Дело о похищенных туфельках - Лена Тулинова Страница 86

В конце концов, кто-то должен был сделать первый шаг, и Флай, взяв Тони за руку, поцеловал раскрытую ладонь.

— Я знаю, что ты хотела сказать по телефону этим утром, — сказал он, прижав ее ладошку к своей щеке.

— Что? — не сразу поняла Тони, занятая собственными внутренними ощущениями и переживаниями.

Флай повернул в замке ключ и распахнул дверь перед нею.

— Давай не будем вести важные разговоры по телефону, на лестнице или в танцевальном зале, — сказал он. — Для них есть более удобные места.

По мнению Тони, самой удобной была бы, конечно, кровать, причем вовсе не потому, что на ней они непременно занялись бы любовью. А просто она вымоталась и сегодня, и за последние дни. Что и говорить, а фестиваль выдался нервным и напряженным! Но и Флай не стал торопить событий.

— Есть вещи, в которых не нужна спешка и которые нельзя делать или говорить впопыхах, — мудро сказал он.

— И какие это?

Он взял Тони на руки, отнес в комнату, усадил в кресло и бережно разул, аккуратно снял с ног чулки и принялся массировать ее усталые ступни и лодыжки.

— Я просто хотел сказать это первым, поэтому бросил трубку сегодня утром, когда ты позвонила, — пояснил он. — И теперь скажу это — первым. Когда я впервые тебя увидел, то был ужасно занят, но все равно обратил внимание. Потом — потом я танцевал с тобой, неуклюжий, как теленок. Я помню каждую секунду того танца, помню, как был очарован и ошеломлен тобой. А когда какой-то хмырь полез к тебе, то клянусь, впервые ударил кого-либо с таким наслаждением. Я помню каждую встречу с тобой, даже самую мимолетную, помню даже те, которые не помнишь ты — мельком в толпе перед концертами или выступлениями, на сцене, и даже когда я просто проходил мимо студии Бато Кея и видел тебя ведущей детские занятия. Помню каждое твое движение в танце, завораживающее своей красотой и точностью. Не помню только одного: момента, когда понял, что полюбил.

Тони встрепенулась, но Флай лишь продолжил массировать ее ноги. Это немного смущало, девушка все порывалась сказать, что ей бы сначала принять душ — но она боялась прервать его речь. Вместе с плавными и приятными движениями его теплых сильных рук слова Флая будто окутывали Антонию уютным одеялом.

Это была не слепая страсть, которая когда-то бросила пылкую Тони в объятия негодяя Мэтта. Это чувство больше походило на величественную, ныне почти забытую и в то же время наполненную чувствами до краев оривану, где каждое движение исполнено значения. На танец.

И когда Флай закончил свою речь — Тони ответила.

— Я не знаю, когда поняла, что люблю тебя. Я просто люблю!

— Этого достаточно, — признался Флай и положил голову девушке на колени.

И тогда Тони поняла, что насчет страсти здорово ошибалась. Она вспыхнула моментально и тут же забылась в этом огне. Стало неважно, где и как расположены руки и ноги, где чьи губы и чьи тела, стало абсолютно все равно, что пол, на котором они оба вдруг оказались, твердый и неудобный. В любви, как и в танце, можно совершить множество ошибок, но совершенно не имеет значения, безупречен ли будет их союз.

Не надо безупречно! Люби как живешь, как дышишь, как танцуешь. Не существует идеальной влюбленности, как нет идеального танца. Дыши и слушай, как дышит он — и не надышится тобой. И все вокруг музыка, все вокруг жизнь, тоже вполне небезупречная.

И не надо, чтобы было безупречно — главное, чтобы просто было. Чтобы он целовал глубоко и бесконечно, чтобы дарил нежность и получал ее взамен.

Так много любви и нежности, что до крика, до боли, до счастливых всхлипов, так много нежности и любви, что, кажется, уже не бывает — больше.

— Это всего лишь начало, — сказал Флай, когда они оба, изнеможенные и потрясенные, обнимались на полу.

— Продолжения я бы точно хотела там, где помягче, — проворчала Тони.

Глава 41, крайне короткая

— Так-то вы проводите время, отведенное вам на лечение, стажер Лид, — сказал шеф Миллс, поймав за руку разгоряченного танцем Флайминга Лида, который спешил куда-то по своим явно не агентским делам.

— Ага, — ответил Флай. — Простите, шеф! Завтра буду на службе!

— Вот как, — сказал шеф. — Ну, поздравляю с победой!

— Это только первый поединок, — улыбнулся Лид.

— Я поздравляю вас с другой победой, стажер, — и Миллс указал глазами на Антонию Бреннер, которая немного не добежала до группы агентов, ожидающих в фойе. — Хотя поединок тоже был неплох.

Агенты согласились, хотя Медоед прибавил:

— Правда сказать, лучше б ты выбрал борьбу и победил там кого посуровее, чем та вертлявая парочка. Не мужское все-таки это дело — задницами на танцевальной площадке вертеть.

— Того и гляди отвалится, — добавил Малыш. — А с задницей и передница!

И два главных придурка отдела дружно захохотали.

— Пошли, — сердито сказала Тони, — у нас сперва другой поединок, а потом еще один танец, а потом…

— А потом мы поздравим вас с победой, — уверенно сказала капитан Тидо. — Не зря же пришли.

— Слишком рано, не надо, — проворчала девушка, — примета плохая.

И, словно застеснявшись чего-то, подхватила Флайминга под руку и была такова.

Миллс долго смотрел вслед этой легкой, почти летящей над полом и безусловно счастливой паре.

— Примета плохая, надо же, — повторил он за Тони.

На другой день, когда стажер Лид прибыл на место своей службы, на столе в конференц-зале лежало сразу несколько газет, где на первой странице был напечатан репортаж с Ригордского закрытия фестиваля парных танцев. Из статьи быстро стало понятно, что примета была действительно плохая.

Ибо что это