Я сделаю это для тебя - Салма Кальк Страница 8

— Скажи, Эжени, кто-нибудь следит за порядком в вашем городе? — поинтересовался он, сняв верхнюю одежду и ботинки.

— А как же, — закивала я.

Только что под этим понимать, да?

Оказалось, что и ходят люди не по правилам, а как хотят, и ездят тоже, и ещё много чего не так делают.

Ну а что ты хотел? Мы такие. Если нельзя, но очень хочется, то значит — можно.

Но подстригли его очень хорошо, на вопрос о подробностях он только пожал плечами — бытовой же момент, какие тут подробности.

Значит, собираемся в театр.

7. Сказки о приключениях и любви

Театр тоже пробудил у меня бездну воспоминаний. Как ходили в студенчестве, не пропуская ни одной премьеры, как потом пытались ходить с Женей, но Женя театр не любил, и часто не получалось. Да и работы обычно было столько, что нормальные выходные выпадали редко. Лёшку водила на детские спектакли — сюда, в тюз и в драму. Иногда слушала рассказы подружек о том, как ходили, с кем ходили и на какой спектакль.

Сейчас я привела Анри на «Юнону и Авось». Это была такая любовь-любовь всей юности, и хоть сейчас мне уже не виделось в этой истории никакой романтики, но, но! Это в пятнадцать лет, при первом знакомстве, я охала и ахала — ах, как это прекрасно, ждать любимого всю жизнь. Сейчас я искренне считала, что ничего прекрасного, жить нужно свою настоящую жизнь, а не ждать чего-то, что и не успело толком случиться… но эта мудрость приходит с годами, с образованием, с переживаниями и с испытаниями.

— Тебе рассказать сюжет? — спросила я Анри.

— Пока не нужно, я попробую понять сам. Знаешь, — он слегка улыбнулся, — мне интересно. Первое — что я смогу понять. Второе — понравится ли мне. Потому что те сказки, что я смотрел через твой артефакт на стене, не похожи вообще ни на что, мне известное.

Что он там смотрел-то? Вроде днём что-то да? Нужно поискать программу канала и уточнить? Ладно, это не сейчас.

Места нам достались такие себе — не партер, а балкон, но не совсем задворки, а вот прямо первый ряд. Можно было рассмотреть зал, пожмуриться от воспоминаний — опять же, попробовать посчитать цветки в хрустальных люстрах — я всегда это делаю, как только это здание построили, и как только я в него впервые попала, а это ещё где-то в школе было, с бабушкой, летом, на каникулах. Как сейчас помню — «Чио-Чио-Сан». И снова история о возлюбленных из разных культур, у которых ничего не вышло.

Но о чём я не предупредила — это о том, какая будет музыка. Впрочем, как бы я это сделала? Будет наш принц знакомиться с концепцией рок-оперы прямо на практике.

А ему и так уже досталось — контакт с городом без контроля, а потом ещё сборы в театр. Шкаф выдал всё, что я запросила, включая запонки. Анри хмурился и спрашивал — что и для чего. Я объясняла. Он ещё раз хмурился, а потом одевался. Как я и предполагала, выглядел он в итоге очешуительно. Я расцеловала его и пошла одеваться сама.

Волосы мне уложили в салоне. Подстригли и покрасили, и мне стоило некоторых трудов убедить мастера, что не нужно никаких художественных стрижек, потому что… потому что. Сочинила историю о работе вахтовым методом на севере, что уже проработала там полгода, и впереди ещё полгода, а там цивилизации нет, и править каждый месяц причёску не у кого. Поэтому — максимально просто в уходе. Но мастер оказалась действительно мастером и сделала то, что мне было нужно. Выровняла по-разному отросшие концы, придала форму, уложила — превратила меня в человека. Потом ещё и накрасили — господи, сколько ж времени-то я не красилась? И ногти в порядок привели. Просто сделали маникюр и отполировали, я опять очень просила — ничего более. Чтобы потом не возиться со спиливанием отросшего гель-лака. Или чтобы не ходить с облезшим обычным лаком.

И когда я пришла домой и улыбнулась Анри, то поняла — оно. То самое, что было нужно, его взгляд сказал мне об этом без всяких слов, слова были не нужны. Теперь же я пошла в ванную и там надела платье из вишнёвого шёлкового бархата. Слава всем высшим силам, скудные ресурсы и много работы по дому совершенно не дали растолстеть за осень и зиму, и можно было надевать такие вот узкие, длинные, подчёркивающие фигуру платья. И к платью я надела подаренный им красный камень на цепочке — потому что он сюда подошёл необыкновенно. Ну и сапоги сразу же надела. Каблуки небольшие, но изящные. Дойду, не завалюсь.

И когда я вышла к Анри во всём великолепии, он долго меня осматривал, а потом осторожно дотронулся до своего подарка.

— Мне очень приятно, Эжени, что ты нашла место и для этой вещи.

— Она идеально сюда подошла. Такой… синтез прошлого и настоящего.

— Ваши мужчины не носят украшений, кроме этих странных застёжек? — показал он на запонки.

— Почти нет, очень мало. Носят кольца, обручальные и иногда ещё какие-нибудь. Но не слишком много, — рассмеялась я, увидев, как он достал свой мешочек и высыпал оттуда всё, что обычно носил.

Выбрал перстень с алым камнем, ещё один без камня, но с его символом, и третий — артефактный, что-то на него было навешано, какое-то заклинание. Три — не шесть и не восемь, нормально. Интересно, подумалось мне мимоходом, сколько колец носил маркиз дю Трамбле, муж Женевьев, едва ли не первый богач королевства?

И ведь Женевьев где-то тут похоронена, вдруг подумалось мне. Да не где-то, а я знаю где, на Смоленском кладбище, рядом с моими родителями. Эх.

И вот мы сидим на балконе, свет в зале гаснет, и раздаются первые гитарные аккорды. Я смотрю на Анри — его брови взлетают, и кажется, он так и хочет спросить — это, ты хотела сказать, театр? Но не спрашивает ничего, а потом, кажется, втягивается.

Ко всеобщему большому сожалению, в нашем музыкальном театре не идеальная акустика. Но все привыкли. Я, наверное, тоже. Да и композиции все давно известны, и ты не просто слушаешь, а отчётливо понимаешь, что будет сейчас.

— Постой, ты это пела, — говорит Анри, когда мы слушаем про белый шиповник.

— Да, — шепчу я в ответ.

И про шиповник, и «Ты меня на рассвете разбудишь». Хиты юности, куда без них. Зимними вечерами в Поворотнице имели успех.

В финале я думаю о любви — что она есть для уже совсем было разочаровавшейся в жизни почти пятидесятилетней меня. И признаю, что если раньше что-то подобное двигало мной, когда я изучала неведомые мне области, работала совершенно не с тем, к чему изначально готовилась, но в итоге у нас с Женей получился приличный бизнес, то теперь что-то похожее движет мной, когда я учусь магии и сражаюсь с демонами. Любовь к мужчине толкает нас на то, чтобы становиться кем-то, кем ты раньше не была, так?

Ладно, это уже какая-то гнилая философия, ну её. Мою нынешнюю жизнь вообще не следует анализировать, её нужно просто жить. И всё.

Когда последние звуки стихают, мы поднимаемся и аплодируем — как и все вокруг нас. Потому что — хорошо. Музыка прекрасна, а на что тратить свою жизнь, на ожидание счастья или на борьбу с бытом, холодом, превратностями судьбы, нежитью и красноглазыми тварями — все решат сами.

Мы уже спустились в гардероб и почти даже пристроились в хвост очереди, как бы та очередь не возмущала Анри, но — что поделать, тут так принято, и я тихонько говорила ему в ухо, что вот пойдём в субботу в драму, там у нас ложа, в ней и будем одеваться и раздеваться. А тут так. И для всех, для принцев тоже… и вдруг взгляд мой нашёл очень знакомый профиль.

Настолько знакомый, что я возблагодарила толчею и шум-гам, и спряталась за Анри.

— Ты можешь меня как-нибудь спрятать? — спросила из-за его спины.

Он, не меняясь в лице, что-то набросил на меня кончиками пальцев.

— Кто там?

— Моя подруга.

С Танькой мы знакомы с университета, и даже в последние годы встречались не часто, но регулярно. Она узнает меня в любом виде, наверное. Поэтому…

И кстати, она вовсе не с мужем Витей, которого я тоже сто лет знаю, и он меня. И не с дочерью, и не с сыном и невесткой. А с каким-то неизвестным мне мужиком. Смотрят друг на друга и улыбаются так, что усомниться в значении этих улыбок невозможно.

Мы отошли к стене, как будто — ждём, пока