет. Женщина, нетвердо держась на ногах, шагнула в каюту. Матрос за ее спиной, подсвечивающий ей дорогу тяжелым стеклянным фонарем в поднятой руке, захлопнул дверь, и дама, сделав два неловких шага, споткнулась о ноги спящей Барб.

Перепуганная служанка вскочила. Начался небольшой переполох, во время которого Барб одновременно уговаривала мадамку улечься спать, а та несла какой-то пьяный бред, смеялась, немного плакала и требовала вина. Все это продолжалось добрых полчаса, пока, наконец, разозленная Барб не рявкнула:

-- Ну-ка, спать быстро, зараза пьяная! Вот я мужу-то твоему все расскажу!

Она ловко расшнуровывала платье на спине пьяненькой баронессы и, подталкивая рыдающую к кровати, ворчала:

-- Экая бестолочь, прости осспади… Ну выпила малость, зачем же базлать на весь свет?

С грацией молодого слоненка, отдавив мне ноги, дама пробралась к стенке и уже через несколько минут спокойно похрапывала. А я, поняв, что больше не усну, посмотрела на Барб. Видно было, что у нее тоже сна ни в одном глазу.

-- Что, деточка, разбудила вас эта вот?

-- Да, но ничего страшного, уже светает.

Окно в каюте и в самом деле начало слегка розоветь – солнце вставало и становилось светлее.

До момента отплытия мы с Барб успели сделать довольно много.

Все мои вещи, а там, по словам Барб, было целое приданое, начиная от посуды и заканчивая нарядными платьями, разумеется, остались в той каюте, в которой прежняя Элиза путешествовала. Отдавать их мне никто не собирался, тем более что, по мнению пиратов, я вовсе не Элиза, а какая-то служанка. Тем не менее, в порядок привести себя было необходимо. Хотя бы расчесать волосы, раз уж нет возможности помыть, а то они совсем собьются в войлок под этой дурацкой шапочкой. Барб, немного помявшись, сказала:

-- У этой-то… -- кивок в сторону спящей баронессы, – тоже ведь своя горничная была.

-- И что? – я искренне не понимала, о чем она говорит.

-- Ну дак это… Девицу-то продали вместе с вашей Полин, а вещи-то ей никто не отдал. Вон, среди баронских сундуков, так ее добро и осталось.

Я задумалась, получается, Барб предлагала мне взять чужую одежду. Вроде бы как-то неловко. Или ничего? Мы переглянулись, и она робко сказала:

-- Дак ведь все равно иродам все достанется. Думаете, мадаме ее тряпки отдадут? Это она еще первые две ночи рыдала, что капитан, зараза этакая, любить любит, а украшения ейные забрал сразу. Одежку-то, да другие вещички, что у пассажиров по сундукам запрятано, все равно на продажу выставят в Вольнорке. Ибран-то давно энто говорил. Тама самых крепких мужиков будут продавать, да и трех красоток, что они лично отобрали. Ну и нас тоже тама продадут. А и вам, ягодка моя, не в сорочке же ходить, – уже гораздо увереннее закончила она свою речь. - Да и с собой хоть на смену узелок малый собрать надо, – решительно добавила Барб. – Пойдемте-ка, барышня, нечего прохлаждаться.

Сундучок служанки стоял сверху. Он был самым маленьким, всего с двумя ручками, один из нижних имел их аж целых шесть. Но в такие богатые сундуки мы даже заглядывать не стали, от греха. Мы и этот-то с трудом стащили вниз, стараясь не уронить. Внутри он был разделен на две части, и Барб, отодвинув одно из делений ширмы, чтобы попадало больше света, шустро начала его потрошить, раскладывая одежду на две кучки.

-- Смотрите-ка, барышня, экие рубашонки добрые… И вот это платьюшко оченна даже нам сгодится, - она встала с коленей и прикинула на меня тускло коричневый чехол приговаривая: -- Жаль росточком она была вас поменьше. И надо бы еще обувку посмотреть.

Я стояла столбом и ощущала одновременно стыд, неловкость от «воровства» и вполне понятную брезгливость: мне никогда не доводилось носить чужие вещи. Но я точно понимала, что они мне необходимы: кроме грязной ночнушки и неудобного халата на мне больше ничего и не было.

Наконец все было закончено. Разграбленный сундучок мы поставили на место, и Барб пояснила:

-- Сундук-то ироды вынести не дадут, а узелок, глядишь, оно и ничего, пропустят.

В умывальнике оставалось немного довольно холодной воды, но тут уже было не до выбора. Дрожа от холода и клацая зубами, покрываясь гусиной кожей, я протерла тело, используя свою грязную ночнушку. Барб усердно помогала мне и растёрла спину до того, что мне даже стало немного теплее. Была я весьма худощавой, длинноногой и длиннорукой, как мне показалось. Порадовало отсутствие волос подмышками и очень удивила аккуратная стрижка в интимной зоне. Я даже рискнула осторожно спросить у Барб и получила интересный ответ: